Съемка затянулась до восьми. Все разбежались, как только она закончилась, но сидеть в поезде наедине с мрачными мыслями было для меня слишком. Я осталась в гримерке – очистить несколько кисточек. Фелисия успешно избегала меня целый день. Работа во «ВТренде» должна была развить мои таланты и научить ютьюберов работать в команде, но кое-кто не позволил этому случиться. Тайлер.
Кендалл вручила мне ключ от гримерки и сказала, что я могу оставаться столько, сколько нужно. Я отправила папе СМС, что задержусь. Пребывание здесь, в моем святилище, должно помочь мне. Я стерла цветные полоски с запястья, чтобы заменить их другими – на этот раз коричневыми и черными – с помощью теней-карандаша.
Удалю остатки тональника с ручки кисточки и уйду. Дело в том, что вагон ночного поезда на Лонг-Айленд не входит в список моих любимых мест. По правде говоря, остаться здесь до ночи было не лучшим решением.
Стучат, а я думаю о жутких поездах, курсирующих в полуночной тьме. Можно ли выбрать худший момент? Дверь чуть открывается, и я с невероятным облегчением (и шоком) вижу Тайлера.
– Привет. Я думала, ты вернулся в отель.
– Вернулся. Но эта штука не смывается. Я принял душ. Дважды. Использовал пенку для умывания. Но проиграл.
Было видно, что бронзер и консилер все еще у него на коже. Неплохо смотрится, признаться.
– Тебе просто нужно средство для снятия макияжа на масляной основе, – жестом приглашаю его внутрь и указываю на стул, потом иду в кладовку за чашей с ватными дисками.
Он сидит тихо, пока я смачиваю их в жидкости. Трудно не вдыхать пьянящий свежий запах его тела (никакого одеколона, только мыло).
А потом говорит:
– Конкурс на лучшего повара.
– Что?
– Мое любимое воспоминание на День благодарения, – он пытается заглянуть мне в глаза, но я смотрю на его щеку.
– О, – единственным звуком, который я слышала за последние три часа, было мирное гудение компьютера Кендалл. Звуки и слова звучат как-то неправильно. Особенно его слова. Я не хочу еще раз пройти через это. Все кончено. Мы не снимаем видео заново. – С этим ты немного опоздал, но ничего.
Тогда он отвечает:
– Я не знал, что финал так важен для твоих видео.
– Всегда важно знать, когда что-то заканчивается.
– А может, я не хотел, чтобы это заканчивалось.
А я в эту минуту хочу одного – чтобы сердце билось тише, хотя бы как часы, но до этого далеко. Он снова лжет. Если бы действительно не хотел, остался бы в студии и продолжил разговор. Но я абсолютно уверена – это лучшее извинение, на которое он способен. Нельзя от него отмахнуться. Я промокаю одну из его щек, а потом легонько провожу по ней диском, стирая бронзер.
– Это круто. Кто выигрывал эти конкурсы?
– Я. Хотя там всегда были двое против одного. Крайне нечестно. Но я выкладывался на все сто. Даже говорил со странным британским акцентом. Думал, что стану казаться значительней.
– Как тот тип на ТВ, который кричит на обанкротившихся рестораторов?
– Ха. Он самый. Только я на этом не остановился – схватился за скалку, чтобы придать веса моим доводам.
Вообразив это, я смеюсь.
– Лучше всего у меня выходила начинка. Несколько лет назад я набил индейку яблоками, клюквой и дрожжевым хлебом. Гар… – он обрывает себя, прежде чем произнести имя брата. – Никто не мог сравниться со мной.
– Забавно. И вкусно, наверное, – очистив одну щеку, опускаю смоченный в средстве диск на вторую. – Спасибо, что рассказал.
Консилер смывается даже слишком легко. По правде говоря, я удивлена, что у Тайлера не получилось снять макияж с первого раза. Он вообще пытался?
– Я никогда еще не делала этого с парнем.
Он поднимает бровь так высоко, что ватный диск падает с лица.
– Макияж не делала, – быстро говорю я. – Парню. Кендалл пришлось работать с моделями. Это странно.
Хватит болтать, Лэси.
Его щека теплеет под моей ладонью.
– Прости, что разочаровал.
– Нет. Дело не в тебе…
– Да ладно. Наберись смелости и признай: во мне.
– Ха. Хорошо. В тебе.
– Тебе бы хотелось видеть на моем месте какого-нибудь гота с подведенными глазами. Тогда бы у тебя было больше возможностей.
– Не. Ты тоже ничего, – моя ладонь скользит от его лица к шее. – Отлично. Теперь можешь идти. От пудры ни следа не осталось.
– О. Здорово. Спасибо, – он остается на месте.
Мы молчим. И это молчание далеко от непринужденного. Я очищаю еще три кисточки, пока он пишет СМС в том же хорошо знакомом ритме: около двадцати быстрых щелчков, медленный плавный возврат, еще шесть медленных отрывистых нажатий. Его нога отбивает этот ритм – личный бит, и внезапно мне действительно становится любопытно.
– Ты что, песню пишешь?..
– Нет.
– Просто ты уже пару дней пишешь СМС с одной мелодией.
Он внимательно смотрит на меня – это оценивающий, удивленный взгляд. Я думаю, не зашла ли слишком далеко, потому что он не говорит ни слова. Подхожу к туалетному столику – мне нужно больше раствора для очистки кистей. Надо найти место, в котором связь лучше – мой телефон сходит с ума. Дюжины СМСок высвечиваются на экране. Всплывает иконка голосовой почты: шесть сообщений. Все от папы. Плохо.
Я собираюсь позвонить, когда телефон вибрирует в моей руке и на экране появляется надпись: «Дом». А еще я вижу, который сейчас час. Без четверти одиннадцать. Почему так поздно? Я почти не общалась с родителями в течение дня. Отправила папе одну СМСку, когда приехала во «ВТренде», чтобы знал, что со мной все в порядке.
С четвертой попытки нажимаю на кнопку «Ответить» – рука трясется.
– Подожди, – говорю я Тайлеру. Хотя не похоже, что он вообще собирался мне отвечать.
– Привет, пап!
– Где ты? Ты должна была быть дома вечером.
Я вздрагиваю. По пальцам могу пересчитать неприятности, случившиеся со мной за последние десять лет.
– Я еще на работе.
– Мы всю ночь пытаемся до тебя дозвониться. Твоя мать звонила с работы.
– Извини, здесь плохая связь, – я сдвигаюсь в угол, хотя от этого сигнал становится еще хуже. Не хочу, чтобы меня отчитывали перед Тайлером. Он всего на год старше, но в этот момент я чувствую себя пятилетней. – У нас был безумный день. Я забыла о времени.
– Возьми такси, – говорит он.
– Папа. Не сходи с ума. На Пенн-стейшн меня не поджидает убийца с топором.
– Возьми такси. Ты так увлеклась, что не заметила, что уже середина ночи?
– Да еще даже одиннадцати нет! Такси на Лонг-Айленд обойдется в сотню долларов, если не дороже. Давай я поеду на поезде? Еще не настолько поздно…
– Нет! – кричит он так громко, что приходится отвести трубку от уха. Тайлер слышит его и смеется.
– Ладно, ладно. Я возьму такси.
– С тобой еще кто-то?
Я забиваюсь в самый дальний угол комнаты.
– Нет.
Папа начинает говорить еще что-то, возможно, хочет, чтобы меня вернула домой команда спецназа, но я дую в трубку, жалуюсь на плохую связь и отключаюсь.
– Могло быть лучше, – бормочу я. – «Родители спешат на помощь».
Тайлер поднимается, все еще смеясь.
– Это худшая разновидность родителей.
Я закрываю гримерку, и мы покидаем «ВТренде». Дождливая летняя ночь не мешает Нью-Йорку веселиться. Люди выходят из ресторанов, стоят в очередях у кофеен или ночных клубов. У них впереди целая ночь, и мне хочется к ним присоединиться. Внезапно, в первый раз за долгое время, я хочу остаться на улице, окруженная людьми, шумом и огнями. С пульсирующим вокруг меня городом, огромным и безумным.
Машины с ревом пролетают мимо, все с пассажирами. Я иду к краю тротуара и жду, чтобы подозвать одну. Под дождем ожидание может затянуться на всю ночь.
– До завтра, – машу я Тайлеру.
– Тебе не обязательно брать такси.
– Ты слышал моего отца. Четко и ясно. Никаких поездов.
– Нет. Я хотел сказать… – Тайлер указывает на серебристо-синий автобус. В темноте он кажется больше. – Меня привез мой водитель. Я собирался вернуться в отель, но мы можем сперва проскочить мимо твоего дома. Если хочешь.
– Кедрвуд – это не проскочить. Это час езды в другую сторону.
– Еще лучше.
Я рада, что сейчас ночь – в соответствии со своим ютьюбовским ником я чувствую, как щеки заливает румянец.
– Только если тебе и правда нетрудно.
Его автобус гудит на обочине. Водитель, который, наверное, целый день за рулем, нажимает на кнопку, и двери с шипением открываются.
– Конечно, нет, – говорит Тайлер. – Давай отвезем тебя домой.
Надо предложить моим родителям, чтобы они обставили одну из своих детских по образцу гастрольного автобуса рок-звезды. Учитывая, что я никогда не расскажу им, что побывала внутри. Но все равно. Тут так круто.
Мы с Тайлером проходим мимо водителя (Джима), который машет мне и спрашивает, какой у меня адрес. Я быстро называю номер дома в начале моего квартала. Нет смысла пугать папу, подкатив прямо к дому на этом рычащем монстре. Особенно если автобус Тайлера постоянно появляется на страницах желтой прессы. На фотографиях Тайлер обычно заводит в него девушек.
– А он вообще протиснется на мою улицу? – спрашиваю я.
Джим польщено улыбается, кладет книжку с кроссвордами на приборную доску и включает зажигание. Он кажется очень терпеливым, и я думаю, что это – одно из рабочих требований.
– Еще не встречал улицы, по которой бы он не проехал. Располагайся.
Тайлер ведет меня через перегородку в уютную гостиную. Я вижу искусственный камин с подсветкой внутри и маленькую, но вполне функциональную кухоньку. Стена за плитой даже выложена терракотовой плиткой – моя мама такой бы гордилась.
За кухней короткий коридор – в стенах ниши, скрытые черными занавесками. Тайлер раздвигает их, показывая заправленные кровати, по четыре с каждой стороны.
– На случай если кто-нибудь присоединится ко мне в дороге.
Дальний конец коридора занавешен синей шторой – там, предполагаю я, находится спальня Тайлера. Он жестом приглашает меня в гостиную, и я сажусь на черный диван. На деревянном полу лежит плетеный сине-коричневый коврик. По правую сторону от меня синтезатор и акустическая гитара, слева – ударная установка.
– Дом вдали от дома, – диван обволакивает меня как бархатные зыбучие пески.
– Не. Просто дом, – Тайлер кидает мне бутылку воды. Достает что-то из холодильника и возвращается с маленькой пиццей, завернутой в фольгу.
Я принюхиваюсь.
– Мммм. Шоколадная?
– Я уже съел настоящую пиццу, но ты можешь взять десертную.
– Спасибо. Выглядит вкусно, – пробую кусочек и…
– Боже мой, – выдыхаю я. – Из какого она ресторана и почему я не ела ее всю мою жизнь?
Он улыбается.
– Я сам ее сделал.
– Ты умеешь готовить?
– Говорит она шокированно. Мой кузен сел на безглютеиновую диету перед нашим вторым мировым туром и нанял личного повара. Слабак продержался два дня, прежде чем налег на пирожное «Твинкис». Но у повара был контракт и он остался с нами, а я научился паре вещей.
– Это точно. – Упоминание о кузене напрягает меня, но я делаю вид, что ничего не случилось, и задаю более странный вопрос:
– Как ты умудряешься есть пиццу и выглядеть так… – я останавливаюсь прежде, чем «горячо» срывается с губ. – Хорошо?
– Гантели и бег, – он подмигивает мне. То же самое он сказал Эмили в самом начале. – Мне нравятся тренировки.
– А мне – твой автобус, – говорю я, стараясь сменить тему. – Ты здесь все время живешь?
Я не могу представить, как это – жить одной так рано. Или еще хуже – совсем не общаться с родителями.