Сон был долгий, крепкий, глубокий. Подобно болоту, он поглотил Володю, и, словно из болота, Володя не мог выбраться сам. Да и не хотел, отдыхая в долгожданном покое и непроницаемой тишине. Десятки звонков и СМС, от которых разрывался телефон, не достигали сознания. Лишь проспав пятнадцать часов, Володя начал ощущать, что где-то там, за завесой сна, есть реальный мир, который пытается вернуть его себе.
После полудня раздражающая трель мобильного пробилась к нему сквозь пустоту и разбудила. Володя не смог оторвать от подушки будто налитую свинцом голову, нашарил телефон рукой – тот лежал в кармане брюк.
– Да? – прохрипел он в трубку, пытаясь разлепить глаза.
– Ты там живой вообще? – прокричал Брагинский. – Вова, приезжал подрядчик, мы ждали тебя все утро! Хоть бы предупредил, что отдуваться придется мне!
Володя прищурился, пытаясь привыкнуть к дневному свету, с трудом сел, уперся руками в колени. Голова гудела. Он не пришел на работу? Проспал?
– А сколько сейчас времени?
– Обед только что закончился.
– А какой сегодня день?
– Ты заболел? – Сердитый тон Брагинского сменился обеспокоенным. – Ты собираешься сегодня на работу?
– Заболел, да, – пробормотал Володя, качнул головой и застонал от боли – виски стиснуло так, что побелело в глазах.
«Что за отраву мне Игорь подсунул?» – подумал он, сбрасывая вызов после пожелания Брагинского выздоравливать.
На телефоне оказалось семнадцать пропущенных вызовов и три СМС. Володя удивился, как прекрасно он видит без очков, а после сообразил, что забыл даже линзы снять. Пролистнул вызовы, открыл сообщения. Все три – от Маши.
«Вернись! Это ведь он!» – писала она вчера в полдевятого. Спустя двадцать минут: «Я сейчас подойду к нему и скажу, что ты был здесь и сбежал как трус!» Последним было: «Володя, ты, конечно, меня извини, но ты ИДИОТ!!!»
События прошедшего дня стали медленно проясняться: проступили серостью утра, пересекли ранний вечер ударами Игоря и прогремели вечером поздним – магией музыки, взмахами дирижерской, но будто волшебной палочки. Вспомнились чьи-то большие руки, жесткие волосы, аккуратный профиль. Юра.
– Боже… – простонал Володя, и на него обрушилось раскаяние.
Он вскочил с кровати и бросился из комнаты в гостиную. Запутавшись в одеяле, чуть не упал, схватился за косяк и замер как вкопанный: «А куда бежать? И зачем? Куда теперь спешить, если опоздал еще вчера?»
Боль сдавливала голову. Володя стиснул пальцами виски, чуть было не порвав до сих пор надетую рубашку – мятая и перекрученная одежда мешала. Он сбросил ее прямо на пол и устремился в ванную. Надо было успокоиться, ведь сердце колотилось как бешеное, руки дрожали, а мысли метались, сталкивались друг с другом и путались. От вины и стыда на глаза наворачивались слезы. А может, это из-за того, что пятнадцать часов проспал в линзах? Да, конечно, поэтому.
Володя встал в душевую кабину. В воображении вспыхнул образ взрослого Юры. Того Юры, каким он был не сто лет назад, а вчера, каким он стал – высоким, статным, изящным. С чертовой дирижерской палочкой в руке.
Глаза опять защипало. Проклятые линзы!
Володя не глядя схватился за вентиль и резко крутанул его. Ледяная вода обожгла располосованную спину, по телу прошла волна боли. Он вскрикнул. Все его мысли обратились к боли и сосредоточились на ней. Но Володя не отступил, ждал, когда привыкнет. А когда привык, подкрутил вентиль горячей воды.
– Вот сука! – Он едва сдержался, чтобы не ударить кулаком по плитке.
Почему Володя не подумал, что пианист может быть одновременно и композитором, и дирижером? Почему так зациклился на том, что этот человек не может быть Юрой? От чего защищался, от кого? От него? От музыки, от памяти о нем? От страха, что раз Юра не пришел под иву десять лет назад, то… То что? Ну и что с того, что он не пришел к иве тогда? Мало ли причин у него могло быть. Но теперь-то Юра здесь. Здесь! Он приехал. Вчера он был рядом, руку протяни – коснешься.
Трус! Чертов трус! Маша права – трус и идиот!
– Маша! – вспомнил Володя, вышел из душа, наскоро вытерся и бросился к телефону.
– Ну здравствуй, – иронично протянула Маша. – Явился…
– Где он, ты знаешь?
– Вчера был там, а сегодня – не знаю. Откуда мне знать?
– Ты же писала, что подойдешь к нему.
Маша молчала, послышался только вздох досады. Володя взмолился:
– Только не говори, что нет! Только не говори, что как угрозу это написала!
– Бли-и-ин, – простонала она. – И что делать?
Володя сел на кровать, спрятал лицо в ладонях.
– Это ты меня спрашиваешь?
– А кого еще? Тебя, чудака на букву «м», который вчера как девчонка сбежал весь белый.
– Мне и без твоих комментариев хреново, – огрызнулся он. – Билет не выкинула? Что там написано? Может быть, что-нибудь про гастроли в другие города? Или адрес сайта – хоть что-нибудь?
– Сейчас поищу.
В трубке почти минуту слышалось только шуршание. Володя сидел на кровати в одном полотенце и смотрел в окно. На лес, среди верхушек которого торчал ровный, как спица, флагшток. Много лет на нем не поднимали флаг лагеря, много лет никто не собирался под ним на площади, много лет там не звучали человеческие голоса. Уже давно один только ветер гулял среди тех руин.
И вдруг смелая, почти безумная мысль взбудоражила сознание – а вдруг Юра придет? Вдруг он приехал сюда не ради выступления, а чтобы найти под ивой их капсулу времени?
В ответ на первую мысль пришла вторая, болезненная – с чего Володя взял, что Юра приехал в Харьков ради него? Он ведь даже не знает о том, что Володя живет здесь…
– Ничего на этом дурацком билете нет, – прорычала Маша в трубку. – Дата, время, имя. Все. Слушай, давай в филармонию позвоним, может, там подскажут что-нибудь?
– Не надо, – буркнул Володя. – По телефону ничего не добиться, сидит там какой-нибудь билетер… Я туда поеду.
– Эй! Давай лучше я? Ты сегодня какой-то совсем уж бешеный, – принялась уговаривать Маша. – Или давай так – ты поезжай, а я все-таки позвоню и, если что-то узнаю, сразу же перезвоню.
Володя бросил: «Спасибо» – и завершил вызов.
Стал одеваться. Заторопился, чтобы не потерять ни минуты, схватил мятые вчерашние брюки. Сегодня похолодало, накрапывал дождь, где-то вдалеке гремел гром. Володе стоило бы надеть джемпер, но, едва колючая шерсть коснулась кожи, как спину засаднило. Он подошел к зеркалу, повернулся кругом и понял, что именно болело. Кожу украшали синяки, но ныли не только они. Вчера Игорь перестарался, оставив толстую красную полосу содранной кожи от самой ключицы до лопаток. Наверняка будет шрам. Володе пришлось надеть рубашку, чтобы скрыть под воротником фиолетовый кровоподтек, окруживший полосу. Но то, что от боли он посмотрелся в зеркало, оказалось очень кстати. Володя обомлел, глядя на собственное лицо: темные, чуть ли не фиолетовые круги под глазами, отек на скуле, щетина. В таком виде нельзя было не только ехать в филармонию, а вообще выходить из дома.
Поспешно приводя себя в порядок, он прокручивал в голове воспоминания о вчерашнем дне: о том, что позволил Игорю и чего чуть было не позволил. Внутри закипала злость на себя. Зачем он это делал? Вину хотел выбить этим? Стыд? Но он был так измучен, что находился без преувеличения на грани сумасшествия и не думал ни о собственном достоинстве, ни о физических последствиях.
Вдруг зазвонил телефон, и сердце сжалось от приятного предчувствия – быть может, это Маша что-то разузнала? Но на экране высветилось: «Работа».
Услышав голос Леры, он рассердился:
– Я же сказал Брагинскому, что заболел. Он не предупредил?
– Предупредил, но тут срочно…
– Тогда не беспокойте меня! – перебил Володя, отнимая телефон от уха. Собрался сбросить вызов, но расслышал:
– Насчет «Ласточкиного гнезда» звонит Юрий Конев.
Володя сел.
– Конев? – тупо повторил он.
– Да, – виновато ответила Лера и добавила: – Юрий Ильич.
– Соедините, – осторожно сказал Володя, не веря в реальность происходящего.
– Он оставил номер телефона, просил срочно перезвонить ему.
– СМС, – выдавил Володя с трудом. – Лера, пришлите номер в СМС.
Оцепенев от шока, он сидел и ждал. Минута, другая… Ему казалось, что прошла вечность. И хотя Володя держал телефон в руках, все равно вздрогнул от звука сообщения и уставился на цифры – они плыли перед глазами.
Сердце билось где-то в горле, дыхание перехватило. Володя прокашлялся, несколько раз произнес вслух скороговорку и, когда голос окреп, набрал длинный номер.
Зазвучали гудки: сначала один, затем – второй. Звонок будто бы прервался, но вдруг прозвучал раскат грома, и Володя не понял, ответили ему или нет.
– Юра? – спросил он, не веря, что на самом деле услышит его.
– Да… Да! Володя, это я!
Володя подавился вздохом, а губы растянулись в глупой улыбке.
– Юрка…
– Как же я рад тебя слышать! – прозвучал Юрин высокий, бодрый голос с акцентом. – Я читал письма… Володя, прости, я все просрал! Мы обещали не потеряться, но потерялись, я слишком поздно стал тебя искать.
«Он читал письма, – повторил про себя Володя. – И знает номер. Откуда письма и откуда он знает номер?» Неужели Юра здесь, под ивой? В двухстах метрах от него. Возможно, даже видит крышу его дома.
– Ты в «Ласточке»?
– Да, под нашей ивой. Все вокруг разрушено, река пересохла, а ива стоит, стала больше и красивее, будто…
– …нас ждет, – завороженно закончил Володя.
Еще один громовой раскат будто вывел Володю из оцепенения – им нужно встретиться! Он прижал мобильник щекой к плечу и принялся лихорадочно рыться в ящике комода в гостиной, ища ключи от дальних ворот своего участка.
– Каким ты стал? – негромко спросил Юра.
И правда – каким? Умным? Вряд ли. Талантливым? Возможно, но точно не чета Юре. Красивым? Вспоминая вчерашний день, скорее уродливым, но не в физическом смысле, а в моральном. Хотя и внешне Володя сегодня был так себе. Как ни старался привести себя в порядок, мешки под глазами убрать не смог. Разозлился – почему именно сейчас он выглядел настолько плохо? Но времени торчать перед зеркалом не было, а о том, чтобы приложить лед к лицу, нечего и думать – долго. Придется предстать перед Юрой таким, какой есть.
– Ну… – неуверенно начал Володя. – Явно не о деньгах и болячках спрашиваешь. Каким стал? Повзрослел…
– Ты далеко отсюда? – прозвучало негромко, будто бы даже печально.
Володя остановился: «Но действительно ли Юра хочет встретиться? Будет ли рад тому, что увидит?»
– Ближе, чем можно подумать, – вздохнул он. – Ты хочешь увидеться?
– Хочу.
Володя качнул головой – плевать на все! Права Маша: лучше сделать что-то, о чем будешь жалеть, чем не сделать вообще ничего.
Он произнес вслух то, что мучило последние несколько минут:
– А разочароваться не боишься?
– Конечно, боюсь. А ты?
– Ты стал пианистом?.. – начал было Володя и осекся. Хотелось сказать больше. Он едва удержался от того, чтобы продолжить и задать все вопросы: «Ты так хотел им стать, но вчера не играл на рояле, а был дирижером. Почему? Разочаровался в себе? Какая-то травма не позволила стать пианистом?»
– Не поверишь, Володь, стал! – В голосе Юры слышалась улыбка. – Стал!
– Значит, я не боюсь, – негромко ответил Володя и замер на выходе из гостиной. От одной лишь мысли, что вот-вот увидит Юру не издалека, а рядом с собой, дыхание сбилось. Володя глубоко вдохнул и медленно выдохнул. – Ладно, тогда подожди…
По небу снова прокатился гром, и связь прервалась. Володя чертыхался, пытаясь еще раз набрать номер – звучали прерывистые гудки. Попробовал снова – абонент оказался недоступен.
– Только не уходи оттуда, – прошептал он с мольбой.
Не отводя взгляд от телефона, Володя вышел в прихожую, откуда тут же раздался непривычно высокий лай.
– Герда, – простонал он.
Собака сидела у входной двери, жалобно скулила, виновато смотрела на него – в центре коридора поблескивала лужа.
– Прости меня, девочка, – затараторил он, мучимый чувством вины. – Сколько часов ты терпела…
Володя отворил дверь, выпустив собаку наружу, а сам помчался в ванную за тряпкой и бросил ее на пол.
Продолжая безуспешно набирать Юрин номер, бегом пересек укрытый туманом двор. Запер за собой ворота и направился сквозь густые заросли осоки к их иве.
Каждый шаг давался с таким трудом, что Володе казалось, будто высокие стебли тянулись не к небу, а к его ногам, опутывали щиколотки, пытались его остановить. Но Володя не смотрел вниз, он и так знал, что вовсе не трава тормозит его, а страх. Страх столкнуться наяву с призраком утраченного счастья. Страх разочароваться в выдуманном образе самого светлого человека, что встречался в его тусклой жизни. Страх неминуемой утраты.
Но он превозмогал его. Упрямо шагал, путаясь в траве, ежась от холодного дождя, пока наконец не увидел белое пятно, скрытое гигантским пологом ивовых веток.
– Юра, – позвал он, но его голос заглушили шум ветра и шелест листвы.
Так странно было видеть его, обращаться к нему по имени. И еще удивительнее – наблюдать, как он, казалось, услышав Володю, выходит к нему, раздвигая ивовые ветви. Шагает навстречу, разгоняя туманную морось.
Он стал высоким, повзрослел, стал строже, но еще красивее. Володя улыбнулся, а Юра нахмурился – на бледном лбу появились морщинки. Что-то прошептал, Володя не разобрал слов, только шагнул ближе. А Юра замер, растерянно сжимая в руках бумаги из капсулы времени, удивленно изучал Володю взглядом. Поджал губы. То, как он смотрел, говорило о главном: Юра пришел сюда не просто к почтовому ящику – он пришел именно к нему. Он тоже ничего не забыл. А если и забыл, то вспомнил.
Володя сделал еще один шаг к Юре – и тут же ощутил его ладони на своих плечах и тепло объятий. Аккуратно обнял Юру в ответ, боясь, что, если сожмет сильнее, тот растает. Но Юра не таял. И не был призраком, он был из плоти и крови.
Он судорожно вздохнул, и от его вздоха земля будто ушла из-под ног. Володя вжался лицом в его плечо и прошептал одними губами: «Настоящий. Здесь».
Казалось, их объятие длится неприлично долго. Разрывать его не хотелось, но еще больше Володя боялся, что Юра оттолкнет его первым. Поэтому он взял его за плечи, отодвинул от себя и окинул взглядом: темные непослушные волосы, влажные от дождя, золотая сережка-гвоздик в правом ухе, плащ перепачкан – вот Юра дурачок, поехал копаться в земле в светлом, – на ногах – резиновые сапоги, а в руках – ноты.
– Ты сыграешь мне «Колыбельную»? – негромко спросил Володя.
Юра грустно улыбнулся.
– Ты весь промок, тебе бы согреться. Я живу рядом. Пойдем?..
На мгновение сердце кольнуло иррациональным страхом – вдруг откажется? Конечно, нет, они же не просто так встретились спустя двадцать лет, чтобы Юра сейчас ушел.
Володя стыдился того, что чуть было не упустил все это. Они едва не разминулись, ведь стоило уехать в город или не ответить на звонок Леры… Конечно, в первую очередь не стоило уходить вчера с концерта. За это Володя корил себя больше всего.
Юра улыбнулся и кивнул:
– Конечно. Пойдем.
А еще было стыдно за избитую спину. Воспалившиеся следы так ныли, что каждое движение вкупе с трением о ткань отдавалось новой вспышкой боли. И каждая эта вспышка была ему напоминанием, что именно идущего рядом человека Володя так отчаянно пытался изгнать из мыслей.
Наверное, Юра тоже чувствовал себя неловко. Молча идя рядом, он смотрел под ноги, но Володя замечал, что Юра то и дело поднимает голову, покачивает ею, пару секунд с любопытством глядит на него и снова опускает.
– Не верится даже, – пробормотал он. – Я так давно… – и запнулся, будто забыв слово.
Володя мысленно продолжил за него: «…мечтал тебя увидеть», – но не стал произносить эти слова вслух.
Дождь усилился, они ускорили шаг и вскоре оказались возле входа на участок. Просунув любопытный нос сквозь прутья калитки, ждала Герда – мокрая, чумазая, но счастливая, ведь ей наконец дали побегать на свежем воздухе.
– О, собака! – воскликнул Юра. – Не кусается?
Открывая дверь, Володя ответил:
– Нет. Но может зализать до смерти… – Заметив, что собака уже готовится прыгнуть в его объятия, он грозно прикрикнул: – Герда, фу!
Она отступила на несколько шагов, опустила голову и коротко проскулила, будто с упреком. Юра рассмеялся, бесстрашно подошел, протянул к ней руку и потрепал по мокрым ушам.
– Я тебе, хозяин, радуюсь тут, а ты мне фукаешь, – засюсюкал он. Герда высунула язык. – Красавица! Золотистый ретривер, да?
– Да, – быстро ответил Володя и предостерег: – Юр, осторожнее, она вся грязная, испачкает тебя сейчас…
– Да ничего, я и без того уже весь промок и извозился.
– Пойдем в дом. Герда, гулять! Попозже тебя еще вымыть нужно…
Первое, что бросилось в глаза, когда Володя открыл двери дома, – брошенная на пол тряпка, прикрывающая сделанную Гердой лужу. Тут же вспомнился и бардак, который Володя оставил в спешке…
– Проходи, – сконфуженно пригласил он. – Только аккуратно, здесь обойди, я сейчас уберу…
Он засуетился: нужно было вымыть пол, но сперва – повесить сушиться мокрый плащ Юры.
– Юр, ты же, наверное, замерз совсем. Проходи в гостиную, я камин разожгу. – Он бросился к камину, но тут же развернулся в сторону кухни. – Нет, сперва чай поставить…
– Володя! – строго окликнул Юра, и тот замер на месте. Вопросительно посмотрел на него. Юра улыбнулся. – Перестань суетиться. Я понимаю, что я тебе как снег на голову свалился, ты не ждал и так далее… Дай мне, пожалуйста, сухие вещи, а со всем остальным разберемся после.
Володя вздохнул и собрался с мыслями. Он сходил на второй этаж, нашел чистые домашние штаны и футболку, понадеялся, что одежда подойдет по размеру – они с Юрой примерно одного роста, правда, Юра худее.
Пока тот переодевался в ванной, Володя вымыл пол, разжег камин и поставил чайник. За шумом закипающей воды не услышал тихих шагов, а обернувшись, замер. Юра стоял в проеме кухни, опираясь плечом о косяк. Босой, в спортивных штанах, футболка, которая Володе была впору, на нем свободно болталась.
«Изменился так… – подумал Володя и тут же возразил: – Конечно, изменился, блин, двадцать лет прошло!»
Черты Юриного лица огрубели, будто заострились. Волосы потемнели, отросли, вились на кончиках. На концерте он, видимо, их уложил, а сейчас от влаги и ветра они выглядели еще более растрепанными, чем в юности.
Юра тоже рассматривал его. Наверное, тоже искал, что изменилось.
– Неловко, – прокомментировал он, как с языка снял. – Столько всего хочется спросить, а не знаю даже, с чего начать…
Щелчок закипевшего чайника показался оглушительным в повисшей тишине.
– Ты черный или зеленый пьешь? – спросил Володя.
Юра склонил голову набок, сжал губы в тонкую линию.
– Я бы выпил чего покрепче, но мне за руль.
– Так переночуй здесь, – предложил Володя быстрее, чем успел обдумать собственные слова. И, как бы оправдываясь, добавил: – Дом большой, места достаточно. Могу постелить тебе на диване в гостиной.
– Договорились, – просто согласился Юра и улыбнулся. Его улыбка разрядила атмосферу, и воздух на кухне стал менее наэлектризованным.
Володя смущенно улыбнулся:
– Сам я почти не пью, но почему-то мне постоянно дарят алкоголь. У меня есть коньяк и виски. Что будешь?
– Вообще-то я люблю ром, но и виски сгодится.
Володя кивнул, потянулся к дверце навесного шкафа, но в этот момент за окном сверкнуло, прогремел гром, а со двора послышался взволнованный лай.
– Ой, черт, надо собаку выкупать… Я сейчас.
Герда – еще грязнее, чем четверть часа назад, – привычным маршрутом побежала в ванную, оставив на полу цепочку мокрых следов. Пока мыл собаку, Володя старался не думать о Юре, который хозяйничал сейчас на его кухне. Но мысли так и возвращались к нему.
«Ни в коем случае нельзя допустить, чтобы он узнал, что я был на концерте и ушел», – твердо решил Володя. Вспомнил про Машу – должно быть, она оборвала телефон филармонии, разыскивая того, кто уже нашелся. Володя ведь не предупредил ее.
Закончив собачьи банные процедуры, он отправил Маше СМС: «Не ищи Юру. Он у меня. Завтра напишу». И выключил телефон.
В гостиной Юра подвинул кресло к камину и расположился в нем, вытянув ноги к огню. А рядом на журнальном столике стояли стаканы, початая бутылка виски, блюдце с нарезанным лимоном и тарелка бутербродов с сыром.
Покусывая губу, Володя нахмурился.
– Юр, ну что ты, я бы сам мог…
– Да успокойся, – отмахнулся тот, с аппетитом жуя бутерброд. – Не люблю чувствовать себя бесполезным.
Радостная Герда бросилась к Юре, упала на спину возле него.
– Эта поза называется «Срочно почеши мне пузо», – пояснил Володя. – Не думал, что моя собака так любит людей.
Юра принялся чесать подставленный живот, Герда от удовольствия задергала задней лапой.
– А раньше такого не было?
– У меня нечасто бывают гости… Когда я на работе, за ней присматривают соседка с мужем, только их Герда и знает. Теперь еще тебя, – ответил Володя, умолчав, что она знакома и с Игорем.
В комнате заметно потеплело. Володя почувствовал вдруг, что ему стало жарко, и быстро стянул с себя джемпер, промокший после купания собаки. Шагнул к столику, разлил по стаканам виски.
– За встречу… – произнес, поднимая бокал.
– …спустя столько лет, – добавил Юра.
Володя опрокинул в себя виски, горло обожгло. Он выдохнул и тоже сел в кресло. Почувствовал, как начинает расслабляться. Его уже отпустил сонный дурман от лекарств, и голова перестала болеть. Но он все равно не мог поверить, что перед ним сейчас действительно сидит Юра, – это казалось невозможным.
– Ну так… – неуверенно начал тот, постукивая изящными пальцами по стенкам стакана. – Как получилось, что ты живешь здесь? Про Харьков я понял из писем, но…
«Но в целом выглядит, будто я все двадцать лет ждал тебя рядом с ивой», – мысленно закончил за него Володя. И, наверное, в этом была доля правды.
– Не скажу, что это просто совпадение. Я давно предлагал отцу попробовать себя в чем-то новом – построить не отдельное здание, а коттеджный поселок. Он согласился, я стал искать землю. Выбирал между несколькими вариантами, а в двухтысячном подвернулась возможность недорого купить здесь очень большой участок земли.
– Прямо судьба какая-то, – хмыкнул Юра, жуя лимонную корку.
– В судьбу я не верю, но… Врать не буду – ностальгия тоже сыграла свою роль. А потом, когда «Ласточкино гнездо» построили, я решил переехать сюда. С детства жил с родителями, ужасно устал от них, тем более что всегда хотел дом. Других коттеджных поселков у нас тогда еще не было. Хотя… Даже если и были, думаю, я все равно выбрал бы этот.
Рассказывая все это, Володя чувствовал себя неловко, ведь могло сложиться впечатление, что через все его решения тянулась тонкая нить ностальгии по лету в «Ласточке» и памяти о Юре. И все последствия той любви повлияли на каждый его дальнейший шаг. Конечно, это было преувеличением. Но теперь, когда перед ним сидел повзрослевший, нашедшийся спустя столько лет Юра, Володе действительно казалось, что он присутствовал в его жизни всегда.
– У тебя есть пианино, – заметил Юра, косясь на инструмент, стоящий справа от большого панорамного окна. – Научился играть?
– Нет, что ты, когда мне. – Володя натянуто улыбнулся. – По дизайн-проекту здесь должен был стоять рояль, но сам знаешь, что это очень недешевая вещь. А потом я случайно наткнулся на объявление по продаже старого пианино. А оно белое, в интерьер вписалось…
Ему снова стало неловко. Вспомнилось, как трепетно в юности Юра относился к лагерному пианино, которое постоянно таскали из зала на улицу и обратно. А еще – как он сам себя корил за то, что завалил собственное пианино дома всяким хламом, когда бросил играть.
– Расскажи, как ты живешь? У тебя на… – Володя осекся, чуть не проболтавшись, что видел, сколько людей пришло на Юрин концерт. – В смысле, надолго в Харькове? Какими судьбами вообще?
Юра повел плечами.
– Гастроли. Наконец удалось организовать мало-мальски нормальный тур. Я так давно хотел съездить в Харьков… – теперь запнулся уже он.
Но Володя без лишних слов понял зачем. Он дотянулся до бутылки, разлил по стаканам виски, пригубил из своего. А Юра продолжил:
– Как-то все не получалось. То работа, то семья, то…
– Семья? – автоматически переспросил Володя. – Женат?
На секунду в памяти вспыхнуло ощущение фантомного счастья – Володя вспомнил, как упрашивал Юру в письмах «завести девушку», уверенный, что тот будет счастлив, когда найдет себе спутницу жизни, потому что ни в коем случае не станет таким же, как Володя.
Юра тихонько засмеялся. Нерадостно.
– Да какой «женат», Володь? – Он посмотрел на него со снисходительной улыбкой. – Это не про меня. Семья – это я про настоящую семью: мать, отца.
– Как они?
– Да никак. Мама умерла несколько лет назад, с отцом… сложно все. Давай о чем-нибудь хорошем поговорим, а то как-то…
Так и хотелось сказать, что все по-настоящему хорошее для Володи закончилось двадцать лет назад, а осталось только нейтральное. Ну еще вот собака есть.
Герда, к слову, спокойно уснула, свернувшись клубочком у Юриных ног.
Володя не мог избавиться от ощущения, что они говорят не о том. Нужно было спросить – как ты жил все это время? Скучал так же, как я по тебе? Или забыл меня, сразу как уехал в Германию? Но ведь вернулся, сюда вернулся, под иву! Зачем?
Но Володя не мог. Перед ним сидел чужой человек, незнакомый. Внешне он, может, и напоминал того юного Юрку… Но Володя понимал, что порой и за год человек может измениться до неузнаваемости, а тут и подавно. Между ними – пропасть. Это не просто двадцать лет, застывшие в вакууме, это гораздо больше. Между ними огромный пласт истории, крушение СССР и его последствия, километры дорог, разные страны, разные взгляды, культуры.
Здесь и сейчас сам Володя уже давно не тот подающий надежды комсомолец, восемнадцатилетний вожатый, студент МГИМО. И перед ним далеко не тот Юрка, пионер, шестнадцатилетний хулиган, горе-пианист.
Они другие. И то, что их связывает, лишь кажется огромным и важным. На самом деле того, что их разделяет и отличает, теперь гораздо-гораздо больше.
– Общаешься с кем-то из «Ласточки»? Они все же в Харькове жили, может, нашел кого-то? – спросил Юра.
– Да, конечно. С Женей и Ириной вот дружим…
– Ого! Они до сих пор вместе?
– Да, представь себе. Женя еще долго работал физруком в тринадцатой школе, там я его и нашел… – Володя решил не уточнять, что ходил туда, чтобы отыскать хоть какую-то ниточку к Юре. – Я, кстати, крестный отец их дочери, представляешь?
– Ого! – Брови Юры поползли вверх. – Надо же!
– Их сыну, Паше, шестнадцать, а Оле недавно исполнилось девять. Такая забавная девчонка – активная, веселая, с меня вообще не слезает, когда прихожу. Кстати, учится в музыкальной школе.
– Молодец. А тебя дети всегда любили. – Юра развел руками. – Помнишь этих оболтусов из пятого отряда? Чего только стоил этот, как его… племянник директора. Блин, забыл фамилию…
– Пчелкин? Он, кстати, сейчас в горсовете работает.
– Он-то? Обалдеть! – Юра чуть не подавился куском бутерброда. Володя рассмеялся.
Стало легко и даже весело, стоило вспомнить, что то лето в «Ласточке» было пропитано не только печалью от утраченной любви. А ведь и правда, как много та смена вобрала в себя, столько событий и людей. Неугомонная детвора из пятого отряда, начальство со своим формализмом и коммунистическими причудами. Девочки-красавицы, что постарше. Приколисты-парни. Свежий воздух, солнце, речка, костры, дискотеки, походы…
За разговором время потекло быстрее, виски по стаканам – тоже.
– Нет, ну подумать только! – весело возмущался Юра. – Приехал какой-то хлыщ из своей Ма-а-асквы… и все девчонки, как по команде, в него повлюблялись! А Конев что? А хрен Коневу!
Володя не мог не улыбаться, слушая его.
– Да ладно тебе. Так уж и все?
– А скажешь нет? Чего только та троица стоила, помнишь?
– Да ну тебя, дурехи же были. Кстати, Полина сейчас очень даже успешный стоматолог.
– Ты с ней общаешься?
– Нет, просто слышал краем уха. Она с Машей дружит, а Маша работает с Ириной. У Ирины сейчас свой бизнес, верхней одеждой занимается.
– Погоди, какая Маша? Та самая Маша?
– Ну да, Сидорова. Хотя… Может, она уже и не Сидорова после замужества – я не помню. В общем, она работает у Ирины продавцом.
Юра взглянул на него с любопытством, медленно отпил, будто обдумывая, что сказать.
– И какой она стала? Знаешь, после… – Он замялся.
– Хорошим человеком стала. Истеричности и глупости ей, конечно, не занимать, но в целом… – Виски ударил в голову и развязал язык. Володя чуть не сболтнул лишнего. – Вообще Маша, считай…
«…помогла мне с тобой встретиться…»
– …за что боролась, на то и напоролась, как говорят. Тут такая история странная произошла с ней…
Володя рассказал ему про Машиного сына – в общих деталях, не углубляясь в подробности. Умолчав о том, как эта ситуация повлияла в итоге на самого Володю.
Юру эта история развеселила еще больше:
– Надо же, в самом деле какая-то ирония судьбы. Ну, может, теперь она поймет и не будет мешать их счастью, в отличие от того, как… тогда…
Володя внутренне замер. Снова тема их общего прошлого тяжелой недосказанностью повисла в воздухе. Юра, видимо, тоже не решался об этом говорить. Но кто-то из них должен был задать главный вопрос. Нет, не кто-то – его должен был задать именно Володя.
«Почему ты нашел меня?»
Но сам не знал, что хочет или чего не хочет услышать в ответ: «Потому что ты до сих пор дорог мне» или «Я искал другого тебя»?
Они молчали. Виски закончился, отвлечь себя стало нечем, переключить внимание – не на что. Не коньяк же открывать.
– Я полдня сегодня бродил по «Ласточке», – признался Юра спустя несколько минут. Говорил он будто нехотя. – Вспоминал. Я шел под иву и, знаешь… отгонял от себя всякую надежду. Я даже представить не мог, что ты окажешься тут, совсем рядом и… Теперь сижу, смотрю на тебя и никак не могу в это поверить. Там, – он махнул рукой в сторону окна, – все заброшено. Но я все помню. И тебя помню не таким, как сейчас. Логикой я понимаю, что ты изменился, ты уже не тот, ты другой, но…
«Другой, – мысленно повторил Володя. И добавил: – Настолько другой, что, узнай ты меня настоящего, никогда бы не захотел встретиться снова».
А вслух произнес:
– Ты тоже изменился. Конечно, иначе и быть не могло, столько всего…
Юра его будто и не слушал.
– Ты счастлив? – перебил он.
Вопрос застал врасплох. Такой, казалось бы, простой, но Володя не моргая уставился на Юру.
«Нет! – закричал внутренний голос. – Конечно, нет. Конечно, я несчастлив, я одинок. Иногда мне кажется, что будущего не существует, что я застыл в прошлом, что предал сам себя, что собственноручно разрушил самое светлое, что было в моей жизни…»
– Не знаю, – соврал он. – У меня вроде бы есть все: дом, работа, достаток…
– А… Есть кто-то? – Юра нервно потер скулу. – У тебя?
Володя задумался. Не знал, как ответить, чтобы и Юру не обмануть, и не раскрыть подробностей отношений с Игорем.
– Ну… «кто-то» есть.
– Важный для тебя?
– Нет, – усмехнувшись, Володя качнул головой. – Неважный.
Юра никак не отреагировал, лишь продолжил смотреть ему в лицо, но избегал встречаться взглядами.
– А у тебя? – Володя не был уверен, действительно ли хочет узнать правду, но все же спросил.
Юра медлил. Размял шею, устало откинулся на подголовник кресла, прикрыл глаза.
– Нет. Важного – точно нет. Был когда-то давно – по крайней мере, так казалось. Но не сложилось.
Прозвучало это очень абстрактно – непонятно о ком. На мгновение Володе даже показалось, что о нем. Но он отбросил эту мысль.
– Ты надолго в Харькове?
Продолжая лежать на подголовнике, Юра снова качнул головой.
– Завтра днем рейс. Надо бы уже собираться спать. – Он зевнул.
– Давай я тебе постелю, – предложил Володя.
Он резко поднялся на ноги и чуть не охнул. Спина затекла от долгого сидения, а воспалившиеся отметины напомнили о себе – его накрыло волной боли и стыда. Медленно, стараясь не кривиться, Володя дошел до спальни. Головная боль унялась окончательно, но осталось тяжелое опьянение от выпитого на голодный желудок виски. Вдобавок пришла растерянность, замелькали мысли. И все – нечеткие. Зароились эмоции, и их было так много, что Володе на пару секунд показалось, будто возвращается его вчерашнее безумие.
Он рылся в шкафу с постельным бельем, когда услышал неуверенные шаги за спиной. Юра показался в дверях спальни.
– Просторно у тебя тут. – Он обвел взглядом комнату. – Не страшно по ночам одному?
– А кого мне бояться? Призраков пионеров-героев?
Юра хмыкнул.
– Духа графини, которая ищет по ночам свою брошь.
– Да-да, точно, – улыбнулся Володя.
От упоминания героини когда-то придуманной Юрой страшилки на душе стало одновременно и тепло, и грустно.
Володя наконец нашел плед, схватил в охапку вместе с одеялом и подушками.
– Давай помогу. – Юра бросился к нему, подхватил стопку постельного белья. На мгновение они случайно коснулись руками. Ощутив тепло Юриной кожи, Володя внутренне встрепенулся, но виду не подал.
В гостиной проснувшаяся Герда широко зевнула, устрашающе раззявив зубастую пасть, но тут же высунула язык.
– Потеряла нас, да? – Бросив свою ношу на диван, Юра присел рядом с собакой, стал трепать длинную шерсть.
Володя раскладывал и застилал диван, краем глаза наблюдая за ласками этих двоих. Умиляло, как быстро Юра понравился собаке. К Володе она привыкала не меньше месяца, то порыкивала, то не давала погладить, грозилась укусить, а тут…
– Готово. – Володя положил подушки и принялся собирать посуду со стола. – Тебя нужно будить утром?
– Я сам проснусь – у меня режим. – Юра присел на край дивана, глянул на Володю снизу вверх. – Спасибо.
– Да не за что. Оставить тебе Герду, чтобы отпугивала призраков?
Юра улыбнулся и пожал плечами.
– А она сама не против?
– Не знаю. – Володя обратился к собаке: – Герда, где будешь ночевать? Или ты уже выспалась?
Собака радостно тявкнула.
– Понял. Ну захочешь – приходи. – Он повернулся к Юре и тихо сказал: – Спокойной ночи.
– Gute Nacht, – улыбнулся Юра.
Сон не шел. В голове шумели мысли.
Юра в его доме, спит на его диване. Хотелось встать, выйти из спальни и проверить – правда ли это? Не привиделось ли? Но нужно было спать.
Володя и так уже пропустил целый день работы. Хорош начальник, Брагинский завтра ему плешь проест, что бросил одного на передовой. И не поспоришь – на Володе вся ответственность, это его бизнес, его компания и его деньги. Но вообще-то он не жалел. Он согласился бы еще пару раз пережить безумие последних дней, пожертвовал бы работой и деньгами, если в итоге его ждала встреча с Юрой.
А о чем думал Юра, глядя на Володю? Каким его видел? Да, выглядел он сегодня не самым лучшим образом. После долгого полунаркотического сна, с кругами под глазами, бледный, растрепанный, нервный… Стоило ли всю жизнь быть педантом, всегда следить за фигурой и внешностью, чтобы в один из самых важных дней предстать перед столь значимым для него человеком вот таким?
Володя даже нервно хохотнул.
Нужно заставить себя уснуть, но без таблеток это бесполезно. Володя и раньше-то не спал без снотворного, а с такими эмоциональными качелями уснуть точно не выйдет. Но новый препарат теперь вообще не вызывал доверия. Вдруг его опять вырубит так, что и выстрел из пушки не разбудит? Он снова ухмыльнулся, глядя в потолок. Действительно – весело будет Юре, когда он не сможет утром его растолкать…
Отвернувшись от двери, Володя с головой укрылся одеялом. Спастись от мыслей это не помогло, к тому же от соприкосновения с постелью заныли спина и ягодицы.
Все должно было быть по-другому. Он должен был дождаться окончания вчерашнего концерта, потом пробиться за кулисы, в гримерку или черт его знает, что там у дирижеров есть. Постучаться, войти, аккуратно прикрыв за собой дверь… Сказать: «Привет, Юра. Это я, помнишь? Лето восемьдесят шестого, пионерлагерь под Харьковом. Я был там вожатым. Мы любили друг друга…» И все стало бы значительно легче, проще.
Все должно было быть по-другому еще двадцать лет назад. Он не должен был отталкивать Юру и предавать его. Должен был понять, что это никакая не «болезнь», а любовь. Должен был ценить чувства – и свои, и Юрины, позволить ему приехать в Москву тогда. Ведь стоило бы только его увидеть – наверняка возмужавшего за два с лишним года, но все такого же родного и любимого, и все. Не было бы между ними километров и зря прожитых лет, не было бы срывов, обожженных рук и отметин на спине.
Потому что был бы Юра.
Или нет? Или вскоре они разрушили бы отношения, расстались навсегда, не желая больше видеть друг друга, и гостиная Володи сейчас пустовала бы?
Володя сдался. Он не мог отключиться, не мог перестать думать.
Он достал блистер с таблетками Игоря, вытащил одну, раскусил и сунул половинку под язык. Во рту разлилась невыносимая горечь. Володя попытался проглотить, но от едкого вкуса горло свело спазмом. Захотелось запить.
Он тихонько спустил ноги на пол, аккуратно сел на кровати, нашарил на тумбочке очки. Приоткрыв дверь спальни, шагнул в гостиную. Думая о том, лишь бы не разбудить Юру, сразу и не заметил тусклый свет торшера. А когда заметил, все внутри заледенело.
Юра сидел на диване, смотрел на него странным взглядом, а на его коленях лежала раскрытая старая тетрадь – «История болезни».
Володя сдержал порыв тут же рвануть к нему, забрать тетрадь, порвать ее или лучше – сжечь, бросив в тлеющий камин. Но застыл. Вгляделся в лицо Юры, пытаясь прочесть на нем понятные эмоции: злость или, может, обиду. Жалость, в конце концов. Володя не понимал его взгляда. Он был нечитаемым и таким тяжелым, что хотелось отвернуться.
Володя опустил голову, быстро дошел до мойки, налил себе воды и сделал пару глотков. Вцепился пальцами в край столешницы, зажмурился.
Под закрытыми веками мелькали страницы тетради. Он не открывал ее уже много лет, но записи оттуда въелись в память черными пятнами. Рецепты успокоительных препаратов, направления на ложные обследования к лжепсихиатру. Записи, которые вел по его наставлению: что красивого и хорошего он видел в девушках, с которыми специально знакомился, и что плохого – в увиденных парнях. Эротические фотографии женщин и его «успехи» с ними.
Сейчас, спустя много лет, Володя понимал, что все это чушь, глупость и шарлатанство. Какого черта он вообще хранил эту тетрадку, почему не выбросил ее, как только забрал из родительской квартиры? Почему, в конце концов, просто не спрятал тетрадь, раз уж принес домой? Как умудрился попросту забыть о ней? А в итоге ее увидел Юра. Да, он уже знал из писем, как Володя «лечился», но в этой тетради в мельчайших подробностях описывалось каждое его действие.
Он сделал усилие над собой, повернулся и снова посмотрел на Юру. Не удивился бы, не окажись того в гостиной. Но Юра стоял в паре метров от него, будто боясь приблизиться.
– Прости, – сказал он виновато, сделав шаг навстречу. – Я не имел права читать, просто я подумал, что это наша тетрадь из капсулы, обложка такая же… я взял ее, а листы распались, выпала фотография, я стал собирать…
Володя покачал головой.
– Все нормально. Сам виноват, что разбрасываю вещи где ни попадя.
Он ожидал услышать что угодно, но не вину в голосе Юры. Злость, презрение, но не этот мягкий неуверенный тон.
– Ты не злишься? – уточнил Володя.
Юра сделал еще шаг, встал напротив него. Вздохнул:
– Злюсь. Ты даже не представляешь, как злюсь. Только не на тебя. На общество, которое с детства внушало, что ты ненормальный. На взрослых, которые хотели тебя «вылечить». На страну, в которой существование таких врачей вообще было возможно. И на себя. Потому что меня не было рядом.
– Нет, Юр, не надо. Не говори глупостей. Это я тогда запрещал тебе приезжать, я был таким идиотом…
Юра грустно улыбнулся.
– Мы оба хороши. Но я должен был приехать и вытащить тебя. А я…
«Вытащить» – какое правильное слово. Тогда Володя сам себя утопил, отрезал единственную нить, за которую мог бы ухватиться, а потом, идиот, жалел об этом полжизни.
Он повернулся боком к Юре, присел на край стола, посмотрел на свернувшуюся у камина Герду. Ей что-то снилось, она пару раз проскулила во сне, дернула хвостом.
Внезапная паника, охватившая его пару минут назад, отпустила. Какой же все-таки Юра добрый. В этом он остался прежним, не изменился. Вечно себя очернял, а Володю – оправдывал.
«Ты не можешь быть неправильным, это я плохой, а ты самый лучший». Интересно, продолжил бы он делать так, узнай про все те вещи, которые Володя допускал и сейчас?
И эта мысль вдруг материализовалась, будто вселенная услышала его и решила еще раз поиздеваться.
– Володя… – обеспокоенно произнес Юра. Протянул руку, дотронулся до его обнаженного плеча. – Что это?
Володя дернулся, ощутив прикосновение прохладных пальцев. Он спал в майке, а выходя из спальни, ничего не накинул поверх. И Юра увидел красный след на ключице.
– Да так, ничего… – Володя сбросил его пальцы, прикрыл ладонью кровоподтек на шее.
– Как это «ничего»? – В голосе Юры слышалась тревога. – У тебя кожа содрана, ты хоть обработал ее чем-то?
– Юр, брось, само заживет.
– Не брошу! – уперся тот. – Где у тебя аптечка?
На мгновение вспыхнуло раздражение, но Володя сдержался – не хватало еще срываться на Юру, он ведь просто проявил заботу. Но Володя привык сам заботиться о себе, тем более когда дело касалось подобных следов.
– Хорошо, сейчас. – Он дошел до шкафчика у дивана.
– Давай я сам. – Юра взял аптечку у него из рук. – Сядь.
Володя опустился на край дивана, отвернулся к окну. Под руку подвернулась черная тетрадь. Володя покосился на «Историю болезни», будто на свернувшуюся кольцом змею.
Юра подумал, что это их лагерные записи: сценарий спектакля, заметки и напутствия друг другу. Но той тетради уже давно не существовало. Володя как наяву вспомнил яркий огонек, пожирающий истлевшую бумагу, когда в девяносто шестом он пришел в оговоренную дату под иву и не встретил там Юру.
Тогда Володя сидел на берегу реки, выдирал один за другим листы, сворачивал их, чиркал зажигалкой и наблюдал, как медленно сгорают слова: строки сценария, реплики героев, несбывшееся напутствие, написанное Юркой с ошибками: «Чтобы не случилось не потеряйте друг друга», – все равно уже потеряли. Наблюдал, как сгорает самое главное имя: «Юрчка».
Потом он, конечно, пожалел. В приступе тоски по прошлому он сжег часть того, что осталось от этого самого прошлого.
Юра шуршал чем-то в аптечке, а потом подошел к нему со спины, уперся одним коленом в диван. Володя наблюдал в отражении черного окна, как уверенным движением Юра льет на ватный диск перекись водорода, аккуратно обрабатывает рану. Сначала было холодно, потом – защипало. Володя скривился от неприятного ощущения, поймал в отражении тяжелый Юрин взгляд. Затем в нос ударил резкий травяной запах – Юра открыл тюбик с мазью. Володя замер, наблюдая за его рукой.
Мягко и нежно подушечками пальцев Юра коснулся его шеи. Почти невесомо провел по коже, с легким нажимом спустился к ключице. Володя не почувствовал боли, только трепет. И услышал, как громко стучит собственное сердце.
Юра посмотрел ему в лицо. Его взгляд изменился, стал серьезным, но на губах появилась легкая улыбка.
– Это сделал «кто-то неважный»? – произнес он так тихо, что Володя и не понял, вопрос это или утверждение.
Он не знал, что ответить – да и какая разница, правду он скажет или соврет?
– Да.
– Зачем?
Этот вопрос поставил в тупик. Если бы Юра спросил: «За что?» – но он будто бы догадался…
– Я сам попросил.
Юра промолчал. Только вздохнул и покачал головой.
Несколько минут, пока Юра осторожно обрабатывал его ссадину, показались часом.
– Еще где-то надо? – спросил он, закончив с шеей. Попытался приспустить лямку майки, задел пальцами кожу на спине. Володя скривился, резко развернулся к нему лицом.
– Не надо, – попросил он, удивившись, как прозвучал собственный голос – почти умоляюще.
«Я не хочу, чтобы ты это видел».
«Я не вынесу, если ты увидишь».
Юра возвышался над ним. Володя замер, глядя прямо ему в глаза. Столько всего смешалось в них: страх, переживание, сожаление, вина, понимание. А глаза – карие, большие, такие красивые, такие родные. У Юры дрогнули губы, будто он хотел что-то спросить, но промолчал.
И протянул к Володе руку – медленно, нерешительно. И подцепил двумя пальцами очки, снял их, отбросил на подушку.
– Юра, боже мой. Юра… – выдохнул Володя и уткнулся лицом в его плечо.
Он хотел сказать что-то еще, но запутался в мыслях, утонул в терпко-сладком аромате его одеколона, провалился в незнакомый, но такой желанный запах. Почувствовал, как Юра положил одну ладонь на его здоровое плечо, а второй погладил по волосам. Володю окутало таким необходимым сейчас теплом.
Юра касался его волос, перебирал пряди.
– Как же ты мучился. Если бы я только знал, Володя… Как много мы потеряли, – прошептал он.
А Володя закрыл глаза, наслаждаясь теплом и нежностью его рук. Казалось, время перестало существовать – спустя пять минут, а может, спустя час Володя начал проваливаться в сон. Еще через несколько минут краем сознания ощутил, что Юра зашевелился, аккуратно уложил его на диван. И, едва голова коснулась подушки, Володя уснул.