Толпа взорвалась гулом одобрения, вопль тысяч людей оглушили Браницкого.
– Ты обещал дать своей ответ, не позднее, чем через 2 цикла луны, но наступил уже третий! ОНинурта, величайший из живущих; много столетий мои предки преклонялись пред тобой, следовали твоим наставлений, превознося перед небом и солнцем. Жили и умирали ради тебя!
– И это правда, – хором подтвердили люди.
– Отказавшись от настоящий жизни, добровольно заточили себя в склепе из стекла, что отражает всю грязь и боль, происходящую снаружи. Никто из нас не ведает о том, что там! – он указал рукой в сторону гор, – возможно, мир изменился настолько, что окажется непригодным для жизни, и, ступив туда, мы тот час, же умрем.
– Ложь! – вскрикнула знакомая Браницкому девушка, – клянусь, что это не так!
Стоявший рядом старик грубо одернул её, заставляя замолчать.
– Пусть Ариадна говорит, что знает, – подал голос кто-то из толпы.
Каим согласно кивнул.
– Не препятствуй ей, – обратился он к старику, – сейчас не то время и не та ночь, чтобы опасаться за кого-то.
– Мне известно не так много, – начала Ариадна, потупив глаза, – но мне довелось услышать разговор между двумя старейшинами Ксана, они говорили о прекрасном и одновременно смертельно – ядовитом мире, воздвигнутом на новой земле. Тысячи зловонных городов, бескрайние земли, населенные людьми, каждый из них борется за жизнь с отчаянием. Ибо с ними нет того, кто способен защитить их, как слепой Нинурта защищает нас, их… – она осеклась, – их никто не любит.
– Но, всеже, ты говоришь о том, что это место может быть желанно для нас? Каим подошел к ней.
– Да! – она вскинула голову и заглянула ему в глаза, – потому, что их жизнь настоящая, и каждый из них способен думать за себя.
Каим недолго молчал, продолжая смотреть на Ариадну, явно принимая решение. Он повернулся в сторону монумента и еще раз воскликнул.
– Явись к нам, оНинурта! Ибо пришло время говорить с потомками тех, кто доверил тебе свои жизни!
Долгие минуты стояла тишина. Браницкому казалось, что время замедлилось в десятки раз и течет лениво, с неохотой, будто пытаясь отсрочить неизбежно подступавшую беду. Он пристально смотрел на лица людей, озаряемые всполохами факелов. Все они столь одинаковые и серые виделись ему обитателями чистилища, чьи останки давно истлели, а души продолжают вечное существование, претерпевая муки в заточении, все еще питая надежду на иной исход.