Лавур стало хуже: сжало грудную клетку, дыхание было тяжелым. Уставшая после первого дня в мире людей Лави тут же помчалась за целителем. Мрачный старичок в темной мантии дал нужные зелья и прописал домашний режим. «По крайней мере, это не смертельно», − сказал он.
Лави ухаживала за бабушкой, дала ей снадобье, напоила целебным отваром и лежала с ней на одной кровати, пока та не уснула.
− Что-то идет, Лави. Что-то страшное, − в бреду причитала бабушка.
Лави гладила ее по голове и пыталась успокоить, но та выкрикивала одни и те же слова.
Нильфийка взяла со стола целебную успокаивающую мазь, которую целитель наказал втереть в тело, если Лавур не станет лучше. Лави отвинтила крышечку от пухлого пузыречка и зачерпнула восковую жидкость, которая наполнила комнату запахом сосновых шишек.
Лавур умолкла, черточки ее лица разгладились. Грудь мерно поднималась и опускалась.
Лави перешла в свою комнату и уставилась в потолок. Так странно − в мире людей она мечтала завалиться на кровать поскорее, а теперь не может уснуть. Она пролежала так несколько часов, а потом неожиданно уснула.
Острая боль в груди мгновенно ее разбудила. Она покосилась туда и ахнула. Боль причинял мамин медальон. Он нагрелся, вспыхивал красным и пылал жаром, словно желал проделать дыру в груди.
Лави моргнула, взяла раскаленный медальон в руку и крепко сжала. Руку обожгло, но девушка продолжала удерживать его в руке, словно так и должно было быть.
В Ангардории взвыла сирена. Лави дернулась, обернулась к прозрачной стене и разжала кулак. Медальон погас. Лави удивленно покосилась на него. Ну и что это было?
Она поспешно взлетела в воздух и полетела в комнату бабушки. Та по-прежнему спала.
Лави только отважилась ее разбудить, как сирена утихла. Нильфийка вернулась в свою комнату. Она подошла к прозрачной стене, чтобы понять, что происходит за стенами дома, но Ангардорию накрыла ночная мгла.
***
Второй день в мире людей дался Лави легче. Активированный медальон придавал сил, и она чувствовала себя бодрее.
Сегодня на волшебном лоскуте, который проецировался с кулона, был предписан дом престарелых.
Это место что-то перевернуло в груди нильфийки. Как только она оказалась внутри, на нее вновь накатили воспоминания. Почему-то хотелось сбежать так же, как и в тот день, когда она впервые оказалась в больнице. Страшно! Но едва она оказалась в большой комнате с желтыми в белый цветочек обоями, с паркетным полом, с большим окном, занавешенным белоснежной занавеской − от сердца отлегло. Обстановка казалась домашней и уютной. На большом круглом столе, за которым сидели мужчины в очках и играли в шахматы, стояла ваза, инкрустированная стразами, в ней стояли нежно-розовые пионы.
На продолговатом синем диване сидели три бабульки и что-то громко обсуждали, размахивая руками и хохоча в голос.
Еще одна пожилая женщина сидела в кресле-качалке и вязала спицами свитер. Она казалась сосредоточенной и даже высунула кончик языка, помогая себе продеть петлю.
Внимание Лави привлекла пожилая дама в панамке с пчелками. Она сидела лицом к окну и грустила. На морщинистом лице читалось отчаяние и безысходность, в глазах стояли слезы. Она словно кого-то ждала или скучала по этому человеку.
Лави тут же нахмурилась. В голову сразу прокрались мысли о Лавур. Она осталась дома с целителем, который обещал за ней присмотреть. Он уверял, что у бабушки ничего серьезного, но в таком возрасте уже стоит себя поберечь.
Переживания за Лавур взяли верх, и Лави, не раздумывая, приблизилась к старушке в смешной панамке. Позабыв о том, сколько сил она потеряла после прикосновения к Кристоферу, девушка коснулась руки старушки. Сначала ничего не происходило, старушка по-прежнему смотрела перед собой, нахмурившись. А потом она ахнула и прикрыла глаза. По щекам потекли слезы, уголки губ подскочили вверх, на лице застыло выражение блаженства, плечи распрямились.
Лави наградила пыльцой каждого, кто был в комнате, наслаждаясь их улыбками и радостными лицами, а потом отправилась к своим подругам.
За горизонтом садилось солнце. Три нильфийки сидели на черепичной крыше того же самого дома. Лави не слышала своих подруг, сжимала медальон в кулаке и думала о прошлой ночи.
Надин запихивала в рот картошку фри и запивала ее апельсиновым соком. На лице девушки отражался восторг и безудержное счастье. Вера откусила кусочек зефира, прожевала и спросила:
− Слышали, что вчера произошло в Ангардории?
Надин закивала головой, прожевала картошку:
− Ага, мама говорит, что одна из нильфиек не вернулась домой.
Лави нахмурилась и повернулась к Надин.
− С чего ты это взяла?
Надин пожала плечами.
− Ну, не знаю. Просто странно все это! Мама говорит, что такое уже когда-то было. − Лави встретилась с глазами Надин и все поняла. Она имеет в виду тот самый случай, когда Лавьера пропала.
− Ты ее имеешь в виду? Маму?
Надин кивнула и обеспокоенно посмотрела на Лави. Зря она снова заговорила на эту тему. Но ведь не специально!
− Я не помню, чтобы в тот день была сирена, − заговорила Лави. − Ночью к нам домой заявилась Равни, вот и все.
− Это так, но до того случая и не было никакой сирены, а потом Равни приказала стражам порядка их установить.
Надин закинула в рот три продолговатые картошки и втянула сок через трубочку. Вера молча слушала и думала о чем-то своем.
− О, я вот о чем подумала, − с набитым ртом произнесла Надин. − Я тут стащила из книжного кое-что…
Надин вытащила из-под платья тонкую книжонку в мягком переплете.
Вера удивленно посмотрела на Надин, ее брови поползли вверх. Читать пышечка не любила, это знали все в Ангардории. Она считала это скукой смертной!
− Зачем? − спросила Вера.
− Ну как же? Мы обещали Лави помочь найти ее маму. Забыла, что ли?
− Конечно, нет, − ее подруга нахмурилась. − Только совершенно не понимаю, как нам это поможет.
− Я стащила детектив, между прочим. В нем ищут пропавшую девушку. Исчезла, и все! Никто ее не видел и не слышал о ней. Улавливаешь суть, а?
Лави посмотрела на книжку и взяла ее в руки. Книга в мягком переплете, страниц немного, а от мелкого шрифта быстро заболели глаза. И ни одной картинки, как в ее детских книжках.
− Ты знаешь человеческий язык? − удивленно спросила Вера.
Лави прикусила язык. Она тоже знала язык людей. Не все, конечно, только то, что могло ей пригодиться в человеческом мире и для поиска мамы. Но говорить об этом она не стала.
− Конечно! Мама обучила меня ему. Ну, так, на всякий случай. Не забывайте, девочки, что я из семьи нильфиек Надежды. Мы заглядываем в будущее, просчитываем шаги наперед. Бабка Нэд говорит, что однажды люди и нильфийки будут жить вместе. Так почему бы не подстраховаться?
Лави посмотрела на Веру. Обе подавили улыбки.
− То есть ты думаешь, что мы прочитаем эту книжку и найдем Лавьеру? − продолжила Вера.
− А что тут думать-то? Конечно, найдем, − вполне серьезным тоном ответила Надин. − Вот ты, Лави, что помнишь о том дне?
− В каком смысле?
− Ну, не заподозрила ли ты чего-нибудь? Может, Лавьера нервничала или хотела что-то тебе сказать?
Лави на миг растерялась, припоминая события того дня.
− Она не хотела, чтобы Лавур брала меня с собой в мир людей. Они спорили о чем-то, ругались. Лавур еще сказала, что мама была сама не своя.
− Вот видите! − восторженно произнесла Надин. − Я же говорю: книжка − драгоценность! − Надин погладила мягкую обложку.
− Ну, и дальше что, сыщик? − спросила Вера.
− А что-что? Не знаю пока. Дочитаю до конца и скажу.
Лави вздохнула.
Вера взяла книжку из рук Надин.
− И когда ты только успела ее стащить?
− Когда-когда? − проворчала пышечка. − Пока ты возилась в больнице. Кстати, Кристоферу уже лучше. Врачи говорят, что случилось чудо, и он идет на поправку. Вот так вот! Эх, боюсь, я больше его не увижу. Привязалась я к нему!
− Надеюсь, ты понимаешь, что брать ее в Ангардорию нельзя! Впрочем, как и воровать! И, Надин, книжку надо вернуть обратно!
− Да знаю я! Прямо сейчас верну ее обратно в магазин, а завтра возьму и дочитаю. − Надин развернулась к Лави − А ты вспомни еще какие-то детали. Это важно для дела.
− Всенепременно! − ответила Лави, подавив улыбку. Она прикусила губу, чтобы не рассмеяться и не кинуться подруге на шею. Ее подруга детства выглядела забавно, строя из себя детектива.
Лави невольно прикоснулась к медальону и тут же стала серьезной. Все-таки была одна деталь, которая как-то могла быть связана с мамой, но говорить о ней подругам она не стала.
Как можно кому-то признаться, что медальон неожиданно вспыхнул на груди, и после этого взвыла сирена?! Связано ли это как-то между собой? Для начала нужно самой во всем разобраться.
Надин протяжно вздохнула, бросила печальный взгляд на книгу, взмыла в воздух и исчезла из поля зрения.
− Книжку полетела возвращать, − произнесла Вера. − Все-таки смешная она у нас, согласись?
Лави удивленно посмотрела на Веру. Из них троих Вера была самой немногословной и собранной. А, помимо того, и красавицей.
− И, Лави, − Вера взяла подругу за руку. − Я верю, что твоя мама жива.
Лави уставилась перед собой, в горле застряли все слова. Глаза увлажнились от слез, но она моргнула, и они исчезли.
− А вот и я! − сказала Надин и плюхнулась рядом с Верой. − О чем шепчетесь?
Не успели они произнести и слова, как все три медальона засияли небесным светом.
− Равни вызывает! − спохватилась Вера. − Скорее!