Сплю как убитый.
Что там говорят, не может человек с нечистой совестью нормально спать? Хрен с два. Еще как может.
Моя совесть нифига не чиста. Я просто…
Просто фееричный кретин. Как она тогда сказала? Имбецил? Обидно, да?
Нет. Нифига.
Обидно увидеть, как девушка, которая… в общем, от которой у тебя внутри адово пламя выжигает все дотла… как эта девушка бросается на другого.
Даже не просто обидно. Разбивает. В труху.
Из сердца кровь сочится.
А винить можешь только себя и больше никого. И вообще…
Злость разъедает. До нутра. Я же её… Я каждый день о ней! Каждый проклятый день, пока на сборах был! Я же…
Каждый спарринг представлял, что она смотрит! Не так, как тогда. Когда из-за меня на колени встала. По-другому.
Восхищенно! Я видел этот взгляд! Она так смотрела в музее на чувака, который играл Маяковского.
Нас Оленька, классуха, затащила на спектакль в музей Владимира Владимировича на Лубянке. Это было прикольно. Актеры вместе со зрителями ходили из зала в зал. Я не очень люблю всё вот это, может, потому, что насмотрелся этих шоу изнутри, знал и звезд капризных, которые на сцене и в кино из себя невинность строят, а в реале – такие гнилые и продажные… Но тут – зацепило.
Пошёл, кстати, чтобы постебаться, думал, будет треш. Но актёры реально работали на разрыв. Особенно Сам. Маяковский. Крутой парень.
Он читал, а Мышь на него смотрела. Рот открыв. А я на неё. Пока не получил локтем в печень от Коршуна.
– Объектив зачехли, Тор, палишься.
– Отвали.
– Я серьёзно.
Олечка на нас шикнула – мешаем! И Щепка тоже посмотрела так, неодобрительно.
Ну, ясен пень, мы для неё имбецилы.
А Маяковский…
Чёрт, все ведь и вышло по итогу из-за этого спектакля. Из-за стихов. Что меня дернуло?..
Весь вечер снова перебираю в памяти всё. Он первого столкновения в коридоре до того самого дня. Потом весь сегодняшний. Начиная с момента, как увидел её худенькую голую спину в спортзале.
И офигел.
Сижу у Анфисы на кухне, пью чай с имбирём. Тётка в душу не лезет. Просит почитать ей новое.
– Для меня ты весь мир. Это серьёзно. Я просто смотрю, тону, улетаю, не выгребаю, иду ко дну. Вязко. Резко. Витиевато… сочиняя на ходу фразы без мата. Смотрю в глаза и понять не могу, чем зацепила меня и поймала в капкан, и сердце как драм-машина… А ты твердишь постоянно: «Мне всё равно», от этих слов я иду на дно.
Пауза. Я никогда не стеснялся Фис, но тут что-то… замкнуло…
– Лера красивая, она очень ранимая на самом деле, – тётушка моментально считывает эмоции. Эмпат.
– Она? Она… как эта… железная кнопка.
– Дурак ты, Ромка.
– Еще скажи, имбецил.
– Это она так тебя назвала?
Молчу. Отправляюсь спать, не готов к разговорам. Совсем.
Обещал написать ей. А нужны ли Мышке мои сообщения? Похрену… Пусть. Пусть обнимает кого хочет. Пусть общается, с кем хочет. Пусть… пусть я не достоин её высочества. Я…
Не хочет – не надо. Навязываться не привык. Сама еще пожалеет…
Ага, как же. Не привык навязываться!
Утром моя тачка стоит у её подъезда.
Она выходит одна. Бледная.
Вспоминаю слова биологички. Спазм сосудов. Чёрт, а если это опасно?
– Лера?
– Рома? Что ты тут делаешь?
– Ты просто Капитан Очевидность…
Чёрт. Из подъезда выходит тот самый кент, что был вчера, и с ним женщина, очень похожая на Леру. Мать?
– Лера? Что тут происходит?