Глава 5

Киев тонул в синей предрассветной мгле. Понемногу небо начинало светлеть, и вдали стали видны тёмные очертания трёх гор: Киянки, Щековицы и Лысой, что, словно крепостная стена, окаймляли стольный град с запада.

Туряк спешился, расправил плечи и устало потянулся. Спина его ныла от долгой и утомительной езды. Далёк путь из Новгорода. Остановишься на постоялом дворе, покормишь овсом коней, отдохнёшь немного – и снова в путь. Туряк торопился, со рвением гнал скакунов по заснеженным дорогам, некогда было ему рассиживаться на постоялых дворах – важные вести вёз он своему другу и приспешнику, киевскому тысяцкому Путяте. Теперь же, при виде стольного града, хотелось поскорее добраться до своих палат, плюнуть на всех и вся и завалиться спать. Но дела – дела гнали Туряка к дому Путяты.

Сперва, как водится, боярин помолился Господу в соборе Софии, поставил свечку Всевышнему за то, что оберёг его в пути от разбойников, от болезней и прочих напастей, а после, не мешкая, направил стопы в хоромы тысяцкого.

…Путята Вышатич, рослый, полный, большеглазый, с широкой седеющей бородой муж лет шестидесяти – шестидесяти пяти, троекратно облобызал дружка, хлопнул его по плечу и с довольной улыбкой приветливо вымолвил:

– По очам вижу, вести не худые привёз с Нова города. Голоден, верно, устал с дороги. Сей же час велю стол накрывать, мёдом тебя угощу, олом[59], брашном[60] добрым.

– Весть у меня одна, Путята, – сказал Туряк. – Разыскал я в Новгороде такого человека, что предан мне, яко пёс. Грех на душе его. И аще он супротив нас чего содеет, грех тот откроется.

– Кто ж сей человек? – нетерпеливо спросил Путята.

– Больно скор, боярин, – покачал головой Туряк. – Сказать тебе не могу. Вот предстану пред князем, скажу.

Путята обиженно нахмурился.

– Я, друже, тайн от тебя николи[61] не держал. Разумел, и ты от меня ничего не утаишь.

– Да что ты, Путята! Какие такие тайны?! Просто столь важно се, что князя надобно оповестить.

– Дак скажи мне, я князя и оповещу. – Тысяцкий удивлённо пожал плечами.

– Самому мне сподручней будет, – возразил Туряк. – А пир отложим на время. Поедем сперва ко князю.

– Ну что ж. Будь по-твоему. – Путята развёл руками. – Тотчас велю коней запрягать.

…Великий князь киевский Святополк с младых лет отличался непомерной скупостью. Блеск золота, серебра, драгоценных вещей жёг и отравлял ему разум; любая, даже самая ничтожная потеря подымала в душе его бурю негодования и злобы. Зато как радовали его тяжёлые, окованные медью лари, упрятанные в подземельях терема, доверху наполненные сверкающими жемчужинами и звонкими монетами!

И не думалось никогда Святополку, что из-за чрезмерной скупости своей и алчности вызывал он тайные насмешки и тайную же ненависть. Сколько раз скупость и жадность мешали ему обрести друзей, соузников, сколько совершил он ошибок, попадаясь, в неотступной своей жажде лёгкой наживы, как рыба, в хитроумно расставленные врагами сети! Да и на киевский «злат стол» взлез он только благодаря сумасшедшей удаче, ибо оказался, неожиданно даже для самого себя старшим в разветвлённом княжеском роду.

Со Святополком жила с недавних пор родная его сестра Евдокия Изяславна, злая жестокая женщина, рано овдовевшая, не вкусившая толком радостей в жизни и потому ненавидящая всех на свете, кроме одного своего старшего брата, который – надо же – вспомнил о ней, позвал, поселил у себя под боком. В молодости выдана была Изяславна за Мешко, сына польского короля Болеслава Смелого, но едва сыграна была свадьба, едва провели супруги первую брачную ночь, как муж Евдокии внезапно умер – он был отравлен лукавыми ляшскими боярами. Сам король Болеслав ещё раньше бежал из Кракова и закончил свои дни в глухом монастыре в Каринтии. Власть в Польше перешла в руки его брата, князя Владислава Германа, который во всём слушался одного только ненавистного и народу, и молодой вдове воеводу Сецеха.

Все эти удары судьбы Изяславна перенесла стоически, но стала зла, груба, жестока к людям, злобу держала в сердце долгие годы и приехала с нею, наконец, в Киев, под крылышко ставшего к тому времени великим князем Святополка. Сестра оказалась под стать брату – тоже отличалась жадностью, любила дорогие вещи, но, в отличие от Святополка, не прятала золото в сундуки, а напяливала на себя ожерелья, гривны, браслеты, серьги, перстни, выставляла своё золото напоказ, рядилась в дорогие ромейские одежды, становилась похожей на куклу.

Брат и сестра остались в живых единственные из Изяславичей и потому друг друга держались, друг другу во всём помогали, друг с другом делились самым сокровенным. Зная, сколь часто советуется великий князь с сестрой в важных державных делах, многие бояре сватали стареющую Изяславну за своих сыновей, но неизменно получали от гордой надменной княжны решительный отказ.

Туряка смешили жалкие попытки спесивых бояр расположить к себе Евдокию. Не словами, не знатностью – верной службой лишь могли они доказать, что достойны руки великокняжеской сестры. Но только ли службой? Как-то постепенно, но с каждым годом всё настойчивее пополз по стольному граду слух, будто род свой ведёт боярин Туряк от Тура, князя племени дреговичей, который, согласно летописной легенде, основал город Туров. И стало быть, происходит Туряк не от каких-то там торков, он – прямой потомок древнего князя, и кому, как не ему, породниться с Изяславовым родом. Впрочем, сам Туряк поначалу о таком и не думал, просто хотел он, чтоб знали о его якобы высоком происхождении. Втайне надеялся, что пошлёт его Святополк воеводою в город Туров – вот там бы уж он развернулся, показал свою силу, власть, волю. Но для этого надо было сперва доказать свою преданность великому князю, иначе – знал Туряк – заподозрит Святополк неладное, подумает: метит Туряк на его земли, посягает на его добро, готовит мятеж – не случайно говорят в народе о Туре. Сам не додумается князь, бояре подскажут, помогут, вложат в уши ему коварный навет.

Вот поэтому-то и стал Туряк столь ревностно служить Святополку. Тогда и понял: если женит его князь на своей сестре, то за ней – как за крепостной стеной, никто перстом не тронет. Иначе – положение его шаткое, непрочное, в любой день могут отыскаться завистники, готовые обвинить его в измене. Тут одно из двух: либо стать вторым человеком в Киеве после князя, либо голову положить на плаху или, в лучшем случае, лишиться всего своего достояния. Иного для Туряка теперь пожалуй что и не было.

Но между Святополком и Туряком стоял тысяцкий Путята – этот ни за что не подпустит никого к великокняжескому столу, всех растолкает, всем горло перегрызёт. Туряк стал потихоньку подбираться к тысяцкому, сопровождал его повсюду на охоте, в походах, сделался со временем незаменимым сподручником, советником в любых важных делах, открытых и тайных, и вот теперь наконец ехал вместе с Путятой ко князю.

Святополк – сухощавый, огромного роста, темноволосый, с узкой и длинной, доходящей чуть ли не до пупа бородой, облачённый в синий зипун иноземного сукна, в высокой горлатной шапке – принял бояр в горнице.

Туряк и Путята отвесили великому князю поклоны, после чего Туряк скромно присел на край обитой бархатом широкой лавки, а Путята привычно устроился поближе к Святополковому стольцу[62].

– Вот боярин Туряк, княже, – оповестил он. – Прибыл с Нова города. Весть важную имеет.

– Что за весть? – Святополк вопросительно приподнял бровь.

Туряк резко вскочил с лавки, снова земно поклонился князю и сказал:

– Имею в Новгороде верного тебе человека, боярина Климу, галичанина. Взбаламутит он люд новогородский.

– Лепо[63], – кивнул Святополк. – По весне велю князю Мстиславу выехать в Киев. Волынь ему дам. В Новгороде же посажу сына своего Ярославца.

– Воистину, велика мудрость великого князя, – льстиво заметил Путята. – Славен делами своими ты, княже, аки Владимир Красно Солнышко, аки Ярослав, Мудрым наречённый.

– Помолчи, боярин! Не люба мне лесть этакая! – Святополк недовольно поморщился. – Собирайся-ка лучше к ляхам в гости. Дщерь мою повезёшь ко князю Болеславу. А ты, друже, – с мягкой улыбкой обратился он к Туряку, – верно службу мне справил. За се дарую тебе шубу со своего плеча. С Ярославцем моим в Новгород тебя пошлю. Будь ему во всех делах советчиком. Млад ещё сын мой – подсказывай ему, как быти, направляй длань его на ворогов и непокорных. Ну, с Богом. Ступайте.

Бояре попятились к дверям, отбивая поклоны.

Загрузка...