Знакомый голос беспощаден. Вместе со знакомыми сильными руками он бесцеремонно тормошит, заставляет уже кричать громко, так громко, что Сэм вдруг ощущает, как пошли ходуном своды пещеры. Бл**ь…неужели это его собственный крик? Он не знал, что так умеет.
– Сопляк…самоуверенный сопляк…я ведь знал. Я ведь догадался, что неспроста ты в лаборатории рыскал. Твою ж…что ты сделал с собой, мальчик?
Всё понятно. В окружении Самуила был только один мужчина, который мог виртуозно обматерить его и его отца, при этом проявляя такую заботу, что ни у одного из семьи Мокану не появлялось желания оторвать ему яйца.
– Зо…ри…ччч.
Ваау…ему удалось что-то прохрипеть вслух и тут же выгнуться от дикой боли, потому что этот грёбаный бездушный сукин сын просто взял и, прижав его шею ладонью к земле, нагло поднял веки, что проверить глаза.
– Судя по всему, придурок, для тебя теперь я – отец Серафим. Можешь начать исповедоваться.
Проворчал, мучая второй глаз, и Сэм попытался непослушной рукой перехватить запястье мерзавца, но, кажется, промахнулся, потому что услышал громкую, как церковный звон, усмешку.
– Уууу-бьь-юююю…ссссукааааа!
–Ага, – сквозь зубы, будто и не ему говорит глава ищеек, а самому себе, – как только, так сразу. Дьявол…как же меня достала ваша чокнутая семейка!
Тяжёлый выдох, затем звук откупориваемого, видимо, зубами сосуда, потому что Сэм продолжает ощущать мёртвую хватку таких приятно ледяных пальцев на своей шее. Затем короткий миг, показавшийся вечностью, потому что, несмотря на своё состояние, младший Мокану чётко ощутил, как затаил дыхание Зорич…перед тем как погрузить его в новый круг Ада. Ублюдок резко поднял вверх правое веко парня и влил в глаза какую-то смесь, заставившую заорать благим матом. Потом то же самое проделал со вторым глазом и тут же навалился сверху на Сэма, придавливая своим весом и удерживая руки бьющегося в агонии нейтрала. Не позволяя тому высвободить ладони и выдрать свои глаза.
Зорич не помнил, сколько времени лежал на извивающемся парнишке, лишь изредка рыча от боли ему в ухо, потому что ублюдок, несмотря на свои страдания, умудрялся выкручивать изнутри ищейку. Сер физически ощущал, как ментальные щупальца сына Николаса будто выворачивали ему грудную клетку в попытке добраться до сердца. Он матерился в оскалившееся лицо мальчика…на самом деле мужчины, которого знал ещё совсем мальчиком, и думал о том, если эта пытка продлится хотя бы ещё минуту, этот негодяй убьёт его. Настолько явно он чувствовал его мощь. Впрочем, у него не было выбора. Он знал, что если кислота не поможет…если придурок ослепнет или вдруг умрёт, то он не простит себе того, что допустил подобное, что вовремя не сказал Николасу о своих подозрениях. Смешно. Теперь он совершенно не думал о том, как отреагировал бы сильнейший из бессмертных на подобные откровения. Он и сам не понял, в какой момент перестал бояться мести Ника ему за своих близких, а просто стал бояться за них самих. Так, словно они были его родными.
И…черти бы их всех подрали, как же он устал за эту неделю от вот таких вот амбициозных и неумных подростков. Пусть даже некоторые из них выглядят как взрослые мужчины. Отдохнул, называется. Неделю дома не мог спокойно провести…так, что пришлось сбежать оттуда на работу. А по прибытии в горы наткнулся на рыскающего по лаборатории, а затем что-то изучавшего в библиотеке Нейтралитета Сэма.
И этот мелкий пробник Мокану почему-то решил, что сможет скрыть от него, опытного ищейки, свою гнусную задумку. Три хаха. Кажется, так отвечала одна несносная смертная девчонка на любую его вполне разумную просьбу…чтоб ей!
Зорич без труда нашёл книги, которые читал последними Шторм. Об изменении цвета глаз нейтрала. А если быть совсем уж точными – о вытравлении цвета глаз. Нет, эта семья не просто чокнутая. Неа. Она явно упивается своим безумием в полной мере.
Фух…кажется, парень начал затихать. По крайней мере, теперь он дергался куда реже, и Сер немного ослабил хватку, чтобы в следующую минуту, заорать от дичайшей боли, взорвавшейся в районе груди. Невероятная сила вдруг откинула его от Шторма так, что мужчина ударился спиной о дальнюю стену пещеры и, глухо застонав, грузно свалился на землю, чтобы теперь уже грязно и громко выругаться, увидев крепко стоявшего на ногах Самуила Мокану. С той самой, до боли знакомой, мерзкой и самоуверенной улыбкой. И абсолютно чёрными глазами, в которых не виднелись даже зрачки.
– Надоело жить, Зорич?
Вкрааадчиво. Так вкрадчиво и склонив голову вбок, внимательно рассматривая Сера с самым знаменитым взглядом своего отца – «тыбукашканакоторуюясмотрю».
Зорич закатил глаза, попытавшись встать, и тут же снова упал вниз, теперь уже на колени, ощущая, как его словно что-то согнуло к полу. Он не был в состоянии даже поднять голову, чтобы встретиться взглядом с этим заносчивым недоумком.
– Когда тебе надоест самоутверждаться за мой счет, мальчик, – очень трудно, оказывается, говорить, когда твою грудь сдавило в тиски, а к горлу подкатывает чувство тошноты, – я с готовностью приму твои извинения…и пару миллионов фунтов на мой швейцарский счёт в качестве морального ущерба.
– А если не надоест? – всё так же играясь, тем же самоуверенным тоном, с которым говорил с остальными его отец…и Зорич, как никто другой узнавал этот тон, будучи долгие века его ближайшим партнером. Пообещал сам себе позже выяснить, уж не преподает ли Ник подобную манеру общения своим детям, или они впитывают это уже с молоком матери.
– Тогда я не знаю, как…, – откашлявшись от сухости в горле, – я не знаю, как долго…но я приползу к тебе…вгрызусь в твою глотку и сам лично научу уважать старших.
Молчание и громкий довольный смех, а потом неожиданное облегчение, и Зорич снова падает. Теперь уже от ощущения свободы. Несколько секунд с закрытыми глазами, позволяя себе насладиться им в полной мере, и недовольно открыть один глаз от толчка локтем приземлившегося рядом Шторма. Тот молча протягивает ищейке виски.
– Ах да…я помню. Мокану не извиняются и не благодарят. Но ты прощён. И пожалуйста. Обращайся ещё.
С жадностью глотнул напитка и громко выдохнул.
– Хотя нет…я буду очень признателен, если ты больше никогда не обратишься.
– Я не Мокану, – снова старая пластинка, и Зорич не в силах сдержать саркастической улыбки, – так что спасибо, Сер.
***
– Я тебе на полном серьезе говорю, мальчик. Глаза – это херня. Ну не синие, а чёрные. Как по мне – ничего не изменилось. Нужно было нос отрубать. Ну чтоб уж наверняка. О…а хочешь уши тебе отрежу? Ну хотя бы одно? Ну, пожалуйста.
Мысленно послать его к чёрту. Мысленно, потому что этот сукин сын на угрозы вслух уже не реагировал. Каждый раз или глаза закатывал, или плечами пожимал, продолжая хлебать коллекционный виски и, как ему казалось, по всей видимости, смешно шутить. Почему всё же я остановился тогда, а не заставил придурка ползать у своих ног…возможно, это стало бы уроком для него, и сейчас он бы не издевался с таким удовольствием надо мной…а потому что я знал точно одно – ублюдок давно уже был настолько своим в нашей семье, что, скорее, согласился бы лишиться любой своей части тела, чем кого-то из нас.
А ещё я умел быть благодарным. И Зорич знал это, что означало – меня теперь ещё долгое время ждали подобные подколы. Правда, стоит отдать ему должное, он никогда не сделает этого прилюдно. Только наедине. Вот там, да. Там меня ещё ждала не одна сотня его плоских шуток на тему моей внешности и ума. А мне было плевать. Плевать на его сарказм. Плевать на то, что едва не сдох, намешав какой-то херни, взятой из древней книги Чанкров…и я ведь даже приготовил своеобразное противоядие, которое должно было не позволить мне ослепнуть. Вот только я всё же надеялся, что смогу превозмочь эту агонию, смогу сам себе его влить. Не смог. Переоценил собственные силы. И сделал необходимые выводы. Не знаю, каким образом Зорич догадался, где я мог быть и что творил. С этим парнем казалось гораздо легче отстрелить ему ногу, а то и обе сразу, чем заставить выдать своим методы работ ы. Имело значение одно – он появился вовремя и не дал мне лишиться зрения, или же вовсе – сдохнуть. И сейчас я смотрел на то единственное, на что действительно мне не было плевать. На результат этой пытки. Я смотрел на своё отражение и впервые за последние годы видел в зеркале себя, а не Николаса Мокану. Я победил.