– Идиот! Кретин! Ненавижу!
Один за другим на мою голову и спину обрушивались удары. Они не были болезненными, я их толком не замечал, потому что меня били подушкой. Зато рассерженный голос Оливии грозился разорвать мои барабанные перепонки. Я перевернулся на бок, прижал одно ухо к кровати, а второе закрыл ладонью.
– Как ты посмел сесть пьяным за руль? Где были твои мозги?
– У меня все под контролем.
Очередной удар пришелся на лицо, и я поморщился, не открывая глаз.
– Я работала в отделении скорой помощи! Я видела таких умников, как ты. То есть то, что от них оставалось!
Я осторожно приоткрыл один глаз. Оливия возвышалась надо мной, держа двумя руками закинутую на плечо подушку. Её грудь судорожно вздымалась, и тяжелое дыхание вырывалось из гневно раздутых ноздрей.
– Оли, не бузи, ничего же не случилось.
Я еле успел закрыть глаза, как на мое лицо обрушился ещё один шлепок.
– Я поседела за эту чертову ночь! Все больницы по три раза обзвонила. Места себе не находила. Глаз до рассвета не сомкнула.
– А родители?
– А что родители?
– Они хоть чуть-чуть волновались?
Вместе ответа – поджатые губы. Понятно. Ну, чего удивляться-то? Я – нерадивый сын, сплошное разочарование.
Я отвернулся и тут же получил смачный удар подушкой по затылку.
– Джейми, я не хочу хоронить тебя в закрытом гробу!
На последнем слове ее голос сорвался, и чувство стыда обрушилось на меня, как лавина. Я сел на кровати и поднял на Оливию полный раскаяния взгляд.
– Извини.
– Извини? – задохнулась она от возмущения и снова огрела подушкой по голове. – Думаешь, этого достаточно? В прошлом месяце я шесть часов помогала хирургу собирать раздробленную ногу и руку одного байкера. И знаешь что? У нас не вышло! Сначала пришлось отнять ногу, а потом руку, а потом началось общее заражение…
Она всхлипнула. Я протянул к ней руки, но она осталась на месте, смотря на них. Оливия задрожала, и слезы покатились по её раскрасневшимся щекам.
– У тебя красивые руки, Джейми… – между всхлипами выдавила она.
Стыд уже душил меня. Я откинул одеяло и поднялся с кровати, чтобы обнять сестру. На мне всегда были боксеры, спортивные штаны и футболка. Я привык к этому с детства, когда во сне еще скидывал с себя одеяло. Сколько бы родители не занимались модернизацией замка, здесь всегда стоял жуткий холод.
После секундного колебания Оливия прижалась к моей груди.
– Пообещай, что этого не повториться, – пролепетала она, вытирая нос о мою белую футболку.
– Обещаю.
– Самым дорогим поклянись!
– Это тобой, что ли?
Она усмехнулась сквозь слезы.
– Просто не делай этого больше никогда, ладно?
Наверное, разбейся я насмерть, родители бы переживали только о двух вещах: мама о платье для похорон, а отец о реакции СМИ. Но у Оливии разбилось бы сердце.
Я поцеловал её в лоб, покачивая из стороны в сторону в объятиях, как в детстве, когда ей снились кошмары, а я прибегал её утешить.
– Оли, давай уедем? Ну их, этих родителей. Я взял отпуск, у тебя закончилась ординатура. Может, махнем на Миконос и там отметим твой день рождения?
– Ты знаешь, какая там жара в августе?
– Не жарче, чем в этом аду. Ну хорошо, давай тогда в Эдинбург!
Она всхлипнула, потирая нос, и отпустила на шаг.
– Я не могу уехать.
У меня волосы встали дыбом на затылке. Значит, мне не показалось. Мы собрались у родителей не просто так.
– Что случилось?
– Я… я не собираюсь выходить на работу в частую клинику. Даже в Эдинбург обратно не вернусь.
– Ты решила бросить медицину? – в совершенной растерянности спросил я.
Оливия мечтала стать врачом с рождения. Она делала кардиограммы куклам, выписывала кроликам клубнику в качестве лекарства против глистов, заклеивала девяносто процентов моего тела пластырями от укусов комаров. И, конечно, мы все очень радовались, когда ей предложили работу в лучшей приватной клинике Шотландии.
– Нет! Ради этого я готова рискнуть всем!
– Тогда в чем дело?
Мне не нравилось стоять посреди спальни и не понимать, что происходит. Кто-то обидел мою сестру? Она забеременела от какого-то безответственного придурка? В клинике передумали? Господи, из кого мне надо вытрясти душу, чтобы все исправить?
Оливия перебирала пальцами волосы, перекинутые через одно плечо, и явно тянула время.
– Сразу после для рождения я уезжаю в Африку по программе «Врачи без границ», – наконец призналась она. – Мою заявку одобрили.
Мне стало одновременно горячо и холодно.
– Ты уедешь из Шотландии?
Она кивнула.
– Но… – Я перебрал в уме все, что знал об этой программе. – Если я не ошибаюсь, продолжительность минимум год!
Ещё один кивок.
Мой пульс подскочил, кровь зашумела в ушах.
– И давно ты об этом знаешь?
– Месяц, – прошептала она, опустив глаза в пол.
Матерь Божья…
– Как ты могла утаивать такое от меня?
Мы всегда были искренними друг с другом. Я должен был иметь право голоса при выборе этого опасного пути. Бог знает, куда её забросят! Может, там даже питьевой воды не будет. А как же её светлая кожа? Она сгорит и вся облезет. А вдруг там эпидемия? Военное восстание? Мое воображение рисовало одну кошмарную картинку за другой. Сердце бешено колотилось о ребра.
Оливия положила теплую ладонь на мою грудь.
– Со мной все будет в порядке.
Паническая атака, а это определено должна была быть она, ослабила свою хватку. Как сквозь туман в голове проступила мысль: вместо того, чтобы обхаживать богачей в частной клинике, Оливия будет работать с людьми, остро нуждающимися в медицинской помощи. Это было правильно… Но она догадывалась, что я буду волноваться, и молчала. Глупая девчонка. Я сгреб ее в охапку, чувствуя, как к глазам подступают слезы.
– Значит, в Греции ей жарко, а в Африке нормально… Ну-ну…
Она хихикнула.
– Я должна признаться родителям. Не могу уехать, не объяснившись. Джейми, я понимаю, как тебе тут тошно, но, пожалуйста, останься со мной. Мне страшно. Я смогу все рассказать, только если ты будешь рядом.
Я обреченно вздохнул.
– Ты используешь мою безграничную любовью против меня.
– Спасибо, Джейми.
Я поцеловал её в лоб. Мой желудок требовательно заурчал, а потом я припомнил, чем закончился вчерашний ужин.
– Ты сегодня видела Пенелопу?
– Да. Она как будто ещё бледнее обычного.
– Черт. Мне нужно поговорить с ней на трезвую голову. Только душ приму.
– Буду ждать тебя в столовой, – сказала сестра, покидая мою комнату.
Под струями воды, такими горячими, что кожу пощипывало, я пытался привести мысли в порядок. Что на меня нашло вчера? Я подвел сестру, обидел Пенелопу и напугал Мелани. Мелани… При воспоминаниях о ней тело обдало жаром. Дело не в том, что она меня не хотела. Как раз наоборот, она таяла у меня в руках, словно горячий воск, но потом вытолкала из книжного, как какого-то насильника.
Проклятие!
Мои родители были правы – я бездарный и безответный, но каждая женщина всегда добровольно ложилась в мою постель и всегда покидала её удовлетворенной, с Мелани же все пошло по неизведанному маршруту. Я отправился к ней, чтобы отвлечься от проблем в семье, а в итоге лишился головы, когда прочитал, как она фантазировала о сексе с рыжим парнем. Ну серьезно, даже я, пьяный в стельку, понял, что речь шла обо мне!
Я вылез из душа и протер запотевшее зеркало. Сбрил рыжую щетину, решив, что, может, Мелани не понравилось, как жесткие волоски на скулах и подбородке царапали ее кожу? Нет, чушь собачья. Дело было в чем-то другом. Её поведение сбивало с толку. Может быть, из-за литра виски, плескавшегося у меня в желудке, мой внутренний компас впервые сбился, и вместо страстного секса ей требовались скучные ухаживаниями и кольцо на безымянном пальце? Нет-нет, это противоречило всему, что она рассказала, но даже если это все-таки так, то мне придется самоустраниться. Я не про отношения и не про обязательства, я про веселье и секс. Много секса. Много хорошего секса с гарантией счастливого финала.
В гардеробной я оделся в свежие джинсы и белую майку и собрался отправиться на поиски Пенелопы, но не сдвинулся с места. Сколько я не приказывал себе развернуться и уйти, руки тянулись к дверцам верхней полки. А может, там внутри уже ничего и не осталось? Может, театральный костюм сожрала моль? Смешок сорвался с губ. Глупости. Слуги вылизывали каждый уголок замка и, видимо, даже регулярно стирали все мои шмотки. Если его не выкинули, то он все ещё там.
Я взялся за бронзовые ручки, чтобы открыть полку, но опять помедлил. Что мне дадут эти разорванные лоскуты? Только разбередят старые раны. А они не зажили… Только покрылись коркой, которую отец сдирает раз за разом.
Это его любимое занятие – унижать меня. Всю младшую школу я играл в театральных постановках: то в адаптации «Золушки», где получил роль принца, то в адаптации «Спящей красавицы», где тоже скакал на белом коне из швабры, покрытой белой тканью. Но я никогда не звал родителей на представления: мама была занята на светских раутах, а отец – в дистиллерии. Только в пятом классе, бесконечно гордый тем, что мне дали роль Гамлета, я пригласил их, ничего не объяснив заранее. Мне очень нравилось, как учитель поставил пьесу Шекспира, и я был доволен тем, как сам отображал метания принца датского на сцене. Именно поэтому я хотел удивить родителей и показать им, что, собственно, не такой уж и бесталанный по сравнению с идеальным братом.
Представление прошло без запинок и закончилось десяти минутными овациями. Я парил от счастья над землей и высматривал родителей в зале, но в последнем ряду почему-то увидел там только маму. Отца я увидел позднее, когда дошел со всеми актерами до класса, который служил нам гримеркой. Он стоял перед закрытой дверью и сжимал кулаки, будто мог избить меня. Его лицо было покрыто пятнами гнева, а грудь судорожно вздымалась. Ещё никогда в жизни мне не было так страшно, как при взгляде на него. Все случившееся после этого смазалось в одно ужасное пятно…
Я резко развернулся и широкими шагами направился прочь из гардеробной.
К счастью, долго искать Пенелопу не пришлось. Она сидела рядом с сестрой в столовой, и если Оливия уплетала за обе щеки обильно политый клубничным вареньем круассан, то золовка щипала пустую пшеничную булочку без особого аппетита.
– Доброе утро.
Она вздрогнула, быстро глянула на меня, а потом снова опустила глаза. Я пересек столовую и опустился на колени перед ней.
– Пенелопа, я хотел ещё раз извиниться…
– Не стоит, – перебила она меня. – Каждый имеет право говорить то, что считает нужным.
– Но не тогда, когда причиняет своими словами боль.
Она сцепила пальцы на животе. Под тонкой кожей на тыльной стороне ладоней сильнее проступили синие вены.
– Ты хотел задеть твоего брата. И тебе это удалось. Молодец. Можешь гордиться собой.
Я тихо выругался и беспомощно посмотрел на сестру с другой стороны стола. Может, у нее был какой-то толковый совет? Она пожала плечами, отрицательно качнув головой. Прекрасно. Снова обернувшись к золовке, открыл рот, чтобы ещё раз извиниться, но она отодвинула свой стул и поднялась.
– Пенелопа…
Она обогнула меня и пошла к выходу из столовой. Отличное начало дня, ничего не скажешь.
– Кажется, я крупно облажался, – пробормотал я, усаживаясь на свободное место.
– Она быстро остынет, – сказала Оливия. – Ты же её знаешь.
В этом сестра была права. Именно поэтому Маркус и моя мать крутили Пенелопой, как хотели.
Откуда-то снаружи донеслись предупреждающие сигналы, словно перед домом парковался грузовик, а следом послышались обрывки мужской речи.
– Что происходит? – спросил я Оливию.
– Сегодня началась подготовка к Играм горцев, – ответила сестра. Её сотовый заиграл тихую мелодию и она, нахмурившись, приложила его к уху. – Извини, Джейми, это руководитель программы. Я должна ответить.
С этими словами она покинула столовую, а я проглотил тост с лимонным джемом, вытер руки об атласную салфетку и подошел к окну. Слева от дома на большой территории, служившей парковкой, стояло пять микроавтобусов и четыре грузовика. Задняя дверь одного из них была откинута, а четверо мужчин в синих комбинезонах вытаскивали из него сложенные шатры.
Как я мог забыть, что из года в год Игры горцев проводились накануне дня рождение Оливии? А значит, в ближайшее время вокруг замка будет стоять кутерьма, пока она не достигнет апогея, когда на второй день празднования здесь соберутся тысячи шотландцев и туристов. Отец мог бы организовывать Игры в любой день года, но неизменно выбирал середину августа из-за самой хорошей погоды. Сам по себе праздник, призванный чтить шотландскую культуру, мне нравился. Перетягивать канат, кидать бревна и танцевать под волынку – это всегда весело. Но из-за этого день рождения Оливии отходил на второй план. Это злило меня раньше и злит не меньше сейчас. Да, мы выросли, но, черт побери, почему нельзя хотя бы раз уделить все внимание дочери?
– Наконец-то ты соизволил проснуться, – раздался голос отца за спиной.
Я резко обернулся, желая бросить в ответ колкость, но, увидев, в сопровождении кого он появился, поражено открыл рот.
– Ангус?
Главный репортер областной газеты улыбался мне от уха до уха. Пышные усы забавно контрастировали с блестящей лысиной. Рядом с ним стоял паренек лет шестнадцати. На носу, лбу и подбородке красной россыпью сидели прыщи. Чертов подростковый возраст. У обоих на шее висели фотокамеры, а в руках они держали блокноты с остро заточенными карандашами. Моего любимого наставника явно сопровождал новый практикант. Давным-давно я точно так же ходил за ним хвостом, пытаясь разобраться, хочу ли стать репортером.
– Джейми, мелкий засранец! – с искренним энтузиазмом воскликнул Ангус.
Оставив отца позади, он пошел в мою сторону, раскинув руки. Двенадцать лет оставили след на его лице: вокруг проницательных карих глаз собрались морщинки-лучики, а у носа залегли глубокие складки.
– Тебя не узнать! – воскликнул Ангус, обрушиваясь на меня с медвежьими объятиями.
– Но ты-то смог, – улыбнулся я.
– Вымахать вымахал, но все еще язык без костей, – довольно хмыкнул он.
К нам подошли отец и щуплый паренек, который не сводил восхищенного взгляда со своего ментора.
– Это Эндрю, – кивнул на практиканта Ангус. – Он пытается понять, насколько он безнадежен. А это Джейми…
Ангус замолчал, видимо, прикидывая, как представить меня, и ему на помощь пришел отец.
– Джейми – обычный оператор в ток-шоу Би-би-си про одиноких фермеров, которые ищут свою любовь.
Он словно наотмашь ударил меня по лицу. Щеки охватило нестерпимым жаром.
На самом деле я не стыдился работать в ток-шоу «Любовь-морковь». Формат напоминал передачу «Холостяк», только не с одним кандидатом, а с пятью, и у нас все было искренне: с настоящими чувствами и даже свадьбами. Точнее так было, пока шоу вела Роуз. После её ухода мы как будто потеряли душу. Новую телеведущую интересовали только рейтинги, которые, ей назло, все падали и падали.
– Честно говоря, я думаю попросить шеф-реда дать мне другое место, – признался я, подавляя желание приложить ладони к горящим щекам.
– Почему ты не рассказал об этом раньше? – спросил отец с проблеском заинтересованности. – Хочешь пойти на повышение?
– Мне не нравится новая ведущая.
Отец нетерпеливо выдохнул.
– Это работа, а не кружок по интересам, Джейми. – Он глянул на наручные часы. – Ладно, я пойду. Кто-то же должен нести ответственность за происходящее. Нужно дать указания, где расставить шатры. – Он направился к выходу, но обернулся на пороге. – Ангус, я надеюсь, что вы правильно и всесторонне осветите Игры горцев. Мне нужно две полосы и титульная страница.
Ангус холодно улыбнулся.
Пытаясь разрядить обстановку, я обратился к пареньку.
– Как твоя практика? Помню, когда я проходил ее, Ангус гонял меня и в хвост, и в гриву до мозолей на ногах и пальцах. Быть везде первым, писать как можно точнее. Он рвал на крохотные кусочки любую статью, если в ней было хотя бы одно лишнее слово.
– Иногда Ангус снится мне с кнутом в руках, – косясь на своего наставника, признался мальчишка.
Я хмыкнул.
– Люблю честность.
– Эндрю не так уж и плох, – признался Ангус.
Он знал, каким должен быть репортер и требовал от своих подопечных абсолютной самоотдачи. Во времена своей молодости он работал военным корреспондентом на Ближнем Востоке и, наверное, так бы и мотался по горячим точкам, если бы его жена Маргарет не родила близнецов. Ради того, чтобы болеть за них на футбольных матчах и помогать им стать порядочным людьми, он согласился осесть в этом захолустье, писать статьи для местной газеты и натаскивать сопливых подростков.
– Слушай, Джейми, – начал Ангус, – а ты надолго в наших краях?
Нехорошее предчувствие холодом распространилось от солнечного сплетения по телу, но я заставил себя ответить:
– На две недели.
– О! – Ангус вытащил мобильник из нагрудного кармана и открыл календарь. – Это очень здорово! Ты помнишь ту старенькую видеокамеру, на которой я вводил тебя в курс дела?
– Она ещё не развалилась на части?
– Представь себе, – хмыкнул Ангус. – Мы запустили новый сайт и добавляем туда видеорепортажи. Может, проведешь для Эндрю мастер-класс от профи Би-би-си? Это поднимет его на новый уровень!
– Это я-то профи? – рассмеялся я. – Ты явно преувеличиваешь. У тебя гораздо больше опыта.
– Может быть, но во время проведения Игр я буду работать. Ты слышал своего отца. Он здесь хозяин-барин, поэтому мне придется выкатить огромную хвалебную статью, а Эндрю будет ходить без дела. Возьми его под свое крыло?
– На два дня?
– Было бы здорово. Что скажешь?
Я перевел взгляд на подростка. Он чесал прыщ на кончике носа карандашом.
Свои знания оператора я прибрел практическим путем и действовал больше интуитивно. Просто чувствовал, как надо. Наши монтажники хвалили меня за кадры, которые легко склеивать, а режиссеры – за отличную композицию, но что, если я не в силах этому обучить и подставлю Ангуса?
– Джейми, соглашайся.
Я спрятал руки в кармах куртки.
– Вряд ли у меня будет время.
Ангус поджал губы. Это выглядело так, будто вместо рта у него усы. Однако смешно не стало. Я чувствовал, что он разочарован во мне, но лучше сейчас, чем потом, когда Эндрю бесцельно проведет со мной два дня.
Ангус быстро нацарапал свой номер в блокноте и вырвал страницу.
– Позвони мне, если передумаешь.