В машине Павлов мне так и не дал, дома, к моему крайнему удивлению, ситуация повторилась. Взамен того, в чём я так сильно нуждался, он тянул время. И всё это делал с лицом чемпиона по покеру. Осознанно играл на моих нервах, как на натянутых струнах.
Его выдавал блеск глаз, ну и стояк. Хотел он меня не меньше, чем я его, но упорно лишал нас обоих возможности поскорей заняться делом и кончить. И чем дольше это извращение длилось, тем сильнее я злился. Причём я бы понял, если бы у него не стояло, но нет – он мучил и меня, и себя.
И дел у него не было, ещё в машине он отменил все дела!
Что характерно, когда моё возбуждение чуть унималось, то он опять начинал: целовать, касаться, смотреть на меня так, будто хочет меня разложить и оттрахать. Я, понятно, всё ему позволял. А когда заводился, он вновь отступал.
Меня бы устроила и машина – нет, столовая – нет, его кабинет, любая вертикальная или горизонтальная поверхность в доме – но нет. Раз за разом я получал «нет, ещё не время».
Это злило, и чем дальше, тем больше. Я чувствовал себя кобелём в гоне. Мне не светило его трахнуть, но я бы многое отдал за то, чтобы он вытащил голову из задницы и трахнул меня. А он всё посматривал в мою сторону и – я в этом уверен – посмеивался про себя.
Понятно, Павлов из любителей всё контролировать, у него встаёт на то, что он управляет своим и чужим удовольствием. Но никогда прежде это не длилось так долго. Мы находились голыми в постели, ему нравилось доводить меня до того, что я извивался и умолял. В те моменты я ощущал эту пытку как вечность, но по факту всё наверняка длилось недолго. Может, минут десять или пятнадцать.
Сейчас его игра заняла настоящую вечность. Он устроил мне горки из буду лапать, целовать, доведу до тьмы перед глазами, а потом отступлю и сделаю вид, что ничего такого и не хотел, или обстоятельства нам мешают.
Сначала я не врубался, потом осознал цель его игрищ и прямо сказал, что хочу его, хочу, чтобы он меня трахнул. Считал, что понял его и своим признанием всё сейчас получу. Ну или не сейчас, а через пять минут, когда мы поднимемся в спальню.
Угу, размечтался.
Павлов наклонил голову набок, разглядывая меня с потерявшейся в уголках губ улыбкой. Сказал, что не собирается делать это сейчас. Попросил потерпеть ещё немного.
– Сейчас не время.
Не время для чего? Я же не таблетка, чтобы принимать меня строго по часам согласно рекомендации врача. Я так и сказал, и Павлов закашлялся смехом.
– Вам это не надоело? Не наигрались? – не выдержал я.
А он в ответ:
– Злость тебе очень к лицу. Ты знал это?
– Бывшие обычно старались меня не злить, – ляпнул я, не подумав, а потом решил: ну и ладно, плевать. Если мои слова его разозлят – это будет хоть в малой степени справедливо.
Павлов чуть сузил глаза.
– Хорошо, что и в этом я от них отличаюсь.
– Отличаетесь, даже не сомневайтесь. – Я не стал продолжать. Злость всё-таки паршивый советчик. – Вы лучше их всех. Но иногда ведёте себя очень странно. Вот как сейчас. Вы ведь хотите меня, я это вижу.
Я к нему, а он вновь эти игры устраивает: отступает и предлагает что-то другое, например, выпить, поесть, отдохнуть, на лошадях покататься.
– Какая еда? Вы трижды завтракали. Я хочу, но не есть.
– Мне не выпивка нужна, а сами знаете что.
– Телек посмотреть? Да вы издеваетесь!
Он и правда издевался, так что на очередное предложение я рыкнул «да, я только за». Павлов поймал меня на слове – сказал подняться в спальню, занести пакеты с покупками и переодеться во что-то полегче для конной прогулки. А в глазах такой блеск, будто его как ничто иное развлекает моё желание добраться до спальни, в конце-то концов.
Добрались. Но каждый до своей, а я ещё и с кучей пакетов со шмотками.
Когда я переодевался, он ко мне не пришёл. Хотя я ждал и даже дверь оставил открытой.
Странней всего то, что он и правда повёл меня в конюшни.
– Вы на самом деле предпочтёте провести время с конём, а не со мной?
– А совместить мы не сможем? – ответил он.
– Поездите со мной по кругу? – спросил я.
– Думаю, нет. – Он усмехнулся и погладил меня по заду. – Давай вперёд. Марат оседлает тебе Луну. Береги тыл.
Вот как понять его игры? Может, он хотел, чтобы я на него сам набросился? Не просто руку протянул и по ней получил, а зажал в углу и применил какую-никакую силу?
Я посмотрел на него, стремительным движением взлетевшего на лошадь. Образ загнанной жертвы на него ну никак не накладывался.
У меня уже голова пухла от всех этих мыслей. А я ведь прямо спросил, что он от меня хочет, получил в ответ дёрнувшийся уголок рта и «отдыхай-развлекайся».
– Не спеши, Вадим, – сказал он далеко не в первый раз за день и отбыл весь такой с идеальной посадкой, прямой спиной и шлейфом аромата собственной охренительной важности. Оставил меня со стояком и перспективой в таком состоянии забираться на лошадь.
Вот же… экспериментатор.
Марат привёл белую кобылу. И первое, что сказал, кроме нейтрального «добрый день»:
– Только спокойней.
Лошадь вообще не двигалась, даже ушами не шевелила, так что совет, очевидно, предназначался мне.
– Кобыла характером ангел, – сказал Марат, – но всем лошадям не нравятся нервные седоки.
– Я не нервничаю.
Он фыркнул громче, чем лошадь.
– Успокойся и не нервируй коня.
Марат щеголял в той же синей спецовке, что и в нашу первую встречу, но в честь жаркого дня верх вообще не застёгивал. Я отлично видел его грудь и живот чуть ли не до пупка. Если не смотреть на лицо, вид дрочибельный до боли в запястье. Да и лицо у него весьма ничего – если б не выражение, больше подходящее познавшему дзен монаху.
– Подсади меня, – попросил я, хотя буквально секунду назад думал попробовать сам.
– Опять спина болит? – нейтрально спросил Марат.
– Да, – соврать оказалось легче, чем объяснять то, что я и сам не мог понять.
Марат помог – попутно щедро облапав мой зад. Я сел в седло, всё ещё ощущая на себе его сильные руки.
– Совсем он заездил тебя, – сказал Марат тем же тоном монаха познавшего дзен и, взяв поводья, повёл кобылу к выходу из конюшни.
Ничего себе заявленьице.
Я смотрел ему в спину, оценил всё от широких плеч до маленькой узкой задницы и ног – кривоватых. На ум вдруг пришло, что на лошадь могли садиться и старички со старушками, дети. И вряд ли их ягодицам в процессе посадки могло уделяться такое внимание от потенциальных помощников.
– А ты что, осуждаешь? – спросил я. Поздновато, словно у меня соображалка, как у жирафа, но получить ответ на вопрос всё равно очень хотелось.
Марат завёл мою кобылу в круглый загон и закрыл за нами защёлку.
– Сложный вопрос, – прозвучало, когда я думал, что ответа уже не услышу. – Твоя задница достойна самого пристального внимания. Так что босса я понимаю. – Марат взглянул на меня красивыми раскосыми глазами. – И осуждаю. Ведь пока он с тобой, вряд ли мне светит хоть что-то от тебя получить.
Больше на такие темы мы не говорили. Я слышал только «выпрями спину», «локти», «сиди прямо», «не откидывайся назад, тут не родео».
Когда Павлов вернулся с прогулки, Марат по собственной воле помог мне слезть на землю. Ощущение его горячей ладони осталось у меня на бедре, даже когда он ушёл, забрав с собой мою Луну.
– Ну как, Вадим, на ногах-то стоишь? – спросил Павлов, пока его жеребец перебирал копытами и всячески показывал, что ещё не нагулялся.
Чтобы доказать, что здоровьем и силой серьёзно отличаюсь от инвалида войны 1812 года, я пошёл к Павлову. Старался идти уверенным шагом. Земля под ногами качалась, но только слегка. Зад ныл, но слабо. По сравнению с моей первой попыткой сесть в седло, ощущения отличались как земля и небо. Я чувствовал себя отлично, о чём и сказал.
– Тогда давай руку.
– Зачем?
Павлов улыбнулся.
– Покатаю.
Его седло позволяло посадить меня перед собой. А значит, он изначально задумал нашу совместную прогулку. Или все сёдла такие? Нет, про седло он Марату точно что-то говорил, только я не запомнил, что именно.
Мою заминку Павлов оценил по-своему:
– Тебе понравится, Вадим, обещаю. Ты не пожалеешь, что доверился мне.
Я наклонил голову к плечу.
– А вы не спешите? Может, не время так торопиться?
Павлов наклонился и схватил меня за руку.
– У тебя кусачий язык.
– И… – Я приподнял брови.
– И это прекрасно, – сказал он, помогая мне забраться на лошадь перед собой.