Мне много о чем говорили, еще раз пухлым кодексом перед лицом помахали, но могли с таким же эффектом просто кирпичом пригрозить.
Все это дурно пахло.
Нашли шпиона – Саньку, и дурака – Расула.
Я честно пыталась сказать, что такого, как он, не обманешь! Пыталась, но меня не слушали. Не хотели слушать.
Один ответ:
– А ты постарайся. Старания сделали из обезьяны человека.
Это какой-то сюр…
Меня отпустили, а я чувствую себя грязной и потасканной, едва переставляю ногами к выходу. На душе – похороны и свежий могильный холмик. Даже земля не осела. Хороню свою жизнь, надежды.
На какую новую жизнь ты надеялась? На учебу дененг заработать, в люди выбиться. Хрен там! Сидела бы в Павловске под боком у мамани, слабой на выпивку и имеющей тягу к дерьмо-папане, тянула бы… работу какую-нибудь! Да хотя бы ногти пилить научилась, чем не работа? Все лучше, чем это… Теперь… Теперь меня под прицелом держат, и мне так страшно, что я пропотела до трусов за несколько минут, на которые старательно растянула короткий путь до выхода из ментовки. Все эти лязгающие створки, мужики в форме с оружием. Разговорчики… «Прессануть надо, почти раскололся! Протокол вот-вот будет готов!»
Я раньше думала, что правосудие – это что-то на высоком и о справедливости, а не о механизмах запугивания и насильного втягивания в слежку за кем-то.
Во рту словно помойка.
На выходе холодный воздух бьет в лицо, выбивая остатки слезинок из глаз.
Сразу холодно становится. Остатки тепла из тела выдуваются мигом.
Под ногами грязь – снег с дождем намесили черт знает что, и небо такое низкое, будто вот-вот будет конец света.
Где приятная, легкая осень? Ночь ее сожрала и выплюнула вот это – мокрое, холодное, грязное, под стать моему настроению.
Моя обувь мгновенно промокает от соприкосновения с первой же лужей, а их много – то ли асфальт дырявый, как маасдамский сыр, то ли я просто слепо тащусь к остановке, не разбирая пути.
Что же делать? Что же делать?
В голове бьется только эта мысль.
Тело сотрясает крупными судорогами. Уши мерзнут. Шею ломит страшной мигренью. Говорят, это больше возрастное, но у меня бывают такие приступы. Душит безысходностью…
Рядом плавно притормаживает черная, лакированная иномарка, подстраиваясь под мой спотыкающийся шаг.
– Подбросить?
Этот голос бьет по слуху, словно кнутом. Я медленно поворачиваю голову.
Стекло с пассажирской стороны приспущено. За рулем сидит Расул. Одет стильно, лицо, как всегда, с мрачным выражением, но выглядит притягательно. Он вообще… весь притягательный, люксовый, манит. Из салона его классной тачки на улицу пахнет теплом, дорогим автомобильным парфюмом и кожей.
Его подозревают, а меня мурыжили.
Его поймать с поличным не могут, но именно я места себе не нахожу, разве это справедливо?
Мне так обидно. Будто кому-то сверху надоело смотреть за этим миром, и он ушел, махнув рукой, мол, сами как-нибудь! Без меня, ребята…
Иначе бы так не было! Не было так!
От злости я топаю ногой, в ботинке чавкает сыростью. Пальцы ног уже одурели от холода.
– Садись, Санька, – предлагает Расул и тянется, чтобы открыть дверь.
От обиды я не ведаю, что творю. Иначе бы так никогда не поступила.
Но сейчас я наклоняюсь и, собрав ладонью мокрый снег, комкаю его, запустив грязный шар в Расула.
Мокрый снег и вода разбиваются о лоб здоровяка. Грязные потоки бегут по его удивленному лицу.
Теперь можно бежать, как раз маршрутка, накренившись на бок, заворачивает к остановке.
Бегу изо всех сил, но то и дело проскальзываю гладкой подошвой тонких ботинок по снегу. В нескольких метрах от меня маршрутка выплевывает двух пассажиров и мчит дальше. Я не успеваю, зато очередной взмах и пируэт на снеге получается особенно зрелищным, я дева не падаю спиной назад.
Кто-то крепко хватает меня за капюшон и встряхивает за шкирку.
– Обалдела? – выдыхает грозно на ухо. – В машину пошла, живо! Посмотри на себя, во что ты одета, дура!
– Отпусти! Отпусти, гад! У меня из-за тебя неприятности!
Мое сопротивление для бугая, все равно, что мельтешение мухи – он буквально зашвыривает меня в салон, еще и коленом мягко под зад толкает, быстро обегает машину, заняв место за рулем.
Машина срывается с места, меня мягко опрокидывает на сиденье, в лицо начинает дуть горячая печь.
Расул бросает на меня сердитые взгляды через зеркало заднего вида.
– Останови машину, мне нужно домой.
– Домой – это куда? В Урюпинск, что ли?
– В Павловск! – огрызаюсь. – Здесь мне больше нечего делать!
– Глупая затея.
– Давай… Давай я просто тебе эту поганую флешку отдам, и все… Окей? Дальше я сама. Я вообще не хочу тебя знать, слышишь? Я знать тебя не хочу! – говорю с истерикой.
Машина резко перестраивается через два ряда на крайний правый и ныряет на узкую дорогу, притормозив возле дворов.
Расул оборачивается.
– Что ты сказала? Про флешку.
– Забери. Забери ее. К черту!
Отгрызаю бинт вместе с пластырем. На пальце остается крохотный след от вдавленной флешки и уродливый глубокий порез, нарывающий красным.
– И что они туда подсунули, интересно? – подбрасывает флешку и ловит.
– Ничего! Они не додумались искать под бинтом. Открой двери, а? – дергаю за ручку.
Взгляд Расула полон недоверия. Он трет переносицу. Я вообще уже ничего не понимаю, ни-че-го. Я просто хочу свернуться калачиком и поспать в тепле. Палец нарывает, голова болит, шею ломит. Из носа течет.
– Я проверю, – коротко кивает. – Узнаю, если пытались открыть.
Машина снова трогается с места.
Не глядя, Расул перебрасывает через сиденье свое пальто.
– Ехать долго. Ляг, поспи. Только сначала сними свою паршивую куртку!