Семья Монкюир живет в нескольких кварталах от дома архитектора, но после вчерашней ночи мне не хочется сворачивать с оживленных улиц даже в разгар дня, поэтому я выбираю маршрут через площадь святилища. Хотя участок строительных лесов, который я осматривала прошлой ночью, находится за крылом трансепта и башней, даже здесь слышно, как его разбирают. Нужно будет заскочить чуть позже и зарисовать, что успели сделать рабочие, чтобы изменить это на модели.
И тут я вспоминаю: модели больше нет. Это причиняет мне такую боль, словно кто-то ударил по покрытому синяками животу и пояснице. Но, раз Реми вернулся, возможно, у меня появится время собрать все по кусочкам.
Дверь мне открывает женщина, в которой я узнаю бывшую гувернантку леди Жулианы. Судя по платку на ее волосах и пятну муки на округлой щеке, она теперь работает на кухне – наверное, ждет, что когда-нибудь станет заботиться о детях молодой хозяйки. И если это так, то ждет она уже очень давно. Обронив всего пару слов, она провожает меня на третий этаж. Жулиана что-то пишет, сидя за длинным столом в комнате в самом конце коридора. Стена позади нее украшена деревянной резьбой, которая отполирована так хорошо, что отражает солнечный свет, проникающий через открытое окно. В дальней части комнаты стоит кровать среднего размера и дубовый шкаф, но все равно создается впечатление, что здесь никто не живет.
– Мисс Катрин, – женщина делает паузу, чтобы подчеркнуть, что у меня нет фамилии, – говорит, что пришла по просьбе мастера Симона.
Жулиана откладывает перо и поднимается на ноги с улыбкой. Явно рада меня видеть не только потому, что меня просил прийти Симон.
– Спасибо, мадам Дениз, – говорит она.
Бывшая гувернантка молча делает реверанс и уходит.
Как только мы остаемся одни, Жулиана жестом приглашает меня войти.
– Надеюсь, тебя не смутит, что мы в комнате Симона. Просто это гарантирует хоть какую-то приватность.
– Венатре живет здесь? – Я вновь обвожу взглядом комнату в поисках хоть каких-то признаков этого, но нахожу лишь потертый сундук и стоящий на его крышке бронзовый подсвечник.
Учитывая, что дом графа раза в четыре больше, чему у архитектора, думаю, в нем достаточно спален, чтобы Симон мог поселиться на втором этаже. Интересно, что это говорит о его положении в семье?
– Здесь так… пусто.
Жулиана пожимает плечами.
– Думаю, он привык к более аскетичной жизни. Пожалуйста, присаживайся.
Я вежливо киваю и опускаюсь на скамейку напротив нее, ожидая, пока она займет свое место.
– Симона сейчас нет, – продолжает Жулиана. – Должен скоро вернуться.
Она вытаскивает чистый листок пергамента – не бумаги – из сваленной на столе кучи. Даже архитектор не пользуется бумагой. Это слишком дорого, ее нельзя использовать второй раз, как пергамент. Но сейчас передо мной лежит столько кусков, сколько я не видела за всю свою жизнь.
– Но, если хочешь, я могу записать твои слова прямо сейчас, – предлагает она.
У меня пересыхает во рту. Я пришла пораньше в надежде выведать, что узнал Симон. И не ожидала, что придется отвечать на вопросы графской дочери.
– Хорошо.
– Отлично. – Ее голос звучит так, будто собираемся обсуждать что-то приятное и безобидное, вроде погоды, а не убийство.
– Давай начнем с твоей работы. Ты сказала, что работаешь на архитектора, но при этом ты не его ученица?
– Эм, нет, не совсем, – отвечаю я, складывая руки на коленях.
Одно время я подумывала пойти в ученики к архитектору вместе с Реми, но мне, хоть я и могу с первого взгляда заметить изъяны в несущих конструкциях, с трудом дается математика и недостает усидчивости. Вот почему мое дело – строительные леса. Для них не требуется точных измерений, как для святилища.
– Я его подмастерье, – объясняю я. – И в мои обязанности входит осмотр строительной площадки.
Обмакнув перо в чернила, Жулиана записывает все мои слова, включая «эм» и «нет», а также свои вопросы.
– Этим ты и занималась прошлой ночью?
Я прочищаю горло, чтобы посмотреть, напишет ли она об этом. Написала.
– Да, мы отстали от графика, поэтому я покинула дом, как только взошла луна.
Не упоминая о падении, я рассказываю, как услышала крик, а затем поднялась на крышу святилища, чтобы посмотреть на город.
Несколько секунд перо со скрипом скользит по пергаменту, а затем останавливается, когда Жулиана поднимает голову. Ее зрачки так сильно увеличились, что темно-каряя радужка едва видна.
– А потом?
– Я увидела бегущего человека.
Я описываю его так подробно, как только могу, после чего говорю, в каком направлении он скрылся.
– Это был селенаэ?
Этот вопрос застает меня врасплох.
– Ох, не уверена.
Перо скрипит пару секунд, а затем вновь повисает тишина.
– Ты слышала что-то еще?
Кроме бестелесного голоса, убеждающего меня вернуться в дом? Я качаю головой:
– Нет.
Жулиана хмурится – или она так выражает разочарование?
– Прошу, продолжай.
И я рассказываю, как отправилась на поиски и обнаружила тело Перреты. Как выбежала с криком из переулка, как женщина отругала меня за это. Как я подняла тревогу. Я стараюсь упомянуть как можно больше деталей, чтобы не дойти до того, что скрываю. Например, странный шепот и то, каким светлым мне показался переулок, – словно рядом зажгли тысячи свечей.
– Вы видели селенаэ в собравшейся толпе? – спрашивает Жулиана.
– Эм, да? – Несмотря на то что она спрашивала о людях Луны раньше, я настолько удивлена ее вопросом, что отвечаю не задумываясь. Хотя мне бы не хотелось втягивать этого человека в неприятности. – Но он ушел, как только я его заметила.
– Как думаете, он следил за вами? – раздается мужской голос.
Мы поворачиваемся и видим Симона, прислонившегося к косяку со скрещенными на груди руками. Позади него стоит Ламберт, его раскрасневшееся и вспотевшее лицо контрастирует со спокойной бледностью венатре.
– Как долго ты там стоишь? – нахмурившись, спрашивает Жулиана.
– С минуту. Но ты прекрасно справлялась. – Симон переводит взгляд на меня и переспрашивает: – Как думаете, селенаэ следил за вами?
– Откуда? От святилища?
Симон кивает. Его острые скулы на мгновение скрываются за тенями усталости под глазами.
– Почему… почему вы так думаете?
Венатре на несколько секунд поджимает губы, но на лице не отражается ни единой эмоции.
Наконец он кивает Жулиане:
– Найди ей показания Удэна.
Жулиана опускает перо и начинает рыться в куче бумаг, пока Симон и Ламберт заходят в комнату. Достав три листа, она раскладывает их по порядку и протягивает мне. С трудом верится в подобную удачу – мне дадут прочитать то, что рассказал Удэн.
Эти страницы оказываются дословной записью, как и наш с ней разговор. И, даже с учетом нескольких сокращений, я удивляюсь, как ей удалось не отстать. Судя по первым словам, становится понятно, что мне отдали не все: начала допроса здесь нет.
С: А затем?
У: Я отправился искать Перрету.
С: Ходил к ней домой?
У: Конечно. Я не бегаю по улицам, словно собака, вынюхивая ее.
Я стискиваю зубы. Как ужасно звучат эти слова, особенно притом, где оказалась Перрета.
С: Ты нашел ее?
У: Да, но она сказала, что ей необходимо решить один вопрос.
С: Говорила, куда направляется?
У: Нет, но улыбалась так, словно что-то хотела скрыть. Она любила подразнить.
Он не знал, что Перрета ходила к магистру Томасу. Я медленно выдыхаю, старательно сдерживая себя, прекрасно понимая, что Симон наблюдает за мной. Ламберт тяжело опускается на стул у дальнего конца стола.
С: И что ты делал после этого?
У: Вернулся в пивную. Перрета сказала, что придет туда, если все закончится хорошо.
С: Сконию употреблял?
У: Ты хочешь, чтобы меня арестовали за это?
С: Нет, меня это не касается.
Интересно, венатре закроет на это глаза из-за родственных связей или из-за искреннего желания раскрыть убийство Перреты?
У: Ладно, без сконии не обошлось. Мне же нужно было чем-то заняться, чтобы скоротать время.
С: Это была единственная доза за ночь?
У: Да. Что… Ай! Перестань!
С: Слегка запоздалая реакция.
Видимо, Симон щелкнул пальцами или хлопнул в ладоши прямо перед носом Удэна. Городские стражи делают это, чтобы оценить одурманенность людей, которых ловят бродящими по улицам. И, судя по всему, Симон точно знает, как определить это по глазам: он продолжает.
С: Умеренное расширение. Примерно пять часов назад. Если это произошло вскоре после встречи с Перретой, то он в последний раз видел ее…
Ж: За час до полуночи.
Жулиана не пропускает ни единого слова. Даже того, что говорит сама. И я замечаю еще кое-что: даже если Симон не врач, он знает довольно много врачебных методов и терминов. Возможно, весьма начитан, хотя в комнате нет ни единой книги.
С: Спасибо, Жулиана. Что произошло потом?
У: Она так и не пришла в пивную, поэтому я решил пойти домой.
Дурное предчувствие разматывается у меня в животе, как лента с катушки. Самый короткий путь от той пивной проходит через площадь святилища.
С: Ты видел или слышал что-то по пути домой?
У: Ну… Скорее всего, дело в сконии.
С: Судить об этом позволь мне. Что ты видел?
У: Селенаэ. Мужчина стоял в тени. И смотрел на крышу святилища.
Записи Жулианы передают прерывистость речи Удэна и, возможно, страх, а моя тревога только усиливается.
С: Что он делал?
У: Он… Он словно разговаривал с одной из статуй демонов на крыше. И, как только закончил, демон улетел.
Галлюцинации от сконии часто начинаются с того, что человек действительно видит или слышит, а затем превращаются во что-то нереальное. Если Удэн действительно видел селенаэ, то, значит, за мной наблюдали – и следили, – еще когда я находилась у святилища.
Не сомневаюсь, Удэн и правда видел, как я стояла рядом с Пьером. А как только отошла от горгульи, его одурманенный разум истолковал это как взлет статуи… Лента беспокойства в моем животе вспыхнула на одном конце, и огонь быстро расползся по ее изгибам. Я догадывалась, что прочту дальше.
Следующий вопрос задал Ламберт, о присутствии которого я даже не догадывалась.
Л: Селенаэ что-то говорил?
У: Он сказал: «Иди домой, маленькая кошечка. Не стоит гулять этой ночью».