Седой
Что несет эта глупая кукла?
Непроизвольно кладу руку на ее тонкое запястье и сжимаю его как тисками своими пальцами.
– Кто. Тебе. Сказал. Что. Отец. Умирает?
Сердце качает кровь с утроенной силой. Кажется, даже слышу его. Сейчас я как вампир – все мои чувства обострены. Глаза готовы увидеть невидимое, уши – услышать только то, что слышат звери. Нос готов унюхать за версту.
Как я мог пропустить такой важный момент?
Два года под боком у Угрюмого, и вдруг информация о его болезни стала известна всем, кроме меня?
Мне не доверяют?
Если так, то это конец!
Угрюмый подозревает меня в чем-то?
Или хуже того, уже в курсе, что я агент под прикрытием. И для меня готовится ловушка???
Ловушка… Капкан… Клетка…
Слова пульсируют в голове. И меня бомбит не по-детски.
Как на зло, снова не могу справиться с собой рядом с этой пигалицей. Почему так происходит?
Я – майор полиции Серов Мирон Михайлович не могу справиться с собой рядом с девятнадцатилетней тщедушной малышкой. Ее синие глаза заглядывают мне прямиком в душу, и копаются в ней с особой циничностью и бесцеремонностью.
Дочь явно пошла в отца!
– Мама сказала, – шепчет Маша и я вижу, что она дрожит вся. То ли от страха, то ли от холода. Не поймешь. На всякий случай включаю печку. Не полезу же я обниматься к дочери босса, чтобы согреть ее.
– Стоп… – заставляю себя остыть и обмозговать ситуацию.
– Твоя мама сказала тебе, что ты должна приехать срочно в России, потому что папа смертельно болен. Верно?
– Да.
Падам. Цепочка событий склеивается. Выдыхаю облегченно.
Я не раскрыт. План полиции не сломан.
Видимо, произошло еще что-то, о чем я не был осведомлен.
Становится ясно почему Угрюмы в последнее время такой нервный, плохо спит, видит кошмары, просыпается в пять утра, и сидит на кухне, глушит черный кофе.
– Мне жаль, – говорю безэмоционально, и девушка бросает на меня осуждающий взгляд. По ее мнению, я должен был распустить нюни. Поплакать вместе с ней. У нее отец умирает, у меня хозяин.
Но я не собака. Хозяев у меня нет.
В целом не привык подчиняться.
Даже службу я выбрал себе такую, чтобы как можно чаще находиться вдали от начальства.
Закусив губу, бросаю на Машу быстрый взгляд.
Машенька, что с тобой будет, когда узнаешь правду?
Твой отец – бандит. Скоро сядет за решетку. Его имущество будет конфисковано. А тебе придется идти работать, как всем простым девушкам.
Бросаю взгляд на ноги Маши, и она машинально поджимает их под сидение.
– Извини. Ничего личного. Привычка глазеть на женские ножки, – произношу тихо.
– Вы женаты? – слова Марии бьют меня под дых. И я вздрагиваю. Отворачиваюсь от пассажирки, смотрю на дорогу. Одна за другой бегут в голове мысли о жене, но я их отбиваю, не впускаю в себя. Не хватало еще раскиснуть.
В груди нарастает боль.
Да, Машенька. Я женат. Но из-за твоего отца нам не удалось пожениться официально. Поэтому моя девушка осталась без кольца и печати в паспорте. Пожалей меня.
Нет, эта не пожалеет.
Такие, как Мария Угрюмова-Маркина любят людей только в одном случае, когда они им служат и деньги приносят в зубах.
В висках пульсирует, становится трудно дышать. Трудно врать, когда на тебя смотрят подобным изучающим взглядом.
– Нет, у меня нет жены! – лгу. Открываю окно и вдыхаю свежего воздуха.
– Можете выключить печку, я согрелась.
– Спасибо.
Поздно. Голову сдавливает тисками боли.
Седой
Меня злит тот факт, что я должен лгать и извиваться лишь бы не нервировать хозяйскую дочку.
Молча везу Марию к ее отцу.
Вашу мать!
При чем здесь я. Не нянька я этой великовозрастной девчонке. Пусть сам Угрюмый объясняется с наследницей. Мне-то на черта лезть в его дела.
Подъезжаем к особняку, где нас никто не встречает, кроме охранника.
– Хозяин у себя? – блуждаю взглядом по окнам, наблюдаю горит ли свет.
Выход из этой ситуации вижу один – притащу к нему его дочку, пусть разговаривает с ней.
Пусть его Машенька, мнящая себя психологиней, решает папуля был прав или нет, когда лгал ей.
По мне так он отъявленный мерзавец. Так прокатить родную дочурку.
А она пусть сама оценку дает его мерзкому поступку.
Возможно, Мария простит отца сходу, всё-таки родной человек, кормилец. Может, он для нее особенный и априори заслуживает прощения.
По моей вере – не прощать лгунов. Если они соврали тебе раз, будут и последующие.
Уверен, что веры у нас разные с этой девицей, выросшей в тепле и комфорте у синего моря, среди чужеземцев.
Хмыкаю.
Ловлю себя на мысли, что не хочу быть глашатаем и нести плохие новости. Девушка моментально запишет меня в чудовища, я видел, что сразу пришелся ей не по душе.
Ладно. Не буду отнимать у нее ее веру, пусть это сделает кто-нибудь другой!
Ощупываю ментально свои ощущения, и понимаю, что меня даже чувство вины не жрет.
Черствый я стал. Давным-давно.
Жизнь не облизывала, и таких как Угрюмый не жалею от слова совсем. Они же не жалеют простых людей, отнимают последнее, подставляют невиновных.
С чего бы жертве жалеть палача?
Бросаю на малышку беглый взгляд, понимаю краем мозга, что по какой-то неизвестной мне причине не желаю показывать Маше своих демонов. Ни к чему.
Машенька – она как светлый лучик в нашем царстве тьмы угрюмых мужиков.
Пусть она станет для своего отца частичкой света.
Может Угрюмый захочет пойти за ней, и найдет свет.
Он разлагается, а она его вылечит.
– Угрюмый занят. Просил тебя прийти к нему. А Маше занять ее комнату. Он увидится с дочерью завтра.
– Папа так плох? – шепчет девушка и я слышу в ее голосе вину. О боги! Она еще и винит себя за то, что сразу не приехала.
– Да, – отвечает сухо охранник, добивая ее.
– Может, не так плох, а устал, – говорю, пытаясь исправить ошибку бессердечного мужлана – сторожа.
Тот удивленно мотает гривой и утыкается въедливым взглядом в меня, потом в Машу.
Ощущение складывается такое, что порвет нас обоих, потому что мы такие тупые, не хотим выполнять приказ главного.
– Идем, – хватает вещи Марии.
– Я к папе…
– Нет. Иди за мной, – бездушно смотрит на гостью, появление которой его страшно раздражает.