Плохо, что он вспомнил все это. В последнее время Володя и так засыпал тяжело, а теперь вовсе не мог. Несмотря на то что он устал, разбирая вещи отца, расслабиться не получалось даже лежа в кровати. Он ворочался с боку на бок, но сон не шел. Володя не мог перестать думать о Юре, о сладком кошмаре своей юности, что переживал, когда по-настоящему любил. О вечной ненависти к себе. Об одиночестве, которое пришло на смену этой любви, – одиночестве таком абсолютном, что Володя чувствовал себя мертвым. Об обваренных руках, таблетках, фотографиях и беседах с психиатром. Об ужасе в глазах родителей, когда он все им рассказал.
Часы пробили полночь, и Володя не выдержал – выпил двойную дозу снотворного. Но только закрыл глаза, как раздался телефонный звонок.
– Я нашла ему врача! – победно воскликнула Маша.
– Когда успела? – Володя повернулся на бок, просунул телефон между ухом и подушкой. Удивляться уже не было сил.
– К врачу еще утром записалась, пока тебя ждала под Градусником. А после кафе пошла к нему.
– То есть утром записалась, а днем он уже принял тебя? – скептически уточнил Володя.
– Ну да-а, – неуверенно протянула Маша.
– И тебя это не настораживает? Хороший врач, у которого свободная запись, тем более в выходной…
– Но я заплатила за срочность… – Ее голос потерял былую уверенность.
– То есть ты нашла врача, который за деньги может опрокинуть другого своего пациента?
– Но он гарантировал, что вылечит!
Володя перевернулся на спину и уставился в потолок. В груди заклокотало – буквально только что он вспоминал своего «врача», буквально только что видел перед глазами его лицо. Эмоции были слишком свежи. Володя заговорил поначалу спокойно, но с каждым словом его тон становился все злее:
– Ты знаешь, Маш, меня лечил как раз такой… человек. На словах обещал выздоровление, а на деле чуть окончательно не угробил. Таким, как он, насрать на своих пациентов. Они только пичкают таблетками и убивают самооценку!
Маша сдавленно охнула.
– Так ты… обращался к врачу?
– Я же тебе говорил, что пытался это вылечить! – воскликнул Володя и сел. – Этот мой «врач» вогнал меня в такую депрессию, что я ходил по городу и оценивал вместо женщин мосты – с какого лететь дольше, чтобы быстро умереть от удара об воду. А все потому, что его таблетки отупляли, но желание смотреть на мужиков никуда не девалось. И это я еще не говорю про наши беседы… – Он покачал головой. – Чего только он мне не плел! Пытался зомбировать, гипнотизер чертов! У нас с этим «врачом» все началось с того, что я искренне поверил ему. Нет, искренне – не то слово, да и вера тут тоже ни при чем. Знаешь, после полугодового общения с ним я будто перестал быть собой, он внушил мне, что я смогу полюбить девушку, и я был уверен, что это правда. Такое состояние было странное – я будто стал другим человеком, а свои истинные желания загнал настолько глубоко, что какое-то время действительно не замечал парней. Я был к ним равнодушен, и мне казалось, что это и есть победа, но за эйфорией я не заметил главного: к девушкам я тоже ничего не чувствовал.
– Я тебе, конечно, сочувствую, – произнесла Маша чересчур весело для сострадающей, – но сейчас времена-то другие, медицина вообще-то скакнула вперед. Уже наверняка появились действенные методы, без таких побочных эффектов. Да и что такого в гипнозе? Он же работает!
Володя закатил глаза.
– А я и не говорю, что эти шарлатаны не умеют внушать. Еще как умеют и ведь несут при этом какую-то чушь, но так, что им веришь. Например, мой велел мне смотреть на девушек и записывать, что мне в них должно нравиться, а потом перечитывать это перед сном. То же самое про мужчин, только наоборот – что не нравится и даже отвращает. Сейчас-то я понимаю, какой это был бред, но тогда… – Он вздохнул и потер пальцами переносицу. – Этот бред работал.
– И что тут плохого? Все правильно: женщины красивее мужчин. Да и вообще. Знаешь, Володя, лучше я сделаю что-то и буду жалеть, чем наоборот – жалеть о том, что могла бы сделать, но не стала.
– Неужели ты не понимаешь? Ты собираешься разрешить эксперименты на психике своего сына. И проводить их будет совершенно чужой человек, которому плевать и на тебя, и на твоего ребенка.
– Ой все, ладно, я поняла тебя!
А Володя понял, что не убедил ее и вряд ли подобные аргументы вообще подействуют на Машу. В который раз спрашивая себя, на кой ляд ему далась судьба этого Димы, Володя все же решился рассказать ей одну неприятную историю из своего прошлого.
– Ты… я знаю, ты слышала про Свету. Хочешь, я расскажу тебе, что было на самом деле?
– Правда расскажешь?! – воскликнула Маша. – Да-да, конечно! Расскажи, я слушаю.
– Но ты должна мне поклясться, что не потащишь сына к психиатру! – потребовал он.
Маша вздохнула и произнесла устало:
– Нет, Володя. Этого я тебе обещать не могу.
– Тогда ничего не услышишь.
Маша замолчала почти на минуту. Володя собрался напомнить ей, что она звонит на мобильный и это недешево, но Маша сама подала голос:
– Ты так упорно отговариваешь меня, что… Наверное, не будь это действительно опасно, ты бы так не настаивал, да? Ладно. К психиатру не пойду, но хотя бы к психологу можно?
– Да хоть к ветеринару, – буркнул Володя, – лишь бы не обещал звезд с неба.
– Тогда договорились, – бодро ответила Маша. – Рассказывай, я слушаю.
– Это только между нами, ясно? Ты ведь понимаешь, что, хоть и знаешь мой секрет, я тоже знаю один – секрет твоего сына, – предостерег Володя.
– Все это между нами, Володя! Вообще все: и встречи, и звонки, – заверила Маша.
– Хорошо, что мы поняли друг друга, – собираясь с мыслями, сказал тот. И вздохнул. – Врач мне не помог. Но он внушил, что это самая настоящая болезнь, я по-другому уже не мог думать. Даже когда мне снился… – Он осекся. – Когда я служил в армии – два года среди парней, – чуть с ума не сошел. Думал, что моя тяга к ним – это очередной рецидив. А потом, когда вернулся на гражданку, пересиливая себя, продолжил приглядываться к девушкам. В итоге, уже переехав в Харьков, все же решился пригласить одну на свидание. Это и была Света. Мы познакомились случайно – и не в целях терапии. Все вышло само собой, мне было с ней очень легко. И я внушил себе, что влюбился.
– У тебя с ней получалось? Ну… ты понимаешь… – Она понизила голос. – Секс.
Володя тяжело вздохнул, даже слишком тяжело.
– Да, получалось… В общем, она сказала, что забеременела, я сказал, что женюсь. Даже родителям сообщили. Но потом… – Он резко оборвал мысль. – Это физиология, Маш. То, что происходило и будет происходить со мной, – это физиология, тут никуда не деться, пойми это.
– Ты что, изменял ей с мужиками?! – охнула Маша.
– Нет! – воскликнул Володя. – Да я бы и не успел. Это была ложная тревога. Света не обманывала, произошел какой-то сбой. Но если бы мы поженились, думаешь, долго бы я продержался, прежде чем изменить? И сколько раз потом изменял бы еще? А если бы я полюбил кого-то? Не так, как Свету, а по-настоящему, как когда-то Юру – душой и телом?
– И что в итоге? Полю…
– Нет, – перебил ее Володя и сразу продолжил, чтобы не дать шанса развить эту тему: – Не повезло мне. А может, наоборот, повезло, я не знаю. Маш, я рассказал тебе это только по одной причине: чтобы объяснить, что «врачи» способны испоганить жизнь не только своему пациенту, но и другому человеку, который вообще ни при чем. Не верь им.
Маша разочарованно промычала:
– Ну во-от. А к батюшке-то мне сходить можно, а? Уж святой-то человек точно не навредит, а поможет.
– Если он и поможет, то только тебе. Правда, не представляю, какому святому нужно свечки ставить…
– Пантелеймону-целителю! – уверенно заявила Маша. – И молитву надо читать. Хочешь, тебе дам?
– Ходила уже, значит… – протянул Володя полушепотом, а затем участливо поинтересовался: – И как, стало тебе полегче?
– Мне? А при чем здесь я? Я же за Димочку молилась, ему должно полегчать. Я и за тебя помолилась, кстати. Вот и спрашиваю – полегчало?
Володя приложил ладонь к лицу. «Так полегчало, что полночи Юру вспоминал», – чуть было не произнес он вслух.
– Неважно, – отмахнулся Володя. Делать ему больше нечего, как в первом часу ночи вступать в религиозно-психологические споры.
– А я еще знаешь что… – На другом конце трубки послышалось шуршание. – Я тут в одной газете прочитала заговор.
– Заговор… – тупо повторил Володя, не удивляясь уже ничему.
Он снова лег и накрылся одеялом с головой. Тем временем Маша щебетала:
– Я тебе сейчас прочитаю, а ты запиши и попробуй. Говорят, не одного мужика от этого дела отвел… Там такая хорошая ясновидящая работает, Лисандра, очень дельные советы дает.
– Как сексуальность лечить? Ты серьезно? – Володя не смог сдержать истерического смешка.
– Конечно! Сначала надо поймать двух спаривающихся мух и прошептать над ними…
Что конкретно нужно шептать над спаривающимися мухами, Володя не расслышал – он перевернулся на другой бок и разобрал только самый конец Машиной фразы:
– …А потом поговорите с пациентом. Димой то есть. Ну что скажешь?
– Я могу только повторять: шепчи своим мухам что хочешь, ходи к попам, ставь свои свечки, но только не вздумай вести сына к шарлатану.
Володя засыпал. Они проговорили еще пару минут, пока он не начал терять нить разговора. Маша казалась на удивление спокойной, больше не бросалась обвинениями, и Володя заснул с легким сердцем. Но снились ему не мухи.
Володе снились чьи-то руки. Большая загорелая кисть нависла над его обнаженным животом, длинные тонкие пальцы медленно опускались все ниже и ниже. Володя ждал, когда они коснутся его, но пальцы замерли и стали таять в окружающем свете солнца, тонуть в звуках фортепианной музыки, что лилась из радиоприемника. Пальцы дрогнули и опустились на живот, несмело очертили овал вокруг пупка – по коже пробежали мурашки. Володя хотел схватить эту руку, прижать ее крепче, но тело парализовало, и он не мог ничего сделать, кроме как смотреть на нее и слушать нежные звуки фортепиано.
Но вдруг мелодию прервали дребезжание и грохот. Они звучали громче и громче, пока наконец не спугнули этот прекрасный сон.
Володя вздрогнул и сел. Сердце колотилось, на лбу выступил холодный пот, от мерзкого шума заболела голова.
– Телефон, – простонал он, догадавшись, и принялся шарить рукой по тумбочке.
Нашел его и нажал «ответить», не глядя на экран – все равно не увидел бы имя контакта без линз или очков.
Спросонья Володя решил, что ему звонит Игорь из отпуска.
– Игорь? – раздраженно пробормотал в трубку. – Мне плевать, какой у тебя там в Турции часовой пояс, ты же знаешь, что здесь еще… А который сейчас час?
В голове всплыло не время, а текущий месяц. Сентябрь. Володя вспомнил, что до отъезда Игоря еще как минимум неделя. И – будто в подтверждение – в трубке надрывно всхлипнули.
– Володя! – плакала Маша. – Умоляю тебя, приезжай! С Димой беда! Он ушел из дома!
Сонный Володя поначалу не понял ее.
– Так позвони ему, – равнодушно буркнул он.
– Он телефон выключил!
– Да ладно тебе, не паникуй, – вздохнул Володя и нацепил очки – настенные часы показывали четыре утра. – Ну загулялся парень, забыл зарядить телефон, сколько времени – не знает. С кем не бывало?
– Он сказал, что я больше его не увижу, собрал вещи и ушел!
Ее слова встревожили. Сонливость стала покидать Володю. Он догадался, что Маша вряд ли даст ему уснуть, и пошел на кухню.
– Вы поругались? – буднично спросил он, но, когда наливал воду в стакан, замер. – Ты что, рассказала ему, что все знаешь?!
– Да-а, – завыла Маша.
– И наорала на него?
Вместо ответа снова послышались всхлипы. Володя забеспокоился, но не за Диму, а скорее за Машу. Она и до этого была способна на разные глупости, а теперь, услышав от сына, что больше его не увидит, могла наломать феерических дров.
– Ты знаешь, куда он мог пойти?
– К Толе, с которым учится… Это он с ним… целовался! Я к его родителям… – Маша проглатывала целые слова. – Пусть знают, пусть… извращенец… я им!..
– Чего? Что ты собираешься сделать? – На смену беспокойству пришла тревога – Володя, кажется, понял, на что именно решилась Маша. – Рассказать все родителям его друга? Ты с ума сошла?! – Прижав телефон к уху плечом, Володя бросился одеваться. – Подожди хотя бы до утра.
– Нет! Он у них, он точно у них, я… – всхлипнула Маша.
– Не вздумай! – крикнул он. – Никуда не ходи, никому не звони, сиди дома, жди меня! Я скоро приеду.
Не отнимая телефона от уха, под протестующий лай Герды Володя собрался, вышел на улицу и сел в машину.
Он осознавал, что это не его беда и не его дело. Но Маша своими звонками и встречами, откровением и доверчивостью заставила Володю чувствовать себя причастным к судьбе этой семьи, не лишним и не чужим. И если раньше он остужал Машин пыл лишь разговорами, то теперь пришло время действовать, пришло время защитить, но уже не Машу, а Диму. И, может быть, его друга.
– Не смей вплетать сюда его родителей! – скомандовал он. – Ты знаешь этих людей? Хорошо знаешь?
– Видела отца вроде бы… может быть… – Маша будто захлебывалась. – На родительском собрании…
– И ты собираешься сказать незнакомым людям, что твой сын целуется с их сыном? – Володя говорил, лишь бы просто потянуть время и удержать Машу на месте, пока не приедет к ней.
Маша была не подготовлена к подобному, поэтому и мучилась так сильно. Но кто этот второй парень – неизвестно. Тем более неизвестно, что у него за родители и как они отреагируют на новость. Реакции бывают разными, от драм вроде Машиной до настоящих трагедий – драк и попыток самоубийства. Володя не мог позволить ей спровоцировать что-нибудь в этом роде.
Он ехал осторожно – солнце еще не встало, а вдобавок зарядил такой ливень, что стеклоочистители не справлялись, лишь на мгновение прерывали завесу воды на стекле. Несмотря на это, дорога пролетела в один миг. Еще миг – и Володя оказался возле незапертой двери в Машину квартиру.
Казалось, заплаканная Маша постарела лет на десять. Она сидела на кухне, говорила с Володей по мобильному телефону, а прямо перед ней на столе стоял стационарный. Желтая пластмассовая трубка была снята, по кухне разносились и раздражали слух длинные гудки.
– Что ты делаешь? – спросил Володя, оказавшись у нее за спиной.
Маша не сразу заметила, что он уже сбросил вызов и стоит возле нее, поэтому ответила в трубку мобильного:
– Звоню его родителям. На домашний. – Маша всхлипнула и прокричала: – Полчаса уже звоню, а они не берут трубку!
– Успокойся. Давай я тебе валерьянки накапаю или что у тебя есть?
Володя налил ей воды, и, только когда кружка звякнула о столешницу, Маша обернулась.
Увидев Володю, обняла его так крепко, что он охнул. Уткнулась ему в живот и разрыдалась в голос. Володя положил трубку домашнего телефона, принялся неловко гладить Машу по плечу. Пытаясь успокоить, бормотал пустые утешения, а сам лихорадочно соображал, что делать.
Как только ее рыдания приутихли, спросил:
– Ты не знаешь, есть ли у его родителей дача?
Маша расцепила объятия и посмотрела на него снизу вверх.
– Дача?.. Ты думаешь, Диму увезли на дачу? В лес?! – Она пришла в такой ужас от этого предположения, что вскочила с места.
– Нет, конечно. – Володя усадил ее обратно на табурет. – Может, просто родителей нет дома? Сегодня выходной, они могли уехать на дачу, если она у них есть.
Маша высморкалась, выпила принесенную Володей воду и, кажется, начала успокаиваться.
– Да, – тихо пробормотала она. – Они же не могут не слышать телефона. А раз гудки длинные, значит, он не выключен.
– Если только не вырубили звук… – задумчиво отметил Володя.
– Надо пойти к этому… Толе, – подала голос Маша. – Его дом недалеко тут.
– Хорошо, но ты успокойся сначала. Где у тебя апте…
– Но я не знаю номер квартиры, а там пять подъездов! – простонала Маша, указывая пальцем на шкаф, где Володя надеялся найти успокоительное.
– Тогда подождем хотя бы до семи. Сама понимаешь, шататься по подъездам и ломиться в чужие квартиры в пять утра чревато…
Володя нашел валерьянку и дал Маше, а себе заварил кофе – взбодриться. Мысли едва ворочались – сказались дикая усталость вкупе с двойной дозой снотворного. А когда Маша снова схватила телефон, набрала домашний номер Толи и из трубки опять полились раздражающие гудки, у Володи вовсе разболелась голова.
Что-то он упустил. В гомоне мыслей то появлялась, то таяла какая-то идея. Явно хорошая, но никак не получалось ее уловить. Пока на глаза не попалась газета.
– Вот я идиот! Ты говоришь, знаешь номер дома. А улицу знаешь?
– Угу… – вяло протянула Маша.
За эти несколько часов она так нанервничалась, что вымоталась и, казалось, вот-вот уснет.
– И номер телефона! – Володя чуть не плюнул с досады. – У тебя есть «Золотые страницы»?
– Справочник? – не поняла Маша.
– Да, черт подери, справочник телефонов и адресов!
Маша ойкнула. Володя рявкнул:
– Неси сюда!
Полчаса спустя они стояли в подъезде Толиного дома и жали на звонок. За дверью слышалось копошение, но отпирать им с Машей не спешили.
– Дима, за тобой пришла мама, – устав ждать, сказал Володя.
Замок все же щелкнул, им открыл длинноволосый, угрожающего вида парень-неформал: весь в черном, опоясанный шипованным ремнем, на шее – шнурки с разнообразными подвесками, руки в напульсниках.
«Должно быть, это и есть тот самый извращенец-совратитель», – решил Володя.
Диму в последний раз он видел давно, когда тому едва исполнилось четырнадцать, и выглядел он сущим ангелочком – белобрысый, большеглазый, словом, весь в мать. Поэтому и решил, что открыл им Толя. Но ошибся.
Зло глядя на Машу, парень закричал:
– Мама, я же сказал не лезть ко мне!..
Володя перебил его. Негромко, с нажимом велел:
– Не повышай голос на мать. И пусти нас внутрь.
– А это еще кто? – обалдел Дима.
– Не узнал? Это дядя Вова, – едва слышно пропищала Маша. – Поговори с ним, он тебе поможет.
– Что? – хором спросили Дима и Володя.
– Мне не нужна никакая помощь! – рявкнул первый.
– Не в чем ему помогать, – заявил второй, а увидев ошарашенный взгляд Димы, обратился уже к нему: – Чего нельзя сказать о твоей матери. Пустишь нас или нет? Я понимаю, что квартира чужая, но ты же не хочешь, чтобы это слышал весь подъезд?
Володя не собирался говорить с ним, попросту не знал о чем. Сдерживать Машу – единственное, на что ему хватало сил.
Стоя посреди просторной прихожей, он наблюдал за Димой и его другом. Обратил внимание на то, какими полными трогательного волнения взглядами парни смотрели друг на друга. На секунду сердце Володи замерло от того, сколько нежности таили эти взгляды. Ведь когда-то на него смотрели так же, когда-то так же смотрел и он.
– Разувайтесь, проходите, – робко предложил Толя, открывая дверь в кухню.
Маша скинула туфли и замерла, нерешительно глядя на сына.
– Думаю, вам лучше поговорить наедине, – сказал Володя. – Не будем мешать? – обратился он к Толе.
Тот кивнул.
Маша с Димой скрылись за дверью, и у Володи появилась возможность разглядеть того самого Толю, кто, по Машиному мнению, был ненормальным, извращенцем и совратителем ее мальчика. Совратитель таращился на Володю серыми глазами на белом как мел лице. Светлые, идеально расчесанные волосы добавляли ему еще большей бледности. Толя был худым, если не сказать тощим, одет просто, но очень опрятно. Очков только не хватало – был бы вылитый Шурик из «Операции “Ы”».
Толя пригласил его в гостиную, но Володя предпочел остаться в прихожей – на случай, если чересчур нервная Маша сорвется и не выйдет из кухни, а, как обычно, выбежит. Толя стоял рядом, явно чувствуя себя неуютно. Он предложил Володе присесть, но тот помотал головой, устало прислонился плечом к стенке шкафа. Огляделся вокруг.
Слева от него виднелась открытая настежь дверь комнаты, судя по рюкзаку, висящему на спинке стула, – Толиной. Володя отметил царящий в комнате порядок. Ни одна вещь не лежала где не следует, диван был застелен ровным, будто выглаженным покрывалом, пол сверкал на восходящем солнце, а в воздухе не кружило ни единой пылинки. Впрочем, в старых очках вместо контактных линз Володя мог попросту не разглядеть пыли. Вся стена над диваном была увешана полками, которые ломились от книг. Конкуренцию книгам составляла только карта звездного неба и пара фотографий.
– Читать любишь? – будничным тоном спросил Володя. Толя улыбнулся и закивал.
Володе стало интересно, что это за книги, но названия он не разглядел. По яркой обложке узнал лишь одну – сам ее не читал, но в последнее время видел много рекламы.
– Нравится Хокинг?
– Да. Астрофизика… интересно.
– Что еще читаешь?
– У меня в основном научное, – весело ответил Толя, как вдруг напрягся, посмотрел Володе в лицо и настороженно спросил: – А вы… отчим?
Володю рассмешило такое предположение, но он сдержал улыбку и ответил серьезно:
– Нет. Я… друг семьи.
Толя аж выдохнул. Наблюдая, как тает напряжение на его лице, Володя решил задать наверняка не самый приятный для Толи вопрос:
– Скажи, а твои родители знают о вас?
– Н-нет. Отец бы меня убил, если бы узнал.
– А мама?
– Мамы нет, – коротко ответил Толя. – Вы ведь отцу не расскажете?
– Это не мое дело, я ничего рассказывать не буду. Но Димина мама может. Конечно, не со зла, а потому, что слишком переживает.
– И что делать? – Толя беспомощно опустился на пуфик, уставился в пол.
– Не знаю, – честно признался Володя. – Ты хорошо с ней знаком?
– Я ее видел всего один раз.
– Толь, она убеждена, что ты пагубно влияешь на Диму, так сказать, сбиваешь с истинного пути. Тебе надо разубедить ее. Показать, что ты человек, на которого можно положиться.
– Я попробую, конечно. Но думаете – поможет?
– Вряд ли она станет поддерживать вас как пару, но, может быть, успокоится. Сейчас она проходит через принятие. Я стараюсь ей в этом помочь, чем могу, но… у нее мышление такое… специфическое…
Он не договорил – из кухни донесся неразборчивый возглас. Володя мигом сбросил ботинки и вслед за Толей устремился туда.
Маша сидела у стола, Дима навис над ней:
– Плевать мне на твои деньги, заработаю сам!
– Дима, у тебя будет все, что хочешь. Только поклянись, что больше никогда… – начала Маша, и Володю будто обухом по голове ударило.
В памяти мгновенно всплыл темный кинозал, ряды кресел, пыльный занавес, голос Маши:
«Поклянитесь, что вы больше никогда такого…»
Крик побелевшего от гнева Димы вернул Володю в реальность:
– Я сказал, мне плевать!
– Меня хотя бы пожалей! – взмолилась Маша.
– Сама себя пожалей! Достала! Если тебя что-то во мне не устраивает – это твои проблемы, живи с ними сама! И вообще уходи отсюда, не нужна мне такая мать!
Володя хотел вмешаться, но не успел. Заторможенный от переутомления, остался стоять как вкопанный. Он чувствовал себя глупо – на рассвете вломился в дом к незнакомым мальчишкам и теперь просто присутствовал, ничего полезного не делая.
Произошедшая дальше сцена заставила его не только чувствовать себя глупо, но и выглядеть соответственно – замереть с приоткрытым от удивления ртом.
Маша закрыла лицо рукой, поднялась со стула и устремилась из кухни, но ей помешали.
Толя, тихий, пугливый хлюпик, вдруг обрел уверенность, смело встал в дверях, не давая Маше выйти, и прикрикнул на Диму:
– Нельзя так с собственной мамой!
Дима сложил руки на груди.
– А с собственным сыном так можно?
– Она же не понимает… – упорствовал Толя.
– Если она хочет, чтобы у нее был сын, ей придется…
– А ну прекрати! – Толя топнул ногой. – То, что ты, весь такой оху… хрененный, принял себя давным-давно, не значит, что все вокруг могут так же легко с этим смириться!
Маша мигом перестала всхлипывать и уставилась на Толю.
– Мария Сергеевна, присядьте. Я вам воды налью, – не спросил, а приказал тот. Маша послушно села.
«А пацан-то с сюрпризом», – подумал Володя. Впрочем, он прекрасно видел, что Толино волшебное превращение, пусть и виртуозное, – притворство, нацеленное, как шоковая терапия, на то, чтобы утихомирить двух истериков. Толя взял контроль над ситуацией, но Володя заметил, как сильно на самом деле он дрожит. Володя даже позавидовал силе его духа и самообладанию в такой момент.
– Я вам пустырника накапал, – сказал Толя, передавая Маше стакан.
Маша выпила маленькими глотками и выдавила тихое: «Спасибо».
Володя тряхнул головой, заставляя себя выйти из оцепенения и начать действовать. Сказал:
– Вам с Толей надо познакомиться получше. А мы, – он обратился к Диме, – выйдем, поговорим по-мужски.
Дима переглянулся с Толей, настороженно кивнул и пошел следом.
Оказавшись в гостиной, Володя сказал:
– Если продолжишь вести себя с матерью как подонок, доведешь ее до того, что она расскажет его отцу. Ты знаешь, что тогда станет с твоим парнем?
В действительности это был просто вопрос. Он понял, что Толя боится, и хотел узнать, чего именно. Но взбешенный Дима принял эти слова за угрозу и, видимо, решил припугнуть Володю. Он прямо как Маша поджал губу, выкатил злющие глаза, ссутулил плечи, будто готовясь броситься на него. Прошипел с холодной яростью:
– Угрожаете, значит…
– Дима, я вам не угрожаю, я предупреждаю… – заговорил Володя медленно. – Мать у тебя истеричка, с ней надо поделикатнее. У нее сейчас земля ушла из-под ног, она способна на что угодно…
– Я не дам нас разлучить! – перебил Дима. – Ни ей, ни тебе, ни…
– И правильно – за то, что тебе дорого, надо бороться. Но будь умнее! Не провоцируй ее и не доводи до ссор. Иначе всем вам будет хуже. И кстати, – добавил он почти ласково, – если еще раз скажешь Маше, что она тебе не нужна, я тебе голову откручу. Понял?
– Понял, – сердито буркнул Дима.
– А теперь иди к ним и перемигнись как-нибудь с Толей – пусть расскажет ей, хорошо ли учится, куда хочет поступать, что за отец у него. И все такое прочее, что обычно интересует матерей.
Хотя Маша прямо этого не говорила, но Володе было ясно, что Толя для нее такое же вселенское зло, каким она считала Юру.
– А если она не будет слушать? – неуверенно, точно Маша, произнес Дима.
– Разберешься. Это же твоя мать, кому, как не тебе, уметь пудрить ей мозги. Толя для нее – исчадие ада. Придумай что-нибудь, чтобы выглядело так, будто он на тебя хорошо влияет.
– Ладно, – протянул Дима и собрался уходить, но Володя его остановил:
– Подожди. Что у тебя за шрамы на руке? Покажи мне.
Дима замер, затем медленно, как механическая кукла, повернулся к Володе и с подозрением уставился на него.
– Вы-то откуда знаете?
– Мать твоя рассказала. Так откуда шрамы?
– Не ваше дело, вы вообще тут ник… – начал было Дима, но Володя не дал договорить. Он рявкнул так, что стрельнуло в висках:
– Откуда шрамы, я спрашиваю?! Покажи немедленно, иначе я сорву эти твои… как их…
– Да старые они, – ответил Дима досадливо и стянул напульсник. – В тринадцать лет страдал фигней. Влюб… неважно. Короче, давно это было. Сейчас даже стыдно – прятать приходится.
Володя взглянул на его запястье. Пришлось приглядеться, чтобы заметить очень тоненькие, очень маленькие полоски поперек левого запястья, действительно старые. Он выдохнул – переживать и правда не стоило, но все равно нашел, что сказать Диме:
– Если такое желание повторится, позвони по телефону доверия. Скажи, что в девочку влюбился, они поверят и помогут. Но себе не вреди. Второй жизни у тебя не будет…
– Да знаю я. – Дима потупился.
– Ладно, – сказал Володя совсем мягко. – Теперь ступай. Понял, что сказать матери?
– Да понял-понял, – буркнул Дима.
Когда он удалился, Володя сел на диван и закрыл глаза. В висках пульсировала боль, в глаза будто насыпали песка. Надо было подремать перед работой хотя бы чуть-чуть. Он попытался расслабиться, всмотрелся в темноту под веками, и вскоре негромкие голоса на кухне стали отдаляться от него, а тело – цепенеть.
Володя дремал, но дрема больше походила на бред. Искаженные головной болью картинки мелькали в сознании. То звучали голоса, все как один похожие на его внутренний голос, то они перебивались неразборчивым гулом и дребезжанием, похожим на шум в электрощитке. Кожу покалывало, как от укусов комаров. Ему казалось, что он чувствует даже запахи: сирени и яблок. Будто ощущает прикосновение холодных губ к своим. И счастье.
Володя почувствовал, что в реальности его губы расплылись в улыбке. Сон начал таять. Снова послышались голоса на кухне, а восходящее солнце, стальное из-за серых туч, царапнуло глаза.
Можно было пойти в офис и поспать там. Но сладкое оцепенение не исчезало, Володе было так уютно просто сидеть на диване. Зачем ему куда-то идти? Раз до начала рабочего дня оставалось еще много времени, почему бы не подождать Машу и не проводить ее домой? А что плохого в том, чтобы подремать еще? Что плохого в запахе яблок, кустах сирени и Юриных губах? Какой вред они нанесли бы ему сейчас? Это двадцать лет назад он мог сломать себе жизнь из-за них, а до того, как совершил первые ошибки, было счастье – молниеносное, всепоглощающее, огромное, как небо.
Юра поцеловал его. Так, как мог поцеловать только Конев: внезапно, нелепо, поддавшись непонятному порыву. В то самое прекрасное мгновение мир Володи перевернулся с ног на голову. А когда это мгновение закончилось, на смену счастью тут же пришел страх. Страх за себя. Паника обуяла Володю – неужели Юра прознал о нем и теперь издевается? Шутит? Мстит за что-то? За то, что Володя потанцевал с Машей? Что отдал ей «Колыбельную»? Словно тяжеленной каменной плитой его придавило отчаянием, он не представлял, как будет дальше жить, ведь если Юра узнал, то узнают и другие!
Поэтому Володя оттолкнул его сразу после поцелуя, ничего не спросив и ничего не объяснив. Он ответил злостью, а потом не спал всю ночь, прокручивая в голове страшные мысли. И только когда утром увидел бледного, такого же невыспавшегося Юру, решил разобраться.
Володя смог бы простить его, чтобы сохранить дружбу. Он до последнего надеялся, что поцелуй лишь шутка. Что ничего серьезного в нем не было, что на самом деле Юра его даже не хотел. Но одно сказанное Юрой слово на корню срубило теплящуюся еще надежду. «Хотел», – ответил тот, а его взгляд был красноречивее любых слов.
От этой честности, от осознания, что Юра не шутил, не баловался, не мстил, а хотел, действительно хотел его поцеловать, Володю охватил настоящий ужас. И вот тогда страшно стало уже за Юру. Володя винил себя и только себя в том, что допустил это. Он заразил Юру, не уследил за собой, не смог удержать свои чувства и свою болезнь!
Когда Юра пропал после их короткого разговора, Володя прошел девять кругов ада. Он обегал всю «Ласточку» и прилегающие территории, плавал на лодке до заводи, в которой росли лилии, искал Юру под их ивой. Его нигде не было! Володя перебрал в голове столько вопросов, дал на них кучу ответов, но не был уверен ни в чем. Единственное, что ему оставалось, – найти и спросить самого Юру.
А когда нашел, в сердце вспыхнула маленькая искорка надежды: а вдруг все, что Володя себе напридумывал, не так уж и страшно? Вдруг Юра способен принять, вдруг сможет понять? Володя нуждался в единственной капле надежды в море беспросветного отчаяния. И Юра дал ему эту веру – Володя рассмотрел в его глазах то же чувство. И оно совсем не казалось безумным.
В пустом зале театра, сидя на скамейке перед открытым пианино, одним тихим «Да», сказанным невпопад, Юра показал, что взаимность его чувств – это не горе, а самое настоящее искреннее счастье.
Но ведь окажись на месте Юры кто-нибудь другой, Володя свихнулся бы от внутренних переживаний, но Юра владел какой-то особой магией. В моменты, когда Володя погружался в себя и ужасался того, что находил внутри, когда снова начинал бояться самого себя, Юра будто бы за шкирку вытаскивал его и каждый раз доказывал, что Земля продолжает вертеться и даже Володя имеет право быть счастливым, живя на ней.
Центральное место в той смене занимала театральная постановка. Все крутилось вокруг нее. Но работа с актерами, выговор Ольги Леонидовны за то, что они не укладываются в сроки, обдумывание декораций, плачущая актриса, которую отругала воспитательница, – все это перестало волновать, когда Юра, дождавшись, пока зал опустеет, толкнул Володю в старый пыльный занавес, укутал и поцеловал. Да, в этом был весь Юра – он хотел, и он делал, не думая, не успев испугаться. Он хотел быть счастливым и делал счастливым Володю. Такой смелости можно было позавидовать, если бы Володя не понимал, какие серьезные последствия ждут, если их заметят.
Но он шел у Юры на поводу. Сбегал с ним посреди ночи к лесу, чтобы, прячась за статуями пионеров, держаться за руки и трепетно целоваться. Или просил вторую вожатую Лену во время отбоя присмотреть за отрядом, а сам уходил с Юрой под иву и спал там, лежа у него на коленях. А разве мог Володя иначе? Ведь у них было так мало возможностей побыть вместе, а так хотелось, так безудержно тянуло к нему. Володя ненавидел в себе эту тягу, едва не сгорал заживо от одних только мыслей, но и противиться не мог. Моменты, когда им удавалось остаться наедине, были невероятно светлыми и яркими. С Юрой он забывал обо всем: что вокруг них есть мир, жестокий и чужой, что, кроме них, в нем живут другие люди – непонимающие, готовые осудить… или рассказать старшим.
Но когда рядом был Юра, обо всем этом не думалось. Володя не нуждался ни в чем и ни в ком, кроме него. Единственное, о чем он жалел, что у них оставалось очень-очень мало времени, но забывалось и это.
Но самыми счастливыми моментами были те, когда Юра играл для него. Как же он это умел… Если бы Юра только видел себя со стороны. Он был прекрасен: такой вдохновленный, такой настоящий, будто в музыке и только в ней он становился собой и ей открывался полностью. Благодаря Юре Володя смог забыть о том, что болен, и поверил, что с этим можно жить и даже больше – быть счастливым. Но тогда он еще не понимал до конца, что это лишь состояние эйфории и, стоит Юре исчезнуть, Володя пропадет. Он боялся дня окончания смены, потому что придется разъезжаться по своим городам, а одна мысль о том, что они будут порознь, причиняла боль.
Но оказаться порознь им пришлось еще до того, как закончилась смена.
Володя до сих пор помнил то жуткое ощущение, когда их застали. Это был не ужас, не страх и не отчаяние. Володя будто провалился в глубокое, липкое, абсолютное ничто. Будто в одно мгновение его жизнь закончилась, исчезла сама вселенная, а он остался в полной пустоте: то ли умер, то ли стал этой пустотой. И только потом, ожив через пару мгновений, казавшихся вечностью, осознал весь кошмар произошедшего. Но подумал он не о том, что теперь будет с ними, что им сделают и как с этим жить. Первым в голову ворвалось сожаление: «У нас с Юрой было очень мало времени, а теперь у нас отнимут даже его».
И правда отняли.
Дверь хлопнула, в комнату вошла Маша и потрясла Володю за плечо.
– Спишь?
– Нет, – соврал он, моментально просыпаясь. – Пора идти?
Маша кивнула и направилась в прихожую. В одну секунду обула туфли и, когда Володя приблизился, была готова уходить. Одна, без сына.
– Дима с нами не идет?
– Нет. Мы решили разойтись по углам до вечера. Надо успокоиться, уложить все в голове.
– Здравое решение.
Володю порадовало, что провожать их вышел не только Толя, но и Дима. Оба спокойные, но как будто виноватые. Маша поцеловала сына в щеку.
Спустившись во двор, Володя сказал понурой Маше:
– Не отчаивайся. Жизнь на этом не закончилась, ничего страшного не произошло. Пойми, Дима каким был, таким и остался, просто теперь ты знаешь о нем чуть больше.
Он надеялся подбодрить Машу, но не смог найти нужные слова. Похоже, и время выбрал неудачное – сейчас рядом с ним шла совершенно потерянная, убитая горем женщина. Не способная слышать Маша к тому же не замечала ничего вокруг. Володе даже пришлось подхватить ее под локоть – споткнувшись о бордюр, она едва не упала в лужу.
– Зайди ко мне, – попросила она. – Не могу одна сейчас.
– Ладно.
Весь путь Володя думал о том, как ужасно устал от всего: что не может нормально спать, что с таким трудом забытые воспоминания о Юре снова всплывают в сознании и застают врасплох. А еще устал жалеть об утраченном. Казалось, что он на самом деле сходит с ума. Он привык чувствовать почву под ногами, но все произошедшее за последние недели выбило ее из-под них. Реальность Володи становилась зыбкой.
Хотелось вернуть все на круги своя, обрести стабильность, оказаться в привычных обстоятельствах или хотя бы создать иллюзию, что все в порядке, почувствовав рядом твердое плечо.
Володя достал телефон и написал сообщение Игорю: «Встретимся сегодня? Мне очень надо». И, подумав, добавил: «Соскучился».
Игорь ответил молниеносно: «Не могу. Прости, зай, я в командировке до завтра. Целую».
Володя убрал телефон в карман и так тяжело вздохнул, что Маша услышала и прокомментировала:
– Да. Коньячку бы сейчас… пятизвездочного… стоит у меня как раз.
– А давай, – поддержал Володя. Вообще он не любил алкоголь, но сейчас не отказался бы.
– Серьезно? С самого утра?
– Почему бы и нет? Я ни разу в жизни не пил коньяк на завтрак. А тебе, кстати, уже давно стоило напиться как следует.
Маша неуверенно засмеялась. Володя не поверил своим ушам – за последнее время он успел забыть, что она вообще умеет смеяться. Да и собственного смеха он не слышал уже давно.
– Ну… У меня-то выходной, – все еще сомневалась Маша, – мне все равно, но как же ты? На работу пьяным пойдешь?
Володя задумался. Оценив свое самочувствие, он еще у Толи понял, что на работе пользы от него будет мало. И даже больше – в таком состоянии ему не следует даже садиться за руль.
– Да нет, домой поеду, – ответил он. – На такси.
– Здорово! Я тебя таким борщом накормлю!..
Володе показалось, что фраза прозвучала кокетливо. Но такого вкусного борща он и правда в жизни не пробовал.
Разливая коньяк по рюмкам, Володя спросил:
– Так о чем с Димой договорились?
– Ни о чем. Дима упрямится, гнет свою линию, я – свою.
Они чокнулись без тоста, выпили. Володя не ощутил ничего: ни жжения в горле, ни даже вкуса. Налил еще коньяка и спросил:
– Упрямится расстаться с Толей? А ты сама на его месте согласилась бы?
– Володя, – Маша сказала это таким тоном, будто уговаривала ребенка, – но это же блажь…
– Тебе-то откуда знать, что это для него?
Они опрокинули еще по стопке. Володя снова налил и спросил будничным тоном:
– Кстати, как тебе Толя? По-моему, неплохой парень, серьезный. Астрофизикой интересуется и, как я понял, собирается связать с ней жизнь. – Но Маша молча посмотрела в окно, и Володя добавил: – Заметила, какой чистюля?
Маша обернулась к нему и улыбнулась:
– Ты что, зятя мне сватаешь? Расхваливаешь: серьезен, умен, будет хорошим хозяином… хотя, наверное, правильнее хозяйкой? Или как вообще?
– О, смотрю, коньяк начал действовать, – тоже улыбнулся Володя. Маша рассмеялась. – Маш, а какая тебе, в сущности, разница, кого любит твой сын? Главное ведь, что любит и что это взаимно, разве не так?
Володя ощутил, как кровь приливает к щекам, в горле приятно покалывает, а сам он становится разговорчивее.
– Боюсь за его будущее, – вздохнула Маша. – Я так надеюсь, что он хотя бы бисексуал…
– Ну будет у него девушка, и что это даст?
– Тогда у него будут дети, а у меня – внуки.
– Окей, у тебя есть сын, и ты счастлива?
Маша на несколько секунд уставилась ему в глаза и наконец попросила:
– Налей еще.
– Я понять не могу: ты о нем думаешь или о себе? Допустим, ты заставишь его сделать то, что требуешь, он поддастся, женится и родит тебе внука. Тогда ты будешь довольна?
– Ну да-а-а, – протянула Маша, подозрительно пощурившись.
– А когда бросит жену или будет ей изменять?
– Вот нормально же говорили, а теперь ты снова пытаешься загнать меня в угол! – рассердилась она, вставая.
– Нет, я просто размышляю, – успокоил Володя. – Вообще я считаю, что в первую очередь Дима должен быть порядочным человеком и не предавать тех, кто от него зависит. А уж кого именно он будет любить – дело второе.
– Володя, но ведь большинство гомосексуалистов одиноки, а если Дима заведет нормальную семью, он одинок не будет.
– А разве ты, гетеро, не одинока?
Маша наклонила голову и пристально посмотрела на него чуть замутненным взглядом.
– А ты?
Володя промолчал.
Они оба снова помрачнели, а на кухне на несколько долгих минут воцарилась тишина.
– Не хочу больше о грустном – устала. – Маша включила радио и прислушалась. Зазвучала смутно знакомая мелодия. – Ой, это же песня нашей молодости! – встрепенулась она. – Помнишь, как мы с тобой под нее в лагере танцевали? Ох как мне завидовали девчонки. Давай потанцуем?
– Не, мы танцевали не под эту, – ответил Володя, узнав песню «Странные танцы» группы «Технология».
– А под какую?
– Не помню, – пожал плечами Володя.
– Ах да, точно. Под эту я с Козлом танцевала. Но не все ли равно, давай!
– Давай, – улыбнулся Володя, поднимаясь. Едва он встал, как в глазах поплыло – алкоголь ударил в голову.
Маша прибавила громкости и положила руки Володе на плечи, он – ей на талию, и они неспешно закружились по тесной кухоньке под лирическую мелодию.
Володя вспомнил, как однажды в «Ласточке» на планерке старшая воспитательница Ольга Леонидовна ругала его, что он не ходит на танцы: «Даже если твой отряд в это время спит, ты все равно вожатый, а вожатый должен танцевать с детьми». Вспомнилось и то, как Юра, сидя рядом на карусели, уговаривал пойти на дискотеку, а потом, когда добился своего, со злости и ревности швырнул в него яблоко.
Володя вздохнул.
Песня лилась, их танец продолжался. На строчках «до конца не простив все прошедшее мне, ты не спишь, как и я сейчас» Маша остановилась.
– Погоди. – Она взяла полные коньяка рюмки со стола, протянула одну Володе. – Давай выпьем за прощение. Прости меня за то, что я сделала тогда. А я прощу тебя за то, что не любил.
В глазах у нее стояли слезы. Маша прижалась к нему как ребенок, положила голову на плечо. Слишком близко, но Володя не стал ее отталкивать. Медленно кружась, он смотрел в окно, на двор, на косые солнечные лучи, что пробивались сквозь тучи и стрелами пронзали желтеющую листву яблони. Она была огромная, совсем как та в «Ласточке». Володя заставил себя отвлечься и прислушался к песне, но легче не стало. У него само собой вырвалось:
– Будто про нас с Юрой поют.
– А кстати, что с Юрой? – пробормотала Маша ему в плечо.
– Не знаю, – отрезал Володя. – Не хочу об этом.
– Ладно… – протянула она. – Ох, Володь… скажи мне кто-нибудь тогда, в лагере, что двадцать лет спустя пьяная буду танцевать с тобой на моей кухне, ни за что бы не поверила.
– Видишь, как бывает.
Володе казалось, что музыка окружает их, толкает друг к другу, заставляя сблизиться сильнее. Видимо, и Маша ощутила это, разоткровенничалась:
– Я любила тебя, ты знаешь?
– Знаю. А я хотел только дружить с тобой. И, как видишь, оказался прав – дружба сильнее любви.
– Да уж, она поддерживает, а не мучает.
– Прости за то, что не смог ответить тебе взаимностью, – негромко сказал Володя. – Я хотел, чтобы тебе было легче, но даже сейчас не знаю, мог ли помочь тогда.
– А я тогда чуть не разрушила тебе жизнь.
Володя подумал: «Я сам ее разрушил».
Песня закончилась, они сели. Володя улыбнулся:
– Опять не туда свернули, да?
Маша кивнула. Они помолчали, потом выпили еще и еще, и вдруг время будто ускорилось. Они окончательно опьянели, а разговор потек, сам собой став беззаботнее и легче. Они говорили о будничном: о ремонте Машиной квартиры, повышении цен на коммунальные услуги и курсе доллара. Как вдруг ни с того ни с сего Маша оживилась, глуповато улыбнулась и воскликнула:
– Володь, а расскажи про себя, как ты сейчас живешь?
– Ну работаю. – Володя аж растерялся. – Живу в частном доме.
– У тебя кто-нибудь есть?
Володя кивнул и, чуть пошатнувшись на старой неустойчивой табуретке, ответил:
– Собака есть.
– Нет, я про другое. Ну это… – Она нелепо подмигнула. – Есть кто?
– А… ну да, вроде того.
– Расскажи. Кто такой, как зовут? Вы вместе живете?
Володя усмехнулся:
– Живи мы вместе, думаешь, я бы смог бегать к тебе по первому зову? Нет, конечно.
– Но почему?
– Он женат, у него семья, дети, – ответил Володя и невпопад добавил: – А у меня собака…
– Получается, ты любовник? Во дела… Нет, ты достоин большего. – Маша воздела палец вверх. – А может, ну их, этих мужиков, а? Мужики ж такие козлы! Найди себе хорошую бабу, чтобы варила борщи и давала по требованию!
Володя расхохотался. Маша возмущенно посмотрела ему в глаза и добавила твердо:
– Нет, я серьезно!
– И изменять ей с Игорем? Или что, может, вообще шведскую семью завести? Нет уж, Маш, я за честность – партнер у меня должен быть один.
– И ты любишь этого Игоря?
– Нет, не думаю. А что?
– Да вот интересно, нахрена он тебе тогда нужен. Для здоровья? Просто ведь и бабу можно для здоровья…
– Маш, прекрати!
– Все-все… я просто, ну знаешь, типа раз не любишь, то как бы заключи доро… говор.
– Ты уже заговариваешься.
Володя хмыкнул, а вот Маша стала серьезной:
– Ну да, ну да. Слу-у-ушай, Володь, ты говоришь «Игорь». А почему Игорь, почему не Юра? Почему ты его бросил?
Володя развел руками, как бы говоря: «Не знаю», но тут же безвольно уронил их на колени.
Маша перегнулась к нему через стол, нахмурившись, посмотрела в глаза и залепетала:
– Ой, Володя, солнышко, ну что ты, ну… у тебя лицо, будто ты сейчас заплачешь. – Протянула к нему ладонь, погладила по щеке.
– Я не бросал его, – с трудом выдавил из себя Володя. – Я его любил. Только его. Никого больше – никогда. Но «я тебя люблю» так и не сказал – не успел.
Маша прикрыла рот ладонью, тихонько охнула:
– А что с ним случилось?
– Не с ним, а со всеми нами. Девяностые.
– Вы что, после «Ласточки» больше не виделись? – догадалась Маша.
Володя покачал головой.
– Мы переписывались несколько лет, потом меня забрали в армию, а Юра уехал в Германию. Мы просто потерялись. Такие времена тогда были… сложные. Сама понимаешь. А я, дурак, решил, что там ему будет лучше. Что раз наши пути разошлись, такова судьба… До сих пор жалею, что тогда не поискал по-хорошему: не поспрашивал у соседей, не обзвонил знакомых. И потерял его окончательно.
– Неужели ничего не осталось: ни адреса, ни телефона? Вообще ничего?
– То, что осталось, не помогло мне его найти.
– Скажи, в том, что вы разошлись вот так, виновата не я? – Маша стиснула его руки в своих. – Я ведь вмешалась однажды, так, может быть…
– Нет. Виноват в этом я. Хотел его уберечь от себя, от своей участи.
Маша отпрянула, откинулась на спинку стула, посмотрела на него серьезно, сложила руки на груди.
– Не нашел тогда, значит, найдем сейчас! Кем он работает, не знаешь?
– Нет, да и откуда? Все мосты уже давно сожжены.
– Тогда он занимался музыкой, может, продолжает до сих пор?
– Может быть… – нахмурился Володя. – Почему ты так настойчиво интересуешься?
– Мне кажется… это маловероятно, но вдруг это Юра… вдруг… – Маша встала и, чуть пошатываясь, принялась ходить по кухне кругами. – Недавно я видела одну афишу у филармонии. Я просто проходила мимо, особо не вглядывалась, но мне запомнилось, что там было написано, будто скоро выступит какой-то дирижер Конев. На имя не обратила внимания, откуда приедет – тоже не знаю. Но вдруг это он?!
Володя не принял эту новость всерьез. Он был твердо уверен и попросту не мог вообразить, что сказанное Машей – правда. «Нет, – думал Володя, – это либо какая-то выдумка, либо полуправда». Маша аж светилась от радости, сообщая ему эту новость, и Володя решил: она так сильно хочет порадовать его, что сама себя убедила, будто приезжает именно Юра. А на самом деле либо афиша была не концерта, а фильма, либо фамилия была не Конев, а какой-нибудь Канев, либо что… Да что угодно, но это не Юра.
Но свою теорию он не стал озвучивать.
– Нет, Юра же пианист. Тем более Конев не самая редкая фамилия. Мало ли сколько существует на свете музыкантов Коневых, Коневых строителей, реализаторов…
– А ты узнай! – Она протянула ему телефонный справочник. – Вот позвони в филармонию, она через час откроется…
– Нет, даже не уговаривай. – Володя отвернулся к окну. – Не вселяй ненужных надежд.
– Чего ты так сразу в штыки? Зачем надеяться – ты просто проверь!
– Маша, я не хочу проверять! – Отрезал он и встал. Эта тема оказалась для него не просто неприятна, а даже болезненна.
Их разговор, Маша, ее кухня, серый день за окном в один миг стали противны настолько, что Володя решил как можно скорее уйти отсюда. Маша тоже поднялась со стула, встала в дверях, посмотрела на него снизу вверх.
– Почему? Я не понимаю – объясни!
– Если я хотя бы на одну минуту допущу такую возможность, то стану надеяться. А если ты ошиблась и надежды не оправдаются, мне будет больно, понимаешь? Больно! Достаточно хорошо объяснил?
Настроение мигом упало. Володя взглянул на часы. Маша оказалась права: филармония действительно откроется через час. Но Володя и правда не собирался туда звонить.
– Я пойду, – сказал он, отодвигая Машу от двери.
– Куда? – спохватилась она. – Поздно же… Ой, то есть рано.
– Домой.
– Зачем? Останься, я постелю тебе на диване. Выспишься – сам уедешь.
– Собаку надо покормить. Я забыл в спешке, – бросил Володя, выходя.