Однажды в калитку родительского дома постучали. Я пошла открывать. На пороге стояла та самая безумная Гая, которая после похорон сына бродила по округе и пугала всех своим видом.
Мать Альтаира, погибшего друга моего брата Ильи, была простоволосой, и кудри ее, нечесанные и немытые, сбились в колтуны, как у собак сбивается шерсть. Платье, видимо сшитое ею самой, было грязным и простым, хлопковым. Сама Гая походила на привидение – настолько тощей она выглядела. Говорили, что она практически ничего не ела после тяжелой утраты.
Только звала своего единственного сына, которого родила для себя. Потом ведь еще ее брат повесился – горя она не перенесла. Сошла с ума.
Я остолбенела от жуткого вида женщины, на которой болталась чужая шинель. Была осень, а Гая стояла босая.
– Я за Альтом пришла. Он у вас? – Поинтересовалась она, как в былые времена, когда ее сын практически жил у нас.
Нужно было сказать, что его давно уже нет. Но я поняла, Гая отказывается верить в то, что Альтаир мертв.
Тут же мама вышла навстречу нашей гостье и серьезно ей ответила:
– У нас нет Альта. Ты заходи, Гая. Я платье хочу у тебя заказать. Ты шьешь, конечно, ужасно, строчки кривые и выгляжу я в обновах толстой, но куда деваться? Я привыкла менять гардероб.
В глазах Гайи мелькнуло что-то вроде здравого смысла. В ней проснулась портниха, хоть и не совсем хорошая.
– На тебе любая вещь будет сидеть криво. – Стала оправдываться сумасшедшая. – Одно твое плечо выше другого. Спина широкая, да и размах рук тоже ничего хорошего. Планку тяжело кроить. А те рукава, которые ты любишь, как раз и полнят.
На мгновение Гая превратилась в обычную портниху, которая привыкла к капризным клиенткам.
– Я бантики люблю и рюшечки. Оборочки и воланы. – Призналась мама. – Те фасоны, что ты мне советуешь, уродливые. Я в них буду выглядеть старухой.
В итоге Гая зашла в дом. Мама провела ее в летнюю кухню. Усадила за стол и велела мне вытащить из холодильника домашние вареники и сварить их.
– Я не хочу есть. – Запротестовала Гая.
– Надо. Мы за Альтаиром поедем завтра. Вот только договорюсь с соседом Колькой, чтобы он нас отвез. – Предупредила Гаю мама. – Поешь, а то сын тебя увидит и в обморок упадет. Ты стала страшной. И вши у тебя. Я вижу это невооруженным глазом.
Я вытаращила на маму глаза, зажигая газ на плите и отправляя в кипящую воду в кастрюле вареники. Но мама выглядела невозмутимой. Она вытащила из шкафа машинку для стрижки, и собралась подстричь гостью.
Та перестала упрямиться и послушно уселась на стул посреди комнаты и дала замотать себя какой-то тряпкой беспрекословно.
– Я мыть тебя пойду после этого. Ты чего по улице без калош шляешься? – Стала упрекать Гаю мама, показывая пальцем на грязные ступни гостьи. Была как раз ранняя осень, не холодная, но с дождями.
Гая потупила свой взгляд. Кажется, ей стало стыдно.
Обрив налысо гостью, мама поволокла ее ванную комнату в дом, причитая, что не намерена терпеть вонь, которая шла от матери Альтаира – она совсем плюнула на себя от горя.
Потом мама выдала этой замарашке мыло, барахло, которое нашла в шифоньере и полотенце.
И, кстати, мои кожаные ботинки, дорогие, но уже поношенные, которые я все никак не могла выбросить. И любила за их практичность и удобство.
Гая стала выглядеть, как узница с этой лысой головой, на которой обнаружились раны и ссадины. И прыщи. Она закуталась в одно из маминых платьев, которое сама же ей и сшила. Оно смотрелось на ней нелепо. Это был дурацкий фасон, напоминающий разлетайку с множеством веревочек.
Как из психушки, вдруг мелькнула в голове у меня мысль. Словно прочитав мои мысли, мама мне доложила:
– Завтра повезу ее в психушку определять. Поэтому привожу в порядок. Бродит по улицам, как неприкаянная, еще прибьют ее. Кольку попрошу, чтобы помог.
В это время она уже накормила Гайю и напоила разбавленным спиртом. Та от такой трапезы тут же выключилась. Прямо в летней кухне. И прислонилась к столу, спокойно похрапывая.
Мы с мамой перетащили ее на тахту, которая стояла тут же. И прикрыли покрывалом.
Волосы и одежду Гайи мама спалила во дворе в костре, в котором сжигала всякий мусор или то, что оставалось после проводимых ею обрядов.
На следующий день она сдала Гайю в психушку, из которой та больше не вышла. Мама ездила навещать свою протеже несколько раз и видела ее истерику. Она не вылечилась нисколько, наоборот, окончательно одурела от того отношения, которое к себе встретила. Ее там насиловали санитары и психбольные. И били тоже часто и много.
Самым обескураживающим моментом для меня оказался тот, что я, заглянув в шкаф с одеждой, не нашла свои вещи, начиная от трусов и носков и заканчивая добротным и дорогим шерстяным пальто.
Как выяснилось, мама нарядила эту безумную женщину в мои вещи. Когда я спросила, зачем она это сделала, мама невозмутимо ответила:
– Ну не в своих же платьях и трусах ее сдавать в психушку. У нас не совпадают размеры. А ты миниатюрная и молоденькая. И как-нибудь переживешь потерю своего пальто и белья. Не голой же мне ее определять! Не морочь мне голову, Агата, скоро тебе все эти игрушечные вещи не пригодятся. Ты станешь такой толстой, что будешь не успевать обновлять свой гардероб.
Мама оказалась права. Поскольку, когда я уехала на Север, я стала резко толстеть. Не знаю, что это было, переклад на меня, заклятье мамы или ее тайная мне месть из зависти, может быть и неосознанная.
В то время она очень сильно расползлась и постарела, хотя была женщиной еще просто пожившей. Отец решил с ней развестись и сошелся со своей компаньонкой, сильно моложе себя, но инвалидом ( у той был протез на одной ноге).
Больше никогда я не вернулась к своему 40му русскому размеру. И сейчас ношу уже аж 48.
Пророчества мамы сбылись.