Иногда ожидание – зря потраченное время и нервные клетки, а иногда на все сто стоит того. Павлов посадил меня на лошадь перед собой, а я делал ставки на то, понравится мне дальнейшее или нет. Секс на природе – уверен, он именно это задумал, иначе зачем это всё?
Жеребец легко вёз двоих, не капризничал. Он был крупнее и выше кобылы, и расстояние до земли ещё возросло. Ну, не такое оно и огромное, но выглядело значительно. Отдельно доставляло то, что жеребец мог в любой миг взбрыкнуть и отправить рассевшихся на его спине людей себе под ноги. Красивые такие, быстрые и крепкие, с металлическими подковами.
Интересно, сколько весит такой жеребец? Килограмм пятьсот или больше?
– Не бойся, ты не упадёшь, – сказал Павлов у моего уха, когда я слишком засмотрелся на утоптанную гравийную дорожку внизу. Кое-где виднелись следы вдавленных копыт – свидетельства, что Павлов катался тут постоянно.
– Я не боюсь.
Он коснулся губами моей шеи слева.
– Значит, мне показалось.
Павлов слегка отодвинулся, и я шумно выдохнул. Ну и жарища.
Солнце жарило вовсю. Уходя с тренировочного круга, я снял шлем, и теперь ощущал, как подпекает макушку.
– Расслабься. – Павлов погладил меня по животу, и я крепче вцепился в гриву. Расслабиться, понятное дело, не получилось.
Мы въехали в парк. Тут имелись дорожки, временами попадались мраморные статуи. Дубы и липы казались старыми, чуть ли не вековыми. Легкий ветер качал кроны деревьев, и пятна солнечного света хаотично двигались по земле.
Тренируясь держаться на лошади, я сполна ощутил, насколько жарким выдался день. Попав в густую тень старых деревьев – выдохнул с облегчением. И вдохнул всей грудью.
Воздух пах травами, корой деревьев и мхами. Даже в такую жару тут чувствовалась прохлада.
– Мне нравится, – сказал Павлов.
Одной рукой он держал поводья, другой придерживал меня за живот.
– Что именно? – спросил я.
– То, как ты смотришь на мир.
Странное утверждение.
– Это редкий талант – видеть то, что тебя окружает, и ценить, что имеешь, – пояснил Павлов.
– Мне кажется, все видят то, что имеют, и ценят, – сказал я и уточнил, вспомнив про бывшую квартиру. – Ну, если есть, что ценить.
– Нет, это работает по-другому. Кто-то получает кратковременное удовольствие от, к примеру, новой машины, отношений или путешествия. Теряет к ним интерес и ищет другой стимулятор для ощущения «жизнь удалась». А есть люди, умеющие замечать и ценить то, что всегда рядом – природу, постоянного партнёра, хлеб на столе. С маслом или без масла – без разницы. У вторых может быть внешне самая обычная или даже бедная жизнь, но в их ощущениях она всегда полноценная и наполненная, а значит, счастливая.
Я так и не понял, о чём он говорил. Только уточнил:
– А вы из первых или из вторых?
Вопрос остался без ответа.
Павлов забрался ладонью под мою футболку, надавил на и так напрягшийся пресс.
– А за дорогой кто будет смотреть? – спросил я, когда Павлов полез ко мне в штаны.
– Ты. Смотри вперёд, не отвлекайся. – Павлов вручил мне поводья и принялся расстёгивать пояс моих брюк.
– Эй! А вы не хотите остановиться? Вон глядите, какая полянка!
– Смотри вперёд, здесь одна дорога, ты не заблудишься.
Бедный я, бедный мой стояк. Павлов действовал решительно и умело. У меня голова кругом шла от того, что он со мной вытворял. Плюс лошадь под нами – ощущения оказались даже слишком сильные.
У меня мутилось перед глазами, из-за растущего возбуждения я губы все искусал. Старался сдерживаться, но получалось не очень.
– Чьо-орт. – Я до предела выгнул спину, упираясь макушкой Павлову в шею.
– Так хорошо? – спросил он, не переставая ритмично двигать кулаком вверх-вниз по моему члену, достаточно крепко и влажно, хотя всего лишь по слюне.
Накрыл большим пальцем головку, размазал влагу по щедро текущему концу – и я совершенно забыл, где нахожусь. Застонал в полный голос, сдавил коленями скакуна. На ногах аж пальцы поджались.
Жеребец резко всхрапнул, заволновался, и Павлов привёл в чувство обоих. Мне пережал у основания, жеребца, забрав у меня повод, направил в сторону от дорожки.
Мы недолго плутали по каким-то кустам и выехали прямо к реке.
Павлов сошёл с лошади первым, снял меня. Я хотел застегнуться, а он сказал:
– Нет, не заправляй. Я хочу видеть тебя возбуждённым.
Я выругался про себя. Нет, ну серьёзно! Со стороны реки нас мог увидеть любой. Правда там не было никого. Что не удивляло, места тут поднадзорные, рыбы много, но не для простых рыбаков.
Но на той стороне реки кто-нибудь мог отдыхать, и с биноклем, если поднапрячься, мог что-то увидеть…
Павлов вернулся слишком быстро, привязав лошадь к дереву. Принёс сверток. За пару движений превратил его в плед, расстелил по земле.
– А теперь иди сюда, – сказал он, усевшись.
У меня горело лицо. Приспущенные брюки, как он потребовал, демонстрировали жёсткий стояк.
Павлов всего лишь смотрел на меня и говорил особенным голосом из секса по телефону, а меня уже потряхивало от желания. Долгое ожидание добавило чувствительности. Сделало возбуждение болезненно острым.
– Сними футболку, Вадим.
Я послушно стянул её и бросил в сторону, на траву. Даже на миг не задумался о том, чтобы сделать по-своему.
Почему? Наверное, потому, что предложения Павлова устраивали меня на все сто.
– Посмотри на свои соски.
Я смотрел Павлову в лицо как заворожённый.
– Ну же, Вадим.
Да что там смотреть? Понятно, соски сморщились и стали твёрдыми.
– Погладь их.
Я послушался, и это ещё сильней меня завело. Больше не сама стимуляция, а то, что я подчинялся приказам. Выставлял себя напоказ и устраивал шоу, находясь под открытым небом среди лютиков, камыша и осоки, под плеск накатывающих на берег волн и жужжание насекомых.
– Смочи пальцы слюной.
Интересную Павлов устроил игру.
– Хорошо, – ответил я медленно, – только сначала…
Я полностью разделся, включая обувь. Взглянул на наблюдающего за мной Павлова.
– А вы не хотите что-нибудь снять?
Он покачал головой.
– Ещё не время.
Я рассмеялся, будто в жизни не слышал шутки получше.
Подошёл к нему, опустился на колени, фактически сев прямо в траву. Мы находились в тени, но солнце упрямо пыталось проникнуть сквозь густую листву и иногда ему это удавалось. Пятна света легли на моё тело: согрели губы, грудь и стояк.
Павлов задумчиво смотрел на меня, и я решился сказать:
– А сами не хотите потрогать?
Он погладил и сдавил мой сосок, и, шумно выдохнув, я прикрыл глаза.
– Теперь второй, – потребовал, не глядя на Павлова. – Только не руками. Оближите его и чуть-чуть прикусите. Мне нравится, когда я так сильно чувствую вас.
Я шумно выдохнул, ощутив горячее прикосновение его языка. Шум крови в ушах не мешал слышать жужжание пчёл и шелест листвы.
– Поцелуйте меня. И трахните уже, наконец.
Павлов послушно поцеловал меня, а затем я услышал:
– Ты знал, что из одного и того же винограда можно сделать вино, а можно и коньяк?
– Вы это к чему? – Я приоткрыл глаза.
Лицо Павлова порозовело. Он явно наслаждался тем, что между нами происходит.
– К тому, что разве ты куда-то спешишь? Ты что, на работе?
Вообще-то, да. Но Павлов, похоже, забыл, что платит мне за компанию и секс. И я сыграл бы последнего дурака, если бы ему об этом напомнил.
Тем жарким днём я получил самую долгую прелюдию к сексу за всю свою жизнь. Мне довелось и командовать Павловым, и выполнять его приказы. Когда мы дошли до дела – я весь горел, меня трясло от предвкушения и желания.
Павлов лёг на спину, и я наконец сел на него. Впустил его член внутрь и замер с запрокинутой головой, глядя на небо. Еле дышал, глубоко как никогда проживая соединение наших тел. В глазах стояли слёзы.
Он погладил меня по бедру.
– Всё хорошо?
Я перевёл взгляд вниз – Павлов смотрел на меня. Его глаза блестели, будто им тоже владела эта невероятная полнота ощущений, и чувства сходили с ума.
– Всё хорошо? – повторил он. Не пытался двигаться, не пытался брать, хотя в этом состояла суть его удовольствия.
– Больше чем хорошо, – ответил я и наклонился к нему. Обнял его лицо ладонями и принялся целовать. – Мне с тобой хорошо, Николай Николаевич.
Так хорошо, как ни с кем не бывало. Как не бывает. Не бывает такого, чтобы было так хорошо, так спокойно, уверенно, основательно и так горячо, и так откровенно, и прямо по нервам, прямо до дрожи вот тут, в середине груди.
А всего лишь секс на природе, в траве у реки. Со свидетелем-жеребцом, косящим на нас тёмным влажным глазом. Со стрекозами, выделывающими кренделя, с облаками, купающимися в реке, с комарами и пчёлами, с травинками у горячего, облитого потом лица. С поцелуем в плечо и тихим «спасибо». С моим именем у него на губах.