Я шагал по тёмному гулкому коридору, уходящему в бесконечность. Зачем, почему и куда?.. Эти мысли меня не волновали, был важен только сам процесс. Я знал, что должен идти – и всё тут.
Ничего не беспокоило, я был холоден и собран, как никогда прежде. Мне это нравилось, дорога занимала все мои мысли.
Вперёд, я должен идти вперёд…
Внезапно в конце вспыхнул свет. Он был яркий, слепил глаза. Смотреть на него было невозможно, он мешал мне шагать.
Я отшатнулся, вскинул руки, заслоняясь от этого света…
– Дайте ему нюхательную соль. Быстрее!
Лёгкие словно ошпарило ацетоном.
– Какого хрена!
Коридор исчез. Вместо него появилась какая-то комната, я сидел посреди неё на диване, глупо таращась на лица окруживших людей.
Некоторых из них я знал, причём довольно неплохо: Николаев – начальник МУР, Панкратов… Отличные мужики! Но что они здесь делают и откуда взялись? И что это за комната?!
Рядом с Николаевым возник бородатый человек в пенсне, чем-то похожий на Чехова.
Твою мать! Это же его я недавно видел со шприцем в руках! Потом был укол, а после укола… После укола память превратилась в чёрную дыру. Я словно исчез.
И теперь этот коновал снова появился возле меня. Что же такое происходит?
Я чуть не подпрыгнул, но меня тут же усадили на место.
– Спокойно, Быстров! Спокойно!
– Товарищ Николаев, этот гад…
– Этот гад уже не представляет для тебя опасности.
– Он уколол меня какой-то дрянью!
Бородач виновато опустил взгляд.
– К счастью, это был не яд. Какой-то экспериментальный препарат, на время подавляющий волю. Ещё немного, и его действие закончится, а ты окончательно придёшь в себя. Кстати, познакомься с его создателем – это профессор Щеглов. – Николаев показал на бородача в пенсне. – Он уже раскаялся и даёт признательные показания. Так ведь, профессор?
Профессор испуганно кивнул и добавил дрожащим голосом:
– Меня заставили.
– Бокий? – сразу понял я.
Щеглов понуро произнёс:
– Да, Глеб Иванович Бокий, начальник спецотдела ГПУ. Я работал у него в лаборатории. Но я ни в чём не виноват, я только выполнял приказания начальства.
– С этим мы ещё разберёмся.
Я перевёл взгляд на Николаева.
– Сколько я уже здесь нахожусь?
– Второй день.
– А Щеглов зачем?
– Только он знает, что это за препарат и как с ним бороться. Я его предупредил: если тебе станет хуже – лично пущу ему пулю в лоб. И гражданин Щеглов проникся. Так ведь, профессор?
– Д-да, – ответил тот. – Можете не переживать: я сразу сказал, что буду сотрудничать со следствием.
– Что они хотели со мной сделать? Вывести из игры? – спросил я у Николаева.
– Наоборот, вовлечь в игру. И ты даже не представляешь, в какую! Когда мы копнули – я не поверил своим ушам. Вообще-то пока это служебная тайна, но раз ты заварил эту кашу, тебе я могу доверять, – усмехнулся начальник МУР. – Глеб Иванович посчитал, что его плохо продвигают по служебной лестнице, и решил, что ситуацию можно исправить, устранив преграду.
– Дзержинского? – догадался я.
– Да. Бокию стало тесно в рамках спецотдела. Захотел выйти на другой уровень: из пешки превратиться в ферзя. А ты, Быстров, стал бы тем, кто убьёт Феликса Эдмундовича.
– Интересно, с какой стати я был должен так поступить?
– Это как раз вопрос чисто технический. С помощью препаратов и прочих методик воздействий на мозг тебя бы так заморочили, что ты бы пошёл на убийство товарища Дзержинского, даже не задумываясь. Само собой, в живых тебя бы не оставили.
– Мне бы понадобилось оружие. Или они хотели, чтобы я убил Дзержинского голыми руками?
– В охране наркома у Бокия есть свой человек. Он бы тайно передал тебе револьвер, и этот же человек потом тебя устранил.
– Хороший план, – вынужденно признал я.
– Не без изъянов, но хороший. Заодно убили бы сразу несколько зайцев. Расследование о смерти Евстафьевой закрылось бы само собой. Про гибель её мужа я вообще молчу. А ведь это было не самоубийство, – задумчиво произнёс я.
– Так и есть. Часть сотрудников спецотдела прошла обработку Павлом Мокиевским.
– Мокиевский? Впервые слышу эту фамилию.
– Он, если можно так сказать – врач. А ещё – сильный гипнотизёр. Возможно, лучший в стране. Евстафьеву приказали покончить с собой, он так и сделал. Всё, что было нужно – телефонный звонок. Как представлю себе, что эти уроды творили с людьми – аж мороз по коже, – поёжился Николаев.
– Почему погибла жена Евстафьева? Она была как-то замешана в эти опыты?
Николаев грустно вздохнул.
– Стала случайной жертвой. Бокий на своей даче устраивал настоящие оргии, в которые вовлекал не только сотрудников спецотдела, но даже их жён. Когда удалось выяснить, что там творилось – я не верил своим глазам и ушам. Бокий устроил натуральный вертеп. Организовал, как они это называли – дачную коммуну. Каждый участник платил десять процентов от месячного оклада. Там царили нравы похлеще, чем в древнем Риме: проституция, дикий разврат, повальный грех. Бокий даже своих малолетних дочерей не пощадил! Подкладывал девчонок в чужие постели! – Николаев сплюнул от возмущения. – Евстафьева в какой-то момент заартачилась. Заявила, что больше не будет в этом участвовать. Бокий в тот день был нетрезв. Отказ Евстафьевой оскорбил его. Он разъярился и приказал закопать женщину живьём. И знаешь, что, Быстров?
– Что, Иван Николаевич? – вскинулся я.
– Ни один из его людей не ослушался приказа. Просто в голове не укладывается! Разумеется, в трезвом виде Бокий никогда бы не пошёл на такое, и всё-таки…
– Пошёл бы, Иван Николаевич, – покачал головой я. – Что с ним, кстати? Что с Майоровым? Мне надо чего-то опасаться?
– Оба находятся под арестом и дают признательные показания. Коллеги из ГПУ просто жаждут забрать их себе, но я договорился с Феликсом Эдмундовичем, и потому у нас право «первой ночи», – торжествуя, сказал Николаев. – Пока не выпотрошим до конца, никому не отдадим.
Я облегчённо вздохнул.
– Тебе неинтересно, как всё произошло? – спросил Николаев.
– Очень даже интересно, – закивал я.
– Как мы с тобой тогда договорились возле синематографа, я поставил за тобой слежку – подключил лучших людей. Они видели, как тебя вечером вывели из подъезда, погрузили в экипаж и повезли. Мои парни проследили, куда тебя доставили, и ворвались в нужный момент. По сути, мы застали их на горячем: они не просто похитили тебя и обрабатывали. Для подстраховки, если что-то пойдёт не так, команда Майорова собиралась повесить на тебя ещё и убийство Гельмана.
– А этот тип тут причём? – удивился я.
Благодаря этой крысе меня чуть было не подставили. Но роль нэпмана в дальнейших событиях казалась слишком туманной. Он никак не вписывался в ту комбинацию, что затеял Бокий и его шайка.
Кстати, отрадно слышать, что они за решёткой и вряд ли отвертятся.
– Наум Израилевич давно работал на ГПУ, был, так сказать, внештатным сотрудником. Иногда даже помогал отделу материально, за что получал некоторые… послабления, что ли. Но он засветился и стал ненужным. Его зарезали, а на ноже оставили твои отпечатки пальцев. Если бы Мокиевский и наш профессор Щеглов не смогли бы запудрить тебе мозги, пустили бы в ход твои пальчики. Дальнейший расклад ты представляешь.
– Представляю. А мотив – месть за подставу? – догадался я.
– Именно. В общем, если бы ты оказался твёрдым орешком, твой труп нашли бы возле мёртвого тела Гельмана, и всё было бы шито-крыто. Так что ты вовремя ко мне обратился, – усмехнулся начальник МУР.
– Спасибо вам, Иван Николаевич, – искренне сказал я.
– Тебе спасибо, Быстров. Если бы ты не вызвал огонь на себя, ещё неизвестно, чем бы всё закончилось.
– Для меня, наверное, всё точно было бы очень плохо, – вздохнул я.
– Тут ты брав, Быстров. Для тебя бы всё кончилось плохо, – согласился Николаев. – Но теперь, благодаря тебе, мы разорили этот гадюшник. Феликс Эдмундович лично просил выразить тебе свою благодарность! Похоже, ты далеко пойдёшь, товарищ Быстров.
– Если не остановите, товарищ начальник уголовного розыска, – улыбнулся я.
– И да, ты ведь помнишь такую фамилию – Кравченко?
– Конечно, помню. Сколько он из меня крови выпил в своё время, когда руководил губернским ГПУ! – воскликнул я.
– Бокий был одним из тех, кто его продвигал. Так что ты действительно сработал на опережение. Глеб Иванович – мстительный человек. Рано или поздно он бы обязательно вспомнил о тебе.
– Вот уж никогда бы не подумал, что призраки прошлого нашли меня даже в Москве, – задумчиво произнёс я.
Николаев посмотрел на часы.
– Мне пора, Георгий. Щеглов утверждает, что госпитализация тебе не понадобится. Похоже, он не врёт. В общем, у тебя завтра выходной, а послезавтра тебя ждут на службе. Сам понимаешь, один в лавке остался. Работать некому!