С раннего утра зарядил мелкий частый дождик. Марийон скучала за прилавком, исподтишка разглядывая худощавую чернявую женщину, которая теперь заняла место Миленки и то и дело ругалась на шайку бездомных псов, привыкших чувствовать себя здесь по-хозяйски. Она представилась Марийон Фирулой, видимо была знакомой или родственницей владельца лавки, выходца из Восточных земель, Фарида.
– Иииишь ты, мясо он выпрашивает. А губа не треснет? – ругалась она на серо-белого кобеля, который кружил вокруг мяса, махал хвостом и умилительно смотрел на Фариду. Та замахнулась на пса палкой, он обиженно отошел в сторону и лег на пустые коробки.
«Митька, – подумала Мари, Миленкин любимчик». Большой симпатии Фарида не вызывала.
По центральному проходу шел широкоплечий человек с огромным эмалированным тазом в руках. Это был хороший знакомый Марийон, моряк в отставке, Гардо. Гардо в любое время года носил на голове маленькую шапочку с круглым помпончиком, и никогда не расставался с огромной трубкой, которую Мари никогда не видела зажженной. Наверняка ему просто нравилось выглядеть суровым морским волком в глазах горожан. Мари помахала ему:
– Эй, ну что на сегодня? Устрицы?
Гардо довольно улыбнулся и тяжело поставил таз на прилавок:
– А вот и нет. Смотри, что я тебе сегодня принес. – и он торжественно снял крышку с таза. Мари с любопытством заглянула под крышку и тут же брезгливо отскочила в сторону. В тазу копошился клубок из змеевидных тел, похожих на угрей, но гораздо более омерзительных на вид.
Гардо захохотал:
– Ты что, миног ни разу не видала? Удивил, да?
– Минооог? – лицо Марийон вытянулась. Раньше она слышала это название от покойного мужа, но никогда с подобным уловом не сталкивалась, у них на Западном побережье такие штуки были в диковину. – А это точно они?
– Да точно, точно. Я когда по молодости служил на торговом, на Северном проливе, мы с ребятами их ловили целыми бочками. И мариновали, жарили, похлебки варили. А тут смотрю, у нас появились. Какой морской черт их к нашим берегам пригнал, ей-ей, не пойму. Они ж у нас тут деликатес. Твоя аристократия этот тазик на части разорвет, чтоб друг перед другом в грязь лицом не ударить. Ну что, берешь? Товар недешевый, их чтоб поймать сноровка нужна специальная. И ловушка. Так что дешевить не буду.
Мари усомнилась в деликатесности сего продукта, но из интереса купила всю партию.
– Ну смотри, Гардо. Если их кто-то и догадается купить, в чем я сомневаюсь очень сильно, то я не найду в себе ни единой силенки сложить это покупателю в корзинку.
– А ты возьми две палочки деревянные, а лучше деревянные щипцы. А лучше вот так – рукой! Оп! – И он ловко схватил одну миногу рукой и помахал ей перед носом у Марийон. А когда та пронзительно взвизгнула, захохотал и шлепнул блестящее извивающееся тельце снова в таз. А потом заверил:
– Не боись, раскупят влет, гарантия мильон процентов. Как-то раньше к нам частенько завозили их, когда тут Теодор еще начинал торговлю. Так у него Годарики всё скупали подчистую, говорят, наш мэр очень до них охочий. А ты, видать, в отца пошла.
Мари подавила поднявшееся болезненное волнение внутри.
– Гардо, а ты знал его что ль?
– Знал. – тот поправил шапочку. – Мы как-то давно, по молодости, на наш берег возвращались на торговом через Аштай, так забрали их в местном порту, они из Пиреев добирались. Он же в тех местах карты составлял. Хороший парень был батя твой, веселый такой. Жалко, что вот так вот все получилось. Так это к чему я, а вот. Он как миног видел, так у него тошнота к горлу подступала. Так и не попробовал ни разу. А второй-то ничего, ел и нахваливал.
– А второй – это кто?
– Так этот. Мастер наш, ювелир, вишь как поднялся, разбогател. А тогда простым геологом был. Они с твоим учились вместе что ли в одном месте, только по разным наукам. И в Пиреи вместе отправились, так сподручнее. Один карты составлять, а второй камни разглядывать да изучать. Тогда мы и познакомились. А сейчас ювелир со мной не знается, не его полета птица я, выходит. Да мне особо и не надобно, у меня-то друзей полно. Да ты не расстраивайся, Марийка, что загрустила-то? Глазки поникли. Ну всяко в жизни бывает, ну что ты. – он неуклюже и тяжело похлопал тяжелой ладонью Мари по плечу. – Эх, вечно я наболтаю не по делу. Пора мне уже. Ну ты тут это, не кисни. – И он сжал руку в кулачище и потряс им в воздухе, что означало что-то вроде «мы им всем покажем», затем заботливо пересчитал еще раз полученные за миног деньги и отправился восвояси.
Воспоминания об отце погрузили Марийон в печальные размышления. Может быть, когда-то Александр Пуасон и был славным парнем, но за завесой беспробудного пьянства Мари в нем этого так и не разглядела. Все свое унылое и безрадостное детство она провела в бараке на отшибе жизни, в Чемерицах. Матери своей она не знала. Они с отцом занимали темную тесную комнатушку в бараке, по соседству с такими же нищими, как и они. Голод, холод и темнота. Вот все, что помнила она. Когда она просыпалась, отец уже не стоял на ногах, когда она засыпала – он еще не был трезв. Где он брал свое дешевое пойло, так и осталось для нее загадкой. Обеспечением своей дочери заниматься он и не думал. С малолетства она помогала старой слепой соседке Эннен плести рыболовные сети, начищать блесна и мастерить малюсенькие мушки. За это та делилась с ней нехитрой едой, рассказывала сказки и истории, как могла учила грамоте. Эннен знала ее мать и заверяла Марийон, что та была писаной красавицей, хотя наверняка старуха ослепла задолго до появления семейства Эдо в Чемерицах. А когда Мари было шестнадцать, она обнаружила тело Эннен, так и не поднявшейся утром с постели. Родственников и друзейу старухи не было. Размазывая по щекам слезы, девочка отогнула половицу в углу, на которую заранее ей указала женщина, вынула из пустого пола узелок с монетами, который та гордо называла «мои похоронные», и побежала к гробовщику.
Дом гробовщика находился там же в Чемерицах, у входа на Главное Дивское кладбище. Это был добротный двухэтажный особняк, разительно отличавшийся от местных разваливающихся домишек. Там же можно было приобрести место на кладбище, и там же дежурили несколько доходяг с лопатами, оказывающие погребальные услуги. Неподалеку стояла маленькая часовня с приходящим единобожным служителем.
Долговязый гробовщик стоял у ворот своего дома и обсуждал что-то с усатым пожилым господином. Марийон не понравился ни тот, ни другой. Она в нерешительности встала, не зная, можно ли как-то привлечь внимание долговязого. Но тот сам раздраженно повернулся к ней и бросил:
– Тебе что?
Мари быстро достала узелок с монетками и протянула ему.
– Вот. Старая Эннен умерла сегодня. Сейчас. – она снова начала вытирать слезы кулаком, размазывая по грязному лицу. – Вот она собрала свои похо-похо-роооонные – Мари не удержалась и подвыла.
– А она тебе кто? – уточнил гробовщик.
– Сосе-сосееееедкаа.
– Понятно. – он посчитал монеты. – Ну смотри, соседка. Вот этого вот хватит только вот на такой самый простой гроб – он показал рукой на грубо и просто сколоченное изделие. – А все остальное, а это место – ткнул пальцем в сторону кладбища, – вот эти дяди с лопатами – указал на доходяг, а еще если и вот это – указал на часовню. – То это еще столько же.
Марийон завыла еще сильнее. Примерно такой же узелок монет, ну может суть меньше, она сегодня отдала за таз противно извивающихся миног. Но тогда это была невозможно огромная сумма.
Усатый дед молча наблюдал эту картину.
Долговязый раздражался:
– Ну что ты воешь. Есть деньги, давай. Нет, так иди сама рой яму своей старухе где-нибудь в лесу. Нету?
Мари отрицательно мотала головой.
– Ну и иди тогда отсюдова. Не задерживай. А хотя, – он задержался взглядом на худенькой фигурке. – Тебе лет-то сколько, горемыка?
– Шееест-шееестнадцать. – Мари честно ответила, не зная истинного смысла этого вопроса, хотя могла легко убавить себе пару-тройку лет благодаря болезненной голодной худобе.
Во взгляде гробовщика зажегся плотоядный интерес. Он неприятно положил худую руку девочке на плечо:
– Ну что ж. Жалко мне тебя. Но бесплатно-то совсем я тебе ж не могу сделать ничего, а то ж все захотят за бесплатно. А ты тут посиди тихонько, пока я с господином договорю. И мы с тобой подумаем, как решить твой вопрос. Хорошо?
Мари кивнула. В душе у нее появилась надежда на то, что гробовщик не такой уж и плохой человек, и он постарается ей помочь. Она села у ворот и стала ждать. Гробовщик с усатым прошли во двор, видимо смотрели разные гробы, затем что-то долго обсуждали. Наконец, ворота распахнулись и первым вышел явно недовольный хозяин дома. Он зло спросил ожидавшую Марийон:
– Где там твоя бабка лежит? Адрес говори.
Мари назвала адрес и с ожиданием стала смотреть на долговязого. Но тот больше не взглянул на нее, а продолжил разговор с усатым:
– Все сделаем. Всего доброго! – распрощался с мужчиной и тут же захлопнул дверь.
Мари бросилась к воротам с криком «а как же Эннен?», но усатый остановил ее и сказал:
– Иди домой, девочка. Я все оплатил. Твою соседку похоронят как надо, не волнуйся.
От растерянности Марийон не поблагодарила его, а тут же пустилась бежать во весь опор домой. Но по дороге ощутила, что узелок с монетами Эннен в кармане юбки больно бьет по ноге. Развернулась, нагнала пожилого господина и протянула ему деньги. Но тот закрыл ее кулачок с узелком, и молча пошел к лошадной станции.
Не зная, что делать с такой огромной суммой денег, Мари купила у женщин неподалеку пухлую сдобную плюшку и бутылку молока. Перед Эннен было немного стыдно за такую трату ее тяжким трудом собранных средств, но ошеломляюще тяжелое чувство сытости закрыло собой все остальные чувства.
Весь этот день Марийон боялась возвращаться домой. боялась, что столкнется с людьми, которые будут выносить тяжелое тело. Но еще больше боялась, что усатый из какой-то злой и одному ему ведомой шутки обманул её и на самом деле ничего не заплатил гробовщику, и когда она вернется, то на койке в комнате Эннен снова увидит тело, издалека похожее на комок сбитых в кучу одеял.
Но усатый не обманул. Вечером их барак опустел ровно на одного человека. Более того, Мари обнаружила вечером в комнате старухи многодетное семейство с первого этажа. Мать семейства крикливо командовала, как кому расставлять нехитрую колченогую мебель, дети дрались за то, кто будет спать на кровати Эннен. Мари закрыла дверь.
Дома ожидало еще одно тело, но это тело дышало и даже похрапывало, распространяя вокруг себя тошнотворный запах перегара.
Со следующего дня Мари плела сети и делала мушки одна, в полной тишине, иногда выходя на берег моря, чтобы окружить себя хотя бы разговорами волн. Друзей кроме старухи у нее не было.
А через неделю, вернувшись в свою каморку, она обнаружила там пожилого усатого господина и отца, который сидел за столом, а точнее беспробудно спал. Перед ним стояла высокая бутылка с узким горлышком. В бутылке красиво блестела янтарная жидкость. Усатый обернулся к девушке и сказал:
– Идем Марийон. Меня зовут Теодор Эдо. Я торгую рыбой на рынке в Дивске. И я забираю тебя с собой.
***
– Форель почем?
Мари вынырнула из воспоминаний, как из глубокого омута.
– За эту полрубля. За потрошеную семьдесят пять копеек.
– Не, мне эту. – женщина ткнула пухлым пальчиком в рыбину. – Чай не баре, сами почистим. И эту вот.
Обслужив покупательницу, Мари взяла картонку покрупнее и уголек, и написала крупными буквами: МИНОГИ.
Фирула с интересом посмотрела на картонку, потом заглянула в таз с миногами и скривилась:
– Фу, нельзя такое есть. Кертад! Кертад! Страшный грех!
– Согласна – подтвердила Марийон. – И цену я поставила безбожно высокую.
На рынок потянулись дамочки с корзинками для продуктов. Миноги привлекали внимание, но отталкивающий вид вкупе с высокой ценой вызывали только любопытство, которое, к сожалению Марийон, не приносило ей монет.
– О, миноги, как же давно их не было у нас на рынке! – послышался зычный женский голос Фло, домоправительницы Веервалфов.– Ну и мерзкие же! Надо обязательно взять. Не дай Единобог, мадам узнает, что у мэра на ужин они были, а у нас нет! Это ж мне сразу голову с плеч. А ну-ка пустите-ка. – она протаранила своим дородным телом путь к прилавку. – Мне десяточек пока что. И два морских окуня.
Марийон, героически набрав воздуха в грудь, стала доставать извивающиеся тельца из воды и складывать их в бумажный пакет.
Как только Фло оплатила свою покупку, всем остальным тут же захотелось купить ну хоть одну штучку на пробу. При этом, люди охотно брали другую рыбу и морепродукты, раз уж оказались в рыбной лавке. И отходили от Марийон бурно обсуждая, что и как можно готовить из миног. Сильнее всех слышно было Фло, она стояла в центре женской компании и наставительно поясняла тонкости маринада и панировки этого диковинного продукта.
– Погодите, погодите! – пыхтя, обливаясь потом, торопливо шла молоденькая служанка Годариков. В руках у нее были корзины, доверха набитые различными продуктами. – Фух. – она поставила корзины рядом с Марийон. – Еще остались? Эти самые, как они. Миноги? – она с надеждой посмотрела на Марийон, затем в пустой таз. – О, нет. Что ж я за растяпа такая. Не успела. – И уголки ее губ поползли вниз.
– Не надо расстраиваться. – Мари нырнула под прилавок и достала тяжелую стеклянную банку. – Я специально для мэра отложила пятнадцать штук. Пойдет?
– О! – девушка захлопала в ладоши. – Как я вам благодарна, вы не представляете. Вот только как теперь это все мне донести. – она стала пытаться разгрести место и в без того забитых и тяжелых корзинах. Можно вас попросить еще об одном одолжении? Помогите мне доставить этих самых, ну банку эту до дома. За отдельную плату, конечно.
Мари поколебалась немного, но решила, что от нее не убудет, тем более, что рыба была почти вся распродана, кроме окуньков Розы.
– Хорошо. Вы можете меня подождать и пойдем вместе, я только закрою лавку.
Она убрала свое рабочее место, поставила в корзину банку, оказавшуюся тяжеленной, и сверху еще положила окуньков, чтоб занести их старушке-кошатнице. Благо, рынок находился близко к кварталу Богачей и дом мэра находился в пятнадцати минутах ходьбы.
Однако с тяжелой ношей эти пятнадцать минут растянулись на все сорок. И женщины то и дело останавливались, чтобы отдохнуть. Минни, так звали служанку Годариков, стрекотала без умолку, видимо, старший персонал ее еще не научил не обсуждать хозяев с посторонними. Особенно ее занимала персона Эсмы, за что юную девушку осуждать было сложно.
– Ох, Эсма, конечно, писаная красавица. Она еще и наряжается, ну как куколка. Вот смотришь на нее и думаешь, ну настоящая фарфоровая куколка перед тобой. У нее такие туфельки. Такие маленькие, аккуратные, атласные, что даже одни эти туфельки сражают красотой своей наповал. – она вздохнула. – Я уверена, что даже если бы он родилась в простой семье, а не была дочерью мэра, то ее все равно бы ждала удивительная судьба. Какой-нибудь заморский принц увидел такую красавицу на улице и непременно бы женился. Вот бы мне такой быть.
– Да не печалься Минни, ты тоже, очень, очень хорошенькая. У тебя еще будет свой принц. – ободряла ее Мари.
– Спасибо. Все-таки несправедливо это.
– Что именно?
– У мэра же три дочери. А все внимание старшей. Ну ладно Лючия, она маленькая еще, она во всем Эсме подражает, и пытается копировать. Может и станет такой же красоткой. А вот Беата, к примеру, средняя. Они с Эсмой близки по возрасту. И если посмотреть на нее отдельно, то Беата тоже весьма красивая и достойная девушка. Но рядом с Эсмой ее красота всегда будет недостаточной и не такой, это самое, идеальной что ли.
– Ну погоди, может, ей и не надо быть такой же или красивее. С чего ты взяла, что Беата это считает несправедливым. – Мари поддерживала разговор, тем более ей самой было интересно побольше узнать про самое известное семейство в городе.
– Ну ей, может быть не важно. – сказала девушка. – А я так считаю, что все равно нечестно. Вот Беата и рисует картины какие-то свои, я видела их, красиво так, похоже, как в жизни все: и люди, и животные, и матюрнорты эти самые. Да и характер у нее мягче, и не придирается она к нам никогда, в отличие от старшей. Но никто не говорит про нее: «эй, смотрите, какая красавица. И кому же такая достанется!». Она обычная. Не оборачиваются вслед. И поклонников у нее не особо-то. Был один, они там все рисовали вместе, ходили куда-то за пейзажами, про кисточки разговаривали. Да и тот стал за сестрой волочиться, а потом и вовсе пропал. Как обидно-то девушке, сама подумай.
– И правда, обидно. – посочувствовала Марийон незнакомой Беате.
Они обошли дом мэра вокруг, чтобы зайти со входа для прислуг. У входа стоял охранник, который после короткого разговора с Минни продемонстрировал полное нежелание помогать им с ношей, сославшись на то, что ему нельзя покидать пост.
Минни сложила ладошки умоляюще:
– Ну помоги еще до кухни донести! – Мари, которой порядком уже надоела банка с миногами, нехотя согласилась.
Они зашли в приятно обустроенный внутренний дворик с небольшим палисадничком. В палисадничке на скамейке, спиной к Мари, сидела девушка перед мольбертом. Мари было любопытно разглядеть и девушку, и рисунок, но это было бы невежливо и они с Минни прошествовали мимо.
– Это Беата! – шепнула ей служанка. – Все. Тут уже можешь поставить. – Она показала на крылечко перед дверью, вероятно на кухню. – Миллион сто тысяч раз спасибо!
– Приятно было познакомиться! Заходи ко мне почаще! – Марийон помахала ей и пошла к выходу.
По дороге ее окликнули:
– Извините, пожалуйста! – Беата смотрела на нее прямо со своей скамейки. – Можно на вас посмотреть?
Мари удивилась, но подошла.
Беата действительно была красивой девушкой, но не обладала тонкостью и точеностью старшей сестры. Лицо у нее было пошире, кожа менее бела, волосы не так черны. Глаза не пронзительно голубые, как у Эсмы, а теплые карие. Поверх простого голубого платья был повязан видавший виды фартучек, призванный не испачкать одежду красками. На мольберте был закреплен холст с изображением молодого человека в цилиндре. Юноша весело улыбался, но все лицо в целом производило пугающее впечатление, потому что в прорисованных контурах глаз отсутствовали зрачки и радужка, оставляя пустые глазницы. Но даже в таком незавершенном виде на портрете несомненно был запечатлен Уго Веервалф.
Пока Мари рассматривала Беату и ее рисунок, Беата сосредоточенно рассматривала ее лицо. Спустя несколько мгновений она с серьезным видом резюмировала:
– Мне очень нравится ваше лицо.
– Спасибо. – скромно ответила Мари, не зная, идти ей дальше или поддерживать разговор.
– Нет, правда. У вас глаза и грустные, и нежные, и с хитринкой, в вашем лице я вижу и силу, и женственность. И ваш неправильный нос вообще нужно обязательно рисовать. Приходите ко мне, я вас нарисую.
– Вы можете прийти ко мне утром на рынок, я там торгую рыбой почти каждый день. Ставьте мольберт и рисуйте сколько угодно, я совсем не против. Меня зовут Марийон. – Она протянула ладошку девушке.
Та ее тепло пожала:
– Беата. Прекрасная идея. Я ведь приду, будьте уверены. Но эта работа вам совершенно не идет!
– Она никому не идет – вздохнула Марийон, а потом не удержалась:
– Это же вы молодого Веервалфа рисуете?
– Пишу. – поправила Беата. – Но с глазами не выходит никак.. А вы знаете его? Откуда?
Марийон интуитивно решила немного надавить на девушку, чтобы выяснить ее отношение к Уго.
– А я недавно спасла его от самоубийства.
Беата тут же подскочила как ужаленная, в волнении она почти закричала:
– Господи Единобоже, как же это произошло? Как он сейчас?
Марийон интуитивно понимала
– Он на моих глазах шагнул с моста в Чернушку. Тогда он пришел в себя. Но в целом, вид у него неважный, насколько я знаю.
Беата прижала руку к сердцу, зажмурила глаза и стала приговаривать:
– О, это все она, она виновата. Это убьет его, убьет, я таки знала, что убьет. Он умрет из-за нее, из-за ее неуемной гордыни.
Она снова села на скамейку и заплакала.
Мари почувствовала, что вот-вот узнает что-то общее. Не дожидаясь приглашения, она села на скамейку рядом и взяла Беату за руку.
– Кто она. И что его убьет. Беата, если вы знаете, что с ним происходит, быть может, это поможет все исправить.
Беата сделала глубокий долгий вдох, выдержала паузу и начала говорить:
– Ничего уже не исправить. Я пыталась. Я ходила к этой женщине. Но все без толку. Все натворила Эсма, моя сестра. Вы наверняка ее знаете, ну точно видели или наслышаны. Идеальная, красивая и очень, очень эгоистичная. Я не из зависти говорю, поверьте. Мне моя жизнь нравится. У меня есть мое увлечение – мои картины, и я не мечтаю о толпе поклонников, совсем нет. Я привыкла, что в нашей гостиной всегда толпятся ее поклонники, ее подруги, они же ее завистницы, мне до них и дела-то не было никогда. Но Уго был не такой. Он никогда не волочился за ней, нехотя принимал приглашения на ее вечера и праздники, не рассыпался в комплиментах и вообще держался отстраненно. Эсму это невероятно злило. Она лезла из кожи вон, наряжаясь перед встречей с Уго, чтобы сразить его наповал. Но все попусту. Веервалфы очень чтят свою родословную, а мы для них недостаточно родовиты, чтобы представлять интерес. Так это объясняла себе и своим подружкам Эсма. Однажды во время одного из званых обедов я по обыкновению незаметно вышла в сад с мольбертом, чтобы не упустить солнечный свет. И там столкнулась с Уго, которого явно тяготила необходимость присутствовать в местном обществе. Мы разговорились, и оказалось, что он очень интересуется живописью. С тех пор он стал посещать наш дом часто и с удовольствием, но приходил не к Эсме, а ко мне. Он показал мне свои рисунки, очень талантливые, между прочим. Мы вместе гуляли, подыскивали места для пленэров, вместе рисовали. Мы никогда не говорили про любовь, или про женитьбу. Это было неважно. Мы просто нашли друг в друге родственные души. Мы хохотали с одних и тех же шуток, обсуждали общих знакомых, читали стихи вслух, и покупали на улице горячие картофельные дольки и шоколад. О, Единобоже, как это было вкусно! – она мечтательно прикрыла глаза и тут же продолжила.
– Но Эсма.. Эсма не простила ему равнодушия к своей красоте. Она не привыкла, чтобы ее игнорировали, и тем более отвергали. И когда она топнула изящной ножкой, а Уго не упал перед ней на колени, она приняла это как вызов. Дальше я расскажу то, что узнала от Лючи, нашей младшей проныры. Она постоянно шпионит за Эсмой и мечтает стать такой же. Так вот, что мне рассказала Лючи. От одной из своих подружек Эсма узнала о том, что в Дивске живет некая женщина, которая занимается магией и готовит разные эликсиры. Она не афиширует свои занятия, но шила в мешке не утаишь, и дамы то и дело советуют ее друг другу для помощи в любовных делах. Эсма тут же отправилась к этой колдунье и купила у нее какой-то магический декокт, который подсунула Уго на своих именинах. И..ничего не произошло. Уго ни на шаг не приблизился к сестре. Эсма снова нанесла визит к колдунье. И та ей объяснила, что настоящее волшебство не может стоить гроши, за которые та купила первый декокт. Что настоящее волшебство стоит очень больших денег. И что настоящее волшебство – это не игрушка. Колдунья сказала Эсме, что результат будет точно. А еще сказала, что она может нанести непоправимый вред объекту своего вожделения. Но та была согласна на все. Эсма отдала старухе почти все свои драгоценности, а их у нее было полно. Добыла с помощью Лючи салфетку с кровью Уго и отнесла колдунье. И та изготовила для нее новый декокт. Вместе с мелкой негодяйкой Лючи они снова опоили Уго. И всё. – Беата шмыгнула носом.
– В следующий раз Уго пришел в наш дом и прошел мимо меня, даже не поздоровавшись. Он весь день простоял возле Эсмы, как ее самый горячий поклонник. Но это уже был другой Уго. Я пыталась с ним поговорить, спросить что-то, объяснить, но было бы больше толку разговаривать с этой скамейкой. Он смотрел будто сквозь меня. И из любой точки комнаты или сада, он всегда находил глазами её, Эсму, и глядел на нее безумным взглядом. Я поэтому не могу нарисовать его глаза, не могу вспомнить, какими они были, когда он был нормальным. Сестра даже не скрывала своего торжества. Я не могла понять, что произошло и мучилась ревностью, непониманием, ужасной обидой. И вот однажды я услышала, как Лючи и с Эсмой обсуждают Уго и говорят, про какой-то эликсир и что-то вроде того. Я выловила Лючи и прижала ее к стенке. Сначала та не хотела ничего говорить, но я пригрозила, что сожгу ее самое любимое платье, и это сработало. Лючи выдала мне все. Я вынудила ее дать мне адрес колдуньи. – Беата опять вздохнула, чтобы продолжить. Марийон слушала эту удивительную историю, не шевелясь, боясь хоть как-то помешать рассказчице.
– В общем, я пошла к этой женщине, полная решимости спасти Уго. Я ожидала увидеть таинственную колдунью с магическим шаром, сушеными пауками в банках, помешивающую зелье в огромном котле. Но обнаружила по указанному адресу самую обыкновенную старуху-кошатницу в малюсеньком уютном домике. Никогда я не видела столько кружевных салфеточек и столько кошек в одном месте. Я даже подумала было, что Лючи обманула меня с адресом, чтобы потянуть время. Но эта женщина сразу поняла, зачем я пришла к ней:
«– О, ты пришла сюда из-за фарфоровой куколки. – сказала она мне. – Я видела тебя, когда готовила декокт на его крови. Ты сидишь у него вот тут, моя хорошая. – она показала рукой на свою грудь. – Поэтому ему тяжело. И поэтому, он скорее всего умрет». И тогда я стала плакать, умолять ее сделать обратное зелье и что-то наколдовать обещала ей все, что она попросит, если это будет в моих силах. Но она только славно улыбалась, кивала и говорила: «ничего не могу сделать, моя хорошая. Не бывает обратных приворотных зелий. Я предупреждала куколку, что юноше будет плохо. И что если сердце его несвободно, если там по-настоящему несвободно, то попытка занять его силой может привести к очень грустным последствиям. Но тебе ведь не очень повезло с сестрой, моя хорошая?». А потом я и вовсе как с цепи сорвалась, стала кричать на нее, угрожать, что расскажу об ее промысле отцу, полиции, кому угодно. И тогда она все с той же ужасно милой улыбкой сказала, что в таком случае Уго умрет еще быстрее, а ему и так недолго осталось. Я даже не помню, как пришла домой, я зашла к Эсме, которая занималась примеркой новых нарядов и схватила ее за волосы, стала душить и кричать. Нас чудом разняли заперли меня в своей комнате. Я и не хотела оттуда выходить. Потом Уго перестал к нам приходить. Я слышала от прислуги, что он очень сильно болеет и ведет себя странно. Они между собой называют его «оборотень», и думают, что это он по ночам превращается в монстра и воет на луну.
Во всем этом я не могу понять одного. За что, за что моя сестра так со мной поступила. У меня был один единственный близкий человек. И она его отняла и почти убила.
– Ой, Беата! Ну не драматизируй. – послышался звонкий голосок. Перед девушками стояло воплощение гармонии, красоты и совершенной внешности – Эсма Годарик. Ее блестящие черные волосы были зачесаны на одну сторону и струились по левому плечу искусно уложенной волной, голову с другой стороны украшала заколка в виде василька из синих переливающихся камней. Платье мудреного кроя подчеркивало тончайшую талию, из под длинной юбки было видно изящные носы атласных туфелек. Эсма очаровательно улыбалась:
– Рассказываешь тут всем подряд, какая я злодейка. Все никак не примешь, что я понравилась твоему избраннику. Не волнуйся, и тебе улыбнется удача в личной жизни. И тебя кто-то обязательно полюбит, просто кто-то чуть менее притязательный. – Она подмигнула Беате. Казалось, Марийон услышала, как у Беаты сжались кулаки. – Ну если что, можешь забрать его себе. А то он на почве меня совсем с ума сошел. Я просыпаюсь однажды ночью, а на меня сквозь окно смотрит бледное лицо. Ух, и напугалась же я! А это наш знакомый Уго. Я потом запретила ему приближаться ко мне ближе, чем на пятьдесят метров. Тяжело, когда из-за тебя люди теряют рассудок. Так что, цените свою внешность, дамы. С простым лицом и жить проще. Приятно было поболтать, но меня ожидают. – И с этими словами прекрасное видение удалилось по направлению к главным воротам.
– И я тоже пойду. – сказала Марийон. – Мы обязательно что-нибудь придумаем и спасем его. – она легонько пожала руки Беаты и пошла к выходу. Прислонившись к столбу у ворот дремал охранник.
Марийон вышла и стала обходить дом, возле которого стоял припаркованный автомобиль Сима. Сам Серафим в этот момент целовал руку прекрасной нимфы, вышедшей к нему из парадных ворот особняка Годариков.
«Все мужчины одинаковы! – невольно пронеслось в голове у Марийон. – Настало время окуньков». И она, тряхнув корзинкой, решительно пошла в сторону дома Розы.