Лазанье по балконам вообще мой любимый вид спорта.
Ирка перешла в одиннадцатый. Зарплату нам, тренерам, платили понемногу и с большой неохотой. Машина оказалась настоящей палочкой-выручалочкой. Половину лета я по утрам отправлялся на калым. За день зарабатывал месячную тренерскую ставку. И каждый день завершал букетом роз.
Подъезжая к ее подъезду, уже совершенно твердо знал, дома ли она.
Вообще, вся эта история с Ириной, для меня до сих пор полная загадка. В цехе, под названием «советская школа», было сделано все, что бы на выходе с конвейера получить из меня, Сашки Луцкого нормального, старательного, строителя коммунизма, глубоко верующего в победу социализма во всем мире и неоспоримость советской науки. И я вполне соответствовал ГОСТам. Во всяком случае, до встречи с мадемуазель Коробковой я был убежден в том, что все в мире имеет научное объяснение. А то, что объяснить невозможно – бредни умалишенных или спекуляции шарлатанов. С Иркой я стал умалишенным шарлатаном.
Я чувствовал ее на расстоянии. Я мог совершенно определенно сказать: хорошо ей сейчас или плохо, далеко она или близко. Такая чертовщина. Только один раз за все время я не смог заранее определить будет она на тренировке или нет. Тогда я полдня провел в предвкушении встречи. Я был уверен, что она придет. Я ждал ее до последнего. Она появилась только на следующий день. Без спортивной формы. Мое вчерашнее разочарование вылилось в приветствие, которое трудно было назвать приятным. И зря. У Иры умер дедушка. Ребенок ревел весь прошедший вечер и пришел за поддержкой… Однако, всегда ли мы готовы разглядеть чужое горе за своими обидами? Во всяком случае – сразу?
Приезжая с цветами я уже знал: дома она или нет. Посылая цветы с ребятней из ее двора, или оставляя в ручке ее дверей, я чувствовал когда она их видела и выглянет ли из окна. Такой идиотизм на уровне пятнадцатилетнего школьника. Самое странное в этом мистическом спектакле начиналось позже. Тогда, когда мои представления о происходящем сталкивались с тем, что происходило в действительности. Я видел, как будто находился в ее комнате, как Ирина, проснувшись на следующий день, еще сонная, улыбаясь, шла к букету. Как она вдыхала тонкий аромат. Я знал с абсолютной точностью, что она думает обо мне и думает хорошо. Но, чем ярче были эти виденья, тем холоднее и резче были наши встречи. Так все продолжалось до первого сентября.
Тридцать первого августа под вечер заехал на рынок. Это сейчас цветами торгуют всюду и везде. Тогда розы – только на рынке за «хороший цена. Год стоять будет. Ну, чуть меньше год.» «Хороший цена» перед первым сентября, конечно, переходил в разряд «очень хороший». Короче я взял букет на все свои наличные. Привез домой. Обрезал, как полагается, нижние листья. Подновил срез и замочил цветы в ванне.
В три часа ночи оседлал свою работягу – «восьмерку» и полетел по пустым улицам к заветному дому. К акции я готовился заранее и весьма тщательно. Добраться до первого балкона на втором этаже ее дома, можно было только, пожалуй, Сабонису, да и то, если бы его подсадил Ткаченко. Но, стоявшая рядом, в стык, девятиэтажка, имела лоджии, закрытые декоративной бетонной решеткой. По этой решетке, как по лестнице, можно было влезть хоть на крышу. Фокус состоял только в том, что бы с лоджий одного дома перебраться на балконы другого. Если бы я был обезьяной, все вопросы снимались бы сами собой. Но мне не повезло: родился человеком. Так, что пришлось изготовить из стальной арматуры крюк в форме английской S. Рука Homo Sapiens плюс крюк, вполне способны заменить одну средней ловкости обезьяну.
Дальше сущая мелочь. Зацепиться крюком за край балкона и постараться не разбиться. Внешне план выглядел не слишком изящно, но вполне реалистично.
В половину четвертого я прибыл на место. Понятно, что нормальный человек наверняка решал бы проблему любовных взаимоотношений как-то иначе. И наверняка, намного продуктивнее. Но я нормальным не был никогда.
Без пятнадцати четыре упакованные в сумку цветы болтались у меня за спиной, а я болтался на решетке лоджии между вторым и третьим этажом. Все складывалось слишком просто. И на подвиг ради прекрасной дамы мало походило. А меня тянуло на подвиги. Нормальные герои, как известно, всегда идут в обход. Руководствуясь этим жизненным принципом, я начал «перестроение» с лоджий на балкон не на ее, шестом этаже, а на четвертом.
Когда я летел навстречу балкону, повиснув одной рукой на крючке, и нелепо размахивая второй в воздухе, я чувствовал себя кем угодно: рыбой и птицей, но только не обезьяной. Скорее странным гибридом селедки и воробья. Мысли о зоологии и гибридизации из моей головы напрочь вышибла встреча с балконом. Я понял, как был не прав, когда пренебрегал курсом физики в школе. Во всяком случае, предварительный расчет колебательных движений свободно подвешенного маятника, мог бы мне подсказать иной план действий. Тогда, возможно, я бы не впечатался в торец балкона плечом и носом. Все остальное от меня обняло балкон снизу. Потом мы с балконом расстались и мое тело отправилось в обратный путь.
Что такое «перелет ткачева» знает любой поклонник спортивной гимнастики. Наверное, со стороны было весьма любопытно наблюдать за моей интерпретацией этого элемента. Перелет Луцкого – мой перелет – выполняется кувырком с балкона четвертого этажа на балкон третьего. Изображая птенца выпавшего из гнезда, и пытаясь зацепиться руками за воздух, я больше всего боялся потерять сумку с цветами. Идиот – это диагноз и стиль жизни одновременно ….
Мне повезло. Я не упал. Не помял цветы. Не сломал позвоночник. Я повис на перилах. Причем сначала «солнечным сплетением», затем челюстью и лишь после этого включил в процесс самоспасения руки. Все постепенно становилось на свои места. Приключение перестало казаться таким простым. У меня появился повод себя считать героем.
Немного отдышавшись, с ее святым именем на разбитых губах я продолжил восхождение.
Меня всегда удивляли люди страдающие бессонницей. То есть типы, встающие из теплой постели среди ночи, начинающие курить, бродить по квартире, жарить яичницу, кипятить чай – с моей точки зрения должны вызывать повышенный интерес компетентных органов. Если человек не спит ночью – значит либо совесть мешает, либо ее отсутствие.
Стоило мне, наконец, преодолеть четвертый этаж и войти в плотный контакт с пятым, как почти одновременно ниже и выше меня хлопнули балконные двери. Лунатики выбрались на ночное священнодействие. Я, вжавшись в стену, старательно изображал лепного Атланта, а вышестоящий полуночник со снайперской точностью стряхивал на меня пепел, и, временами, смачно сплевывал. В заключение, он покряхтел, сказал: «Хорошо!» и скинул непотушенный окурок мне за шиворот. Поверьте, когда смотришь такое во французских комедиях, все выглядит намного забавнее, чем в жизни.
Товарищи, господа, спите по ночам. А если не спится, то хотя бы не бросайте не затушенных окурков. Вы можете стать причиной пожара или сделать больно совершенно невинным людям, лазающим по балконам!
Нижний лунатик, слава Богу, только прокоптил меня дымом дешевого табака и особых неприятностей не доставил. Может быть, не хотел, а может – доплюнуть до меня было сложно.
Эти пять минут табачно-плевкового издевательства вполне удовлетворили мои амбиции. Я, наконец, прочувствовал значимость своего поступка. На ее балкон я просто влетел как на крыльях. «Вот подвиг, способный пробудить ее любовь. Не оценить такое нельзя!» – думал я, бережно раскладывая розы в открытой форточке.
Обратный путь был легок и приятен, как прогулка на катере (Черное море, штиль, «бархатный сезон» в воде – медузы, над водой – чайки, а выше – ласкающее кожу солнце). Уже стоя на газоне перед домом, я сообразил, что на радостях оставил сумку наверху. Возвращаться за ней значило поставить на одну ступеньку мою ненаглядную Иришку и какую-то дурацкую сумку. Да и искушать судьбу дважды за одну ночь – перебор. Даже для такого шизофреника как я.
Помечтав с пол часа в машине под ее окнами, завел мотор и помчался, по все еще пустынным улицам, домой, счастливы и удовлетворенный.
А вечер обозначил цену женскому романтизму.
Она пришла на стадион в сопровождении двух ухажеров. Посмотрела на меня как врач на пациента психбольницы и, сопровождая слова своей фирменной, обаятельной улыбочкой заявила:
– Если вам дорога ваша сумка, то зайдите и получите у папы.
– Что получить? – Попытался я сделать хорошую мину при плохой игре.
– Что надо. Сумку. Вот!
И она повернулась. И она взяла своих ухажеров под руки. И она удалилась гордой походкой укротительницы диких животных. Т.е. нас, мужиков.