Раздраженно выкидываю ужин, к которому Ника практически не притронулась, и складываю грязную посуду в посудомоечную машину. Одна тарелка от соприкосновения с металлическими прутьями трескается и разламывается на две части. Одна остается у меня в руке, другая – в машине. В сердцах бросаю оба осколка в урну и с силой захлопываю дверцу посудомойки.
Что за день такой паршивый сегодня?
После того как я рассказал Нике про свои опасения в отношении черного седана, она вместо благодарности наградила меня ледяным молчанием, а потом гордо удалилась в ванную, прихватив с собой полотенце и мою футболку. Ее нет уже полчаса, и я начинаю всерьез волноваться за ее благополучие.
Оттягиваю момент, как могу, но, когда Ника не появляется и через следующие десять минут, решительно иду в сторону ванной. Стоит мне занести руку для требовательного стука, как слышатся возня, щелчок замка, и дверь распахивается. Едва успеваю отступить, как на пороге появляется виновница моего безумного вечера, который плавно перетек в ночь.
– Ты что тут делаешь? – спрашивает она рассерженно, глядя исподлобья.
– Вообще-то это моя квартира, – напоминаю я, а сам силюсь сглотнуть, потому что вид передо мной открывается сногсшибательный.
На Нике только моя футболка, доходящая до середины бедер. Одно плечо обнажено. Ноги голые. Под мягкой хлопчатобумажной тканью отчетливо угадываются очертания груди. Из пучка на затылке выбились несколько прядей, которые сейчас живописно обрамляют бледное лицо с красными пятнами на щеках, а глаза подозрительно блестят, словно она плакала. Выглядит Ника невероятно юной, красивой и очень… расстроенной.
Что ж я за мудак такой, в который раз задаю себе риторический вопрос. Эта девочка выросла на моих глазах. Ее брат мне как родной. И она тоже как родная. Я ведь помогал в ее поисках тогда, пять лет назад. И я помню тот момент, когда она нашлась. Какой испуганной и потерянной она была долгое время, как долго приходила в себя. Конечно, вся эта ситуация для нее – стресс. Для нее, а не для меня. Свою гордость надо засунуть в одно место, а ее успокоить.
Решительно беру ее лицо в ладони, отмечая, какая у нее гладкая и нежная кожа.
– Со мной ты в безопасности, понимаешь? – говорю с нажимом, впиваясь взглядом в мерцающие голубые глаза. – Ничего плохого не случится. Это просто мера предосторожности.
– Я не боюсь! – огрызается она, свирепо глядя мне в лицо. – Просто не люблю, когда мной манипулируют.
Вглядываюсь в ее лицо в поисках проблеска слабости, но подозреваю, что она не лжет. Действительно, не боится. Возможно, это глупая бравада, а может быть, Ника просто рано поняла, что демонстрировать свой страх чужим опасно. Но я-то ей не чужой!
– Извини, но ты меня тоже пойми. – Отпускаю Нику и отступаю, упираясь спиной в стену. – Кирилл доверил мне твою безопасность. Что я, по-твоему, должен сделать?
Она молчит. Ее воинственность понемногу сходит на нет, и вот уже она неуверенно покусывает нижнюю губу, привлекая мое внимание к нежной розовой плоти.
– Брат нанял кого-то следить за мной? – спрашивает она проницательно, пока я продолжаю пялиться на ее губы.
– Почему ты так думаешь?
Ника картинно закатывает глаза.
– Я не дура и, если ты не заметил, уже давно не ребенок, – в ее голосе я отчетливо слышу ноты раздражения. – Откуда ты узнал про машину возле института и загородного дома? Вряд ли ты следил за мной с самого утра.
– Я заметил, – говорю невпопад.
– Что? – Ника в недоумении хмурит брови.
– Заметил, что ты уже не ребенок, Ника.
Ее губы складываются в форме буквы О, но с них не срывается ни звука, поэтому я продолжаю:
– И да, твой брат нанял человека, который должен обеспечивать твою безопасность. Этот человек, как ты понимаешь, не я, – развожу руками, даже не пытаясь отрицать очевидное. – Но пока он занят выяснением деталей, связанных с неопознанным черным авто, заботу о тебе я взял на себя. Если ты действительно взрослая, как ты говоришь, то должна понять, почему я так поступил.
Ника опускает глаза. Ее лицо выглядит печальным и растерянным, а на шее часто-часто пульсирует голубая жилка. И все же я не жалею, что сказал ей правду. Кирилл мой друг, конечно, но врать Нике даже он меня не заставит.
– Понятно, – наконец произносит она едва слышно. – Есть что-то, чего я должна бояться?
– Нет. Как только я разберусь с этой машиной, ты сможешь вернуться к привычной жизни.
– Ты считаешь, что это он? – В бессознательном жесте защиты она вдруг обхватывает себя и проводит руками вверх и вниз, словно пытается согреться. Кого она подразумевает под этим «он», догадаться нетрудно.
– Это может быть никак не связано, – отвечаю я. – По моим данным, он несколько дней не отходит от дома дальше магазина в соседней многоэтажке.
Ника кивает.
– Если это не он, тогда тебе не о чем беспокоиться, – говорит она подчеркнуто беззаботно, но ее улыбка выглядит вымученной и горькой. – Сумасшедших поклонников я больше не завожу.
– Позволь это мне решать, – предлагаю мягко. – Прежде чем ты начнешь возмущаться, вспомни, что и ты, и я дали обещание Кириллу. Я свое нарушать не планирую. А ты?
Вместо ответа Ника мотает головой, из-за чего узел на ее затылке распадается и блестящие волосы золотистой массой рассыпаются по плечам.
– Умница, – говорю с внезапной нежностью. – Уже поздно. Пойдем спать.
И вновь ее глаза находят мои. Считаные мгновения она вглядывается в мое лицо, словно хочет там что-то отыскать, но потом тяжело вздыхает.
– Ты прав, – соглашается она с непонятной мне обреченностью в голосе. – Слишком поздно.