Соня умерла.
Мне до сих пор нереально произносить эти слова. Каждый раз эта фраза взрывает мою вселенную.
Она не могла умереть! Просто не могла! Только не Сонька!
Она так жизнь любила! Умела радоваться всему…
– Чёрт…
Не смотрю на него, но вижу, что ему не по себе. Не надо было говорить. Не надо вот так.
Молчим, пара минут – и машина тормозит у входа в популярную здесь несетевую кофейню.
Вижу, как Тор подносит руки к лицу, закрывает глаза нижней частью ладоней. Его грудная клетка как-то слишком быстро поднимается и опускается. Потом он резко убирает руки и задирает голову вверх. Я вижу, как покраснели его веки, белки.
– Чёрт, какое я дно… – он дышит прерывисто.
Я ничего не говорю. Не могу разобрать свои эмоции. Раньше мне не хотелось, чтобы меня жалели, соболезновали, меня это не просто раздражало, вводило в ярость. Рвало на части.
Может, потому, что я не верила в то, что Сони нет? Я долго-долго не верила.
Наверное, до того момента, пока папа… Пока папа не решил уехать.
До сих пор не могу понять…
И вообще… Как стало сложно жить.
И больно. Может, просто потому, что я выросла?
Зачем я выросла?
Раньше я все время говорила Соне – хочу стать взрослой, хочу стать взрослой! А она, смеясь, отвечала, что я дурочка, что маленьким жить гораздо проще…
Соня…
– Лера… ты… Чёрт, – голос у Тора срывается, хрипит…
– Успокойся. Нормально всё. Ты не знал.
– Ничего не нормально. Как ты после всего вообще можешь со мной рядом… Просто… убиться об стену.
– Мы пойдем пить кофе?
– Кофе?
Я смотрю на него, сжав челюсти.
Не надо меня жалеть. Не надо. Это не поможет. Никогда не помогает.
Кажется, он понимает мой внутренний посыл, просьбу.
Молча выходит, огибает машину, чтобы открыть мне дверь, подает руку. Кавалер.
У самого входа в кофейню он вдруг резко притягивает меня к себе.
Глаза в глаза.
Не дышу. Опасно дышать. Он… Рома… Он вкусно пахнет, его аромат действует на меня сильно. Голова кружится и… Хочется стоять вот так. Долго, долго, долго.
– Лера…
– Что?
Почему-то мы говорим очень-очень тихо.
– Лера, я…
– Пойдем, холодно, у тебя куртка тонкая.
Он пытается улыбнуться и как-то странно морщит нос, потом проводит большим пальцем по моей щеке.
– Разве тебе не всё равно?
Качаю головой, еле-еле, почти незаметно.
Мне не всё равно в этот момент. И вообще. Мне на него не всё равно!
Что-то сломалось в моей системе. Он вломился в неё вопреки всем законам.
И я это принимаю. Пока.
Пока он такой вот. Роман.
– Пойдем?
– Ладно, Мышка, пойдем, будем кормить тебя завтраком и поить кофе.
– Я не голодная.
– А ты притворись, ради меня, ладно?
Улыбается.
Харизма. Вот уж чего у него не отнять. Он, конечно, и без этого просто красивый парень, но харизма!
Понимаю, почему половина девиц школы сохнет по Тору.
Мы заходим в кофейню. Бариста – неожиданно, но он тут довольно брутального вида мужчина лет тридцати, с бородой, плечистый – говорит густым басом:
– Утра, Тор, как всегда?
– Мне да, а девушке…
– А барышню я и сам спрошу. Что желаете, красавица? Рекомендую мой авторский раф с каштаном, или с тыквой, кофе по-венски, имбирный латте?
– Можно просто капучино?
– Нельзя. Выбираете мой, бесплатно. Если не понравится – сделаю капучино, тоже бесплатно.
– Анатолий сегодня щедрый? – Тор ухмыляется, потом приобнимает меня, подмигивая.
– Анатолий любит блондиночек, – брутальный весело подмигивает мне.
– Эта блондиночка занята! – ого… вот это… вот это заявочки!
Почему-то после этих слов в груди словно взорвался грузовик с мандаринами – сочно, ярко, горячо и… вкусно.
И как-то резко меняется настроение этого утра.
Мы сразу другие, словно не было только что этих минут в машине, когда я сказала о Соне, а он отреагировал так… странно.
– Мышка, что ты будешь на завтрак? Миндальный круассан? Или бейгл с сёмгой.
– Я буду сырники с кленовым сиропом.
– Отлично, – он смотрит на меня и улыбается, и ведет себя так, как будто…
Как будто мы пара.
Странно. Мне снова это кажется странным. Не неприятным. Необычным, что ли. Он это перед баристой, что ли? Или?..
– Мышка, садись за столик, я сейчас все принесу.
– Хорошо.
Специально выбираю столик в глубине зала, в нише, которая еще и удачно перекрывается вешалкой, на которую пристраиваю свой пуховик.
Пишу сообщение классной, что проспала и приду ко второму уроку. Она отвечает сухо, благодарит за предупреждение.
Вчера ведь Ольга Александровна говорила с мамой.
Вообще, конечно, это прямо «Камеди-вумен».
Директриса, наш обожаемый в жирных кавычках «Ксенон», как я понимаю, была в шоке после моего демарша – когда я сбежала, не пошла в её кабинет оправдываться за выходку на физре. Сначала она устроила трэш нашей «классухе», а потом позвонила маме.
Надо знать мою маму. Она всё спокойно выслушала. А потом ответила, что если в элитной гимназии у ребенка воруют вещи прямо во время урока, то надо звонить не родителям ребенка, у которого украли, а родителям тех, кто это сделал. И директрисе крупно повезло, что её дочь, то есть я, решила вопрос по-своему. Потому что если бы дочь позвонила ей и сообщила о том, что она голая сидит в раздевалке, в школе бы через пять минут были полиция и телевидение.
Моя мама стоматолог, уж что-что, а пугать людей она умеет…
После директора позвонила классная и тоже выслушала отповедь про мажоров и безнаказанность.
Мне, разумеется, тоже от мамы слегка досталось, я попросила прощения, пообещала, что больше не буду, ну и… рассказала про Рому.
И про его помощь, и про то, что он племянник моей Анфисы.
– И он тебе нравится? – хорошо, что мама это спросила, когда Сашка ушёл отдыхать.
– Не знаю, – пытаюсь солгать, как будто получится! – Да, мам, нравится.
– Несмотря на все его выкрутасы.
Пожимаю плечами. Что поделать? Как раньше говорили – сердцу не прикажешь?
Я пыталась. Да. Очень старательно уговаривала себя, что мне всё равно. Не смотрела на него в школе совсем. Не замечала.
Игнорировала его реплики – он сообразил, что я нифига не физик, и постоянно троллил, особенно если приходилось что-то отвечать у доски или с места.
На физкультуре тоже несколько раз докапывался. Да и на литературе тоже.
И тот конфликт тоже произошёл на литературе…