Борзов после завтрака вышел на палубу.
Чтобы не вдыхать въедливый запах груза, он перешёл на левый борт, опёрся локтями о планширь фальшборта, закурил и огляделся.
«Леди Белла» уже три дня стояла в порту под погрузкой – грузили рыбную муку.
Погода в конце апреля в этом районе Перу стояла отличная. Лёгкий ветерок дул со стороны океана, сдувая «прелести» запаха груза и принося утреннюю прохладу. Солнце недавно выглянуло из-за цепи гор, возвышающихся на востоке, и плавно начинало свой дневной путь по ярко-синему безоблачному небу. Оно ещё не успело прогреть землю, поэтому дышалось легко и свободно.
Подставив лицо под его ласковые лучи, Борзов наслаждался новым утром. От такой обстановки желание спускаться в машинное отделение окончательно пропало, и он принялся рассматривать окружающий судно ландшафт.
Судно стояло носом к берегу. Города из-за надстройки он не видел. Просматривался только причал, под прямым углом идущий к берегу и упирающийся в огромную гору. На её безжизненных склонах почти ничего не росло и она серо-коричневыми скалами и каменистыми осыпями уходила высоко вверх.
Вершину её украшал огромный монумент, вознесённый туда каким-то местным бизнесменом. Об этом вчера в городе рассказал ему один из клерков фотоателье, куда он отнёс плёнки, чтобы ему напечатали фотографии.
Влево от причала дугой уходил каменистый пляж, заканчивающийся у подножия другой пологой горы. К своему удивлению, Борзов прочёл на её склоне надпись «Lady Bella», написанную белой краской огромными буквами.
– Понятно, куда делась краска, – усмехнулся Борзов, вспомнив, как вчера третий механик Фернандо с мотористами Фортичем и Бангсалом куда-то тащили пару бидонов белил.
Вчера в субботу машинной команде после обеда по правилам компании полагалось выделять свободное время для наведения порядка в судовых и личных помещениях. Но третий механик отпросился у него сходить с мотористами на берег, сообщив, что порядок у них уже наведён. Теперь эта надпись наглядно свидетельствовала о том, как машинная команда провела свободное время на берегу.
Любят же филиппинцы малевать название пароходов, на которых они работают, где ни попадя. Теперь эта надпись на многие годы будет извещать всю округу, что именно сюда приходила и стояла у причала «Леди Белла».
За разглядыванием окрестностей Борзов не заметил, как к нему подошёл второй механик не по годам располневший крепыш с окладистой русой бородой на круглом лице. И звали этого бородача не иначе как Владимир Ильич. Для филиппинского экипажа это ничего не значило, но Борзов прекрасно понимал этот отголосок советской эпохи, хотя сейчас и проживающий в незалежной Украине, в городе Мариуполе.
Ильич остановился рядом с Борзовым, опёрся на планширь и также бесцельно уставился в берег. Но за всей этой безразличностью и спокойствием крылся какой-то смысл, который через пару минут и проявился.
Когда Ильич говорил, то из-за густоты бороды слова из него выходили глухо, как из бочки, поэтому к ним приходилось внимательно прислушиваться.
– Владимирыч, – начал он, – а не сходить ли и нам после обеда на берег? Вон филины, – он указал на размалёванную гору, – вчера отдыхали, да допоздна караоке орали. А что бы и нам не расслабиться?
– А что, – пожал плечами Борзов, – можно и расслабиться.
– Вот-вот, – засуетился, даже как-то неуважительно к своей комплекции, Ильич, – сходить на бережок надо обязательно. Я тут вчера такую забегаловку надыбал… – Ильич от пережитых вчера впечатлений даже закатил глаза. – Там таких курочек на гриле готовят… А салатики там какие… – Он раскрыл глаза и косо посмотрел на Борзова.
От его слов и смачного причмокивания Борзов непроизвольно представил себе зажаренную на вертеле, пышущую жаром, с капельками стекающего жира курочку с золотистой кожицей. От такой картины, промелькнувшей в голове, у него даже, несмотря на только что съеденный завтрак, рот наполнился слюной.
Что Ильич был любителем покушать, Борзов за последние четыре месяца уже усвоил. Он постоянно, по несколько раз в день гундел, что филиппинский капитан ворует и продуктами в полной мере экипаж не обеспечивает, что повар с ним заодно, что они его, Ильича, вообще уже задрали и хозяину компании Макринку он об этом обязательно капнет.
Что Ильич уже прошерстил все ближайшие от порта забегаловки, Борзов не сомневался, потому что он уже через пару часов после швартовки сбежал на берег и вернулся довольный, вальяжный и с засаленной бородой.
Сегодня воскресенье. Законный день отдыха и его можно потратить по собственному усмотрению, поэтому Борзов решил:
– Давай кое-что сделаем до обеда, а там и тронемся в город да протестируем твоих курочек.
По лицу Ильича трудно определялось, как он воспринял слова Борзова, но глаза его заблестели от предвкушения встречи с очередной курочкой, и он засуетился.
– Тогда чего тянуть? – пробубнил он, потирая ладони. – Сделаем обход и пойдём.
– Пошли, – без особого энтузиазма согласился Борзов и, зайдя в надстройку, поднялся к себе в каюту, чтобы переодеться.
Во время кофе-тайма, когда они сидели на корме под тентом со вторым механиком и пили чай, из надстройки вынырнул вездесущий мессбой. Найдя глазами Борзова, он приложил четыре пальца к плечу и головой кивнул куда-то вверх.
– Чиф, – торопливо начал он, – мастер тебя зовёт.
Борзову понял, что спокойно допить чай не получится, потому что капитан изволили проснуться и вызывают его на ежедневный доклад.
Филиппинский капитан вёл себя как местный царёк. Он просыпался к кофе-тайму, и тут начиналась суета. Мессбой бегал к нему с завтраком, начальник рации с прогибами представлял полученную почту, старпом отчитывался о проделанной работе, а стармех – о состоянии машинного отделения. Всё это происходило в каюте капитана, где за столом сидел он сам и вальяжно принимал доклады у подчинённых.
Если судно находилось у причала, то доклады происходили у него в каюте и все филиппинские докладчики рассаживались за столом в ожидании следующих распоряжений, а в море капитан поднимался на мостик, и тогда уже оттуда мелкими волнами вниз шла вся суета.
Поначалу, когда Борзов только пришёл на судно, капитан с ним почти не разговаривал, а лишь при любом подходящем случае орал.
Борзов даже не предполагал, что в этом тщедушном создании ростом под сто шестьдесят содержится столько апломба и наглости. Любые распоряжения он отдавал Борзову с видом пренебрежения, как будто кидал ему кость, а если, не дай бог, что случится в машине, то тут воплей извергалось выше клотика. Капитан тогда бесновался и орал в лицо Борзову. Но так как грамотно разговаривать по-английски Борзова не мог, то он терпел эти крики. Читать, писать и переводить Борзов мог легко и свободно, а вот разговаривать не мог. Внутри него стоял какой-то стопор, преграда, которые он никак не мог преодолеть.