– Не понимаю, – шепчу я.
Симон внимательно смотрит на меня:
– Ты о том, почему ее слышала только ты?
Оцепенело кивнув, я отхожу от двери.
– Этому можно найти несколько объяснений, – говорит он. – Во-первых, женщина может лгать. Она призналась, что кричала на тебя, только после того, как мы заявили, что ее слышали другие.
Я качаю головой:
– Но почему? Разве ей не хочется, чтобы преступление раскрыли?
Симон жестом приглашает меня вернуться к переулку.
– Она сомневается, что мы его раскроем. Поэтому считает, что чем меньше ее трогают, тем лучше. Особенно учитывая то, что в этом замешан сын градоначальника.
Интересно, считает ли Симон расследование столь же безнадежным? Мы обходим остальные дома, но никто не признается, что слышал хоть что-то до того, как я закричала, а женщина обругала меня. Подобные склоки – обычное дело в этом районе, поэтому никто не удосужился поинтересоваться, в чем же дело, пока не появились стражники.
– Почему никто ничего не слышал? – спрашиваю я Симона, когда мы приближаемся к последнему дому в пределах видимости переулка. – Ты сказал, что объяснений несколько…
– Возможно, акустика здесь такова, что стены не дают распространиться звуку на улицы, и он поднимается вверх. – Симон замолкает на мгновение. – Ты понимаешь, о чем я?
– Конечно, – отвечаю я, ощущая снисходительное отношение. – Акустика играет важную роль при проектировании святилища.
Я не смогла бы сделать подробные расчеты, но зато понимаю суть. Именно углы и изгибы стен отвечают за то, чтобы голос священников у алтаря разносился по всему зданию. Здесь я отметила тот же эффект, когда подслушивала разговор с Жулианой с крыши, но не рассказываю об этом. Кстати, раз Симон знает об акустике и понимает язык врачей, образован он не хуже Реми, а то и лучше.
Поняв, что последнюю дверь нам так никто и не откроет, мы возвращаемся в переулок.
– Давай начнем с самого начала, – говорит Симон. – Что ты увидела, когда заглянула сюда той ночью?
И тут мой взгляд натыкается на пару серебристых глаз, подведенных тушью, на другой стороне улицы. Я замираю – но они исчезают прежде, чем мне удается осознать увиденное.
– Катрин.
Лицо Симона так близко, что изъян в его глазу выделяется так же сильно, как темный сучок на дубовой доске.
– Что? – вздрогнув, говорю я.
– Что-то не так?
Человек пропал… если он мне не привиделся.
– Нет, ничего, – быстро отвечаю я.
У Симона такое лицо, что сразу понятно: он не особо верит моим словам.
– Что ж, ладно. – Он указывает на переулок. – Что ты видела той ночью?
– Темноту, – просто отвечаю я.
– И все равно пошла туда?
– Да… – Я замолкаю на мгновение, чтобы воскресить в памяти тот момент. – Лунный свет освещал стену, и я заметила грязные следы, тянущиеся к выходу из переулка. А в нос ударил сильный запах крови.
Симон приподнимает бровь, глядя на меня.
– И ты все равно пошла в переулок? – медленно повторяет он.
Я ощетиниваюсь:
– Сомневаешься, что я говорю правду?
– Сомневаюсь в твоем здравомыслии, – проходя в переулок, бормочет он.
Я осторожно следую за ним, вспоминая ощущение удушья, которое охватило меня, стоило сделать пару шагов в темноте.
Симон останавливается у пятен крови на стене, размытых сильным дождем.
– Их ты увидела первыми?
Меня охватывает дрожь. Я сначала увидела пятна не здесь, а на стене святилища.
– Да. Луна светила прямо на них.
– А затем?
– Затем… – Я колеблюсь, вспоминая, как меня охватило желание узнать, совпадает ли ощущение в моих видениях с реальностью. – Мне показалось, что эти полосы похожи на следы пальцев, поэтому я протянула руку, чтобы дотронуться до них.
Вот что вылетело у меня из головы: я потянулась к стене.
И, как только мои пальцы коснулись шершавой поверхности, освещенной лунным светом, внезапно увидела все. Не просто увидела, но и услышала звуки и запахи, которые вдруг стали невероятно интенсивными. Даже смогла прочитать мысли Перреты, словно они повисли в воздухе вместе с ароматом ее духов… и крови. Хотя до этого ничего подобного не ощущала.
Я услышала крики Перреты, увидела ее кровь на стене, словно свою, почувствовала, как пальцы скользят по шершавой стене, услышала ясный голос селенаэ, увидела лицо женщины в окне – все это происходило при лунном свете.
Это луна. Она что-то сделала со мной.
Я понимаю, что замерла с протянутой рукой, как и той ночью.
Симон осторожно кладет ладонь мне на локоть, и я невольно вздрагиваю. В складках его лба читается сожаление.
– Именно в тот момент ты увидела ее? – спрашивает он.
Я с трудом сглатываю.
– Да.
– Много ли ты увидела?
– Все.
Я опускаю руку, прижимая ее к боку. А когда сожаление на лице Симона сменяется недоумением, хватаюсь за первое, что приходит в голову.
– В небе сверкнула молния. И осветила переулок на несколько мгновений.
– А-а, – Симон понимающе кивает.
Вот только переулок освещался дольше пары секунд, да и гроза к тому моменту еще не добралась до города. И никакая молния не объяснила бы того, что я услышала.
Всему виной магия. Другого объяснения нет.
– На самом деле очень легко восстановить то, что произошло. – Симон подходит к стене и поднимает руки так, словно собирается схватить невидимого человека. – Можно с уверенностью сказать: он перерезал ей горло сзади. Ничего не помешало крови, когда она брызнула в стороны. – Сжав одну руку в кулак, Симон проводит ею поперек воображаемого горла, слева направо. – Закричала Перрета, скорее всего, перед этим, – тихо продолжает он. – Потому что после этого она вряд ли вообще смогла бы кричать.
Симон прав, осознаю я с невероятной уверенностью, и это настолько шокирует меня, что по телу расползается дрожь.
– Но она продолжала бороться, – шепчу я.
Именно это он сказал Жулиане в ту ночь. Но не стану же я признаваться!
– Да. И, скорее всего, именно поэтому он несколько раз ударил ее ножом. – Симон опускает кулак к животу («абдоминальная область», вряд ли я забуду…) и несколько раз замахивается невидимым ножом, а затем указывает на стену почти у самой земли. – Скорее всего, убийца запаниковал. Но это объясняет, откуда там кровь.
Я снова понимаю, что он прав, но не могу сказать об этом.
Попятившись, Симон приседает на корточки и скрещивает руки, словно тянет что-то тяжелое.
– А потом он притащил ее сюда. – Венатре останавливается у темного пятна на утрамбованной земле и выпрямляется. – Но зачем? – Уголки его рта опускаются, а взгляд устремляется вдаль, словно он пытается вписать эту деталь в какую-то видимую только ему картину. – Ведь там было достаточно места для того, что он хотел сделать. На самом деле здесь его намного меньше.
И я понимаю, в чем дело.
– Он перетащил ее в пятно лунного света.
Симон поворачивается ко мне, а его рот слегка приоткрывается.
– Верно. Хотел рассмотреть, что сотворил. – Его голос опускается до шепота. – Но она тоже смогла его разглядеть, и убийце это не понравилось.
Из всего сказанного Симоном больше всего пугали именно последние слова.
– Ты же говорил, что она была мертва, когда он выколол ей глаза, – выпаливаю я и тут же понимаю, как облажалась.
Ведь он не знает, что я слышала их разговор с Жулианой над телом.
Но Симон, кажется, этого не замечает.
– Так и было. – Симон поднимает руку к подбородку и потирает челюсть, отчего сухожилия на его запястье заметно напрягаются. – А еще он разбил ей лицо чем-то тяжелым, но я не понимаю чем.
Солнце и Небеса, молотком!
Перрета забрала молоток архитектора, им и воспользовался убийца. Когда инструмент найдут, подозрение тут же падет на магистра Томаса. Я отступаю назад и осматриваюсь по сторонам, пытаясь разглядеть золотой блеск в грязи. Хотя… скорее всего, уже нашли бы.
– Кэт? Все в порядке?
Наверное, он решил, что я сейчас упаду в обморок. И, возможно, это недалеко от истины – при том, как у меня закружилась голова. Когда мои колени подгибаются, Симон одной рукой обхватывает мне талию, а второй обнимает за плечи, чтобы то ли вытащить, то ли вынести меня из переулка.
В нашу сторону тут же поворачиваются лица с подведенными тушью глазами. Или там один человек, а у меня просто двоится в глазах? Я моргаю, но лицо – или лица – исчезают. А в следующий момент Симон разворачивает меня и усаживает на стоящую поблизости бочку.
– Катрин? – зовет он, прижав ладонь к моей щеке, чтобы я не поднимала головы.
– Кэт, – поморщившись, поправляю я.
– Означает ли это, что ты не теряла сознания?
Я не могу рассказать Симону, что выбило меня из колеи, но и не хочу, чтобы он считал меня слабой.
– Я в порядке.
– По виду не скажешь, – возражает Симон, но все же выпрямляется и убирает руки, лишая меня поддержки. – Прости. Я так увлекся, что забыл, насколько… насколько ужасно это звучит.
Раз уж он решил, что мне поплохело из-за этого, не стану его переубеждать.
– Почему люди так поступают с другими?
Мне кажется, что на этот вопрос нет ответа, но Симон даже не раздумывает:
– Чаще всего ими руководит ярость. Перрета разозлила убийцу, но не она была его целью. Он не может добраться до женщины, которой хочет причинить боль. Или боится той женщины.
Мне хочется спросить, как Симон это понял, но с губ срывается более важный вопрос:
– А что, если убийство Перреты не удовлетворило его жажду мести?
Симон качает головой:
– Значит, это только начало.
Мы возвращаемся в дом архитектора, не говоря друг другу ни слова. Но с каждым шагом слова Симона пробирают меня до костей.
Это только начало.
Мысли переключаются на то, что я услышала и увидела в ту ночь, а также на связь случившегося с лунным светом. И чем больше мы отдаляемся от переулка, тем более странным это кажется.
Когда мы подходим к дому магистра, Симон склоняет голову.
– Спасибо за помощь, мисс… Кэт. Еще раз прошу простить меня за причиненные неудобства.
– Подожди. – Я хватаю его за руку, не давая уйти. – Ты уверен, что не ошибся насчет убийцы? Это действительно может повториться?
Симон кивает, а в его глазах виднеется мудрость и усталость, не свойственная девятнадцатилетним.
– Да. И следующее убийство будет более жестоким.
Мне трудно подобное представить, но почему-то я не сомневаюсь в его словах.
– И когда оно произойдет?
– Сегодня ночью, на следующей неделе, в следующем месяце… – Симон устало пожимает плечами. – А может и в следующем году. Или в другом городе. Возможно, – он прикусывает нижнюю губу, – возможно, это не первое его убийство.
– И как его отыскать? Поймать с поличным?
Симон тяжело вздыхает:
– Только если нам повезет или я смогу предугадать его следующий шаг. К сожалению, это трудно сделать после одного убийства. – Он потирает лоб. – И я плохо знаю этот город.
– У архитектора есть карты Коллиса. Я могу принести их завтра, – предлагаю я. – И буду рада помогать в расследовании дальше.
На лице Симона появляется печальная улыбка.
– Ты уверена, что у тебя хватит духу?
Мной движет не только желание защитить магистра Томаса. И я стараюсь выразить это словами.
– Я чувствую себя так… словно должна была отыскать Перрету. Потому что только я могла услышать ее.
Симон вздыхает:
– Хорошо. Буду признателен за карты. Приноси их послезавтра утром.
Я поднимаю глаза. И замечаю в изгибе его рта прежнее дружелюбие. Интересно, это из-за возможности провести еще один день в моей компании?
– А почему не завтра?
Его лицо тут же мрачнеет.
– Жулиана слишком устанет. Плохо себя чувствует.
Неудивительно, что он хочет продолжить расследование вместе с ней. Она вела практически все его заметки. К тому же завтра День Солнца.
– Надеюсь, она быстро поправится.
Симон открывает рот, чтобы ответить, но, судя по всему, решает сдержаться. И вместо этого склоняет голову в вежливом поклоне.
– С нетерпением буду ждать новой встречи с тобой.
Я провожаю его взглядом. Ведь, несмотря на весь кошмар произошедшего, я тоже буду с нетерпением ждать.
– Твое вмешательство не доведет до добра. – Госпожа Лафонтен с грохотом ставит передо мной тарелку с ужином.
– Я не вмешиваюсь, – оправдываюсь я. – Венатре сам попросил меня помочь.
– А затем ты предложила помогать ему и дальше?
Экономка поливает соусом кусочки мяса на наших тарелках. Сначала – у Реми, который сердито смотрит на меня с тех пор, как вернулся домой.
Магистр Томас молчит, но он всегда обдумывает, какую сторону занять, поэтому я и обращаюсь к нему. Ведь, по сути, он главный авторитет в этом доме.
– Просто показала ему, где находилась и что видела той ночью.
– Ты отвела его на Дорогу удовольствий, – ворчит Реми. – И что же ты предложила там венатре?
Я пристально смотрю на него. Судя по всему, он увидел, как мы шли через площадь, но мне не хочется верить, что он действительно так думает.
– Именно там произошло убийство.
– Значит, ты была там той ночью.
– Я была в святилище, – выдавливаю я. – Мне пришлось проверять леса ночью, потому что весь день я выполняла твою работу, пока ты плелся из Лютеции, мило проводя время по пути.
Реми ударяет кулаком по столу.
– Я заслужил право распоряжаться своим временем! И больше не должен бежать по первому зову кого-либо.
– Должен, если этот кто-то платит тебе жалованье! – кричу я в ответ.
– Замолчите оба, – тихо говорит архитектор.
Мы с Реми тут же закрываем рты и с раскаянием смотрим на магистра Томаса.
– Реми, ты прав: твое время принадлежит лишь тебе. После стольких лет напряженной работы ты имеешь право потратить день или два, чтобы отпраздновать свои достижения. Ведь ими действительно стоит гордиться.
Реми ухмыляется. Мне хочется показать ему язык, но, пока не дошло до нелепых обвинений, меня не волновало, поздно ли он возвращался. Солнце знает, что ему не помешало бы немного расслабиться.
– Но… – магистр Томас замолкает на мгновение и строго смотрит на нас, – …даже твое продвижение по службе не дает тебе права указывать Катрин, что ей делать и с кем общаться. Она моя помощница, а не твоя. Поэтому ты должен извиниться за эти отвратительные намеки.
Теперь моя очередь ухмыльнуться. Реми вжимает голову в плечи и бормочет себе в тарелку что-то вроде «прости».
Но архитектор еще не закончил.
– Более того, ты не будешь так говорить о ней с другими. Если до меня дойдут подобные слухи и я узнаю, что их распустил ты, больше тебя никто не возьмет на работу в Коллисе. Даже убирать бычий навоз.
Уши Реми становятся краснее вина. А госпожа Лафонтен сжимает челюсти так же крепко, как ложку в руке, прежде чем отвернуться и поставить опустевшую кастрюлю. Сомневаюсь, что она решила бы остаться, если бы ее сыну пришлось уйти. Так что это двойная угроза.
Внимание магистра Томаса вновь сосредотачивается на мне.
– Кэт, я согласен, что сегодня твоя помощь была необходима, но чем еще ты можешь помочь венатре?
Думаю, его интересует, помню ли я о предупреждении. Вот только он не знает, что меня беспокоит его пропавший молоток.
– Симон считает, что возможно еще одно убийство, – отвечаю я.
Реми фыркает, но непонятно, из-за мнения венатре или из-за того, что я назвала его по имени.
– Он говорит – возможно, Перрета не первая жертва.
Архитектор поднимает бровь:
– Откуда Симон знает это? – Очевидно, ему не нравится, что я называю венатре так.
– Он разгадал, о чем думал и что чувствовал убийца, а еще – почему он так поступил с телом, – объясняю я. – Не представляю как, но он это понял.
– Может, потому, что он и есть убийца, – бормочет Реми.
– Венатре нужны карты города, – продолжаю я. – И я пообещала принести ему ваши старые экземпляры. Леди Жулиана и Ламберт Монкюиры тоже помогают ему. – И в качестве последнего аргумента я добавляю: – К тому же моя помощь потребуется не каждый день.
Смотря в свою тарелку, архитектор вздыхает:
– Ты тоже много работала, особенно последние несколько недель, и заслуживаешь небольшого отдыха. Можешь продолжать помогать венатре, пока строители не переберут часть лесов, на которые ты указала. Перрета заслуживает справедливости, и если мы можем помочь, то должны сделать это.
Я с готовностью киваю, но магистр Томас еще не закончил.
– Но у меня одно условие: ты должна возобновить свои еженедельные визиты к матери Агнес. Ей не так долго осталось ходить под Солнцем, и, по каким бы причинам ты на нее ни злилась, стоит закрыть на них глаза. Она заслуживает это после всего, что сделала для тебя.
– Да, магистр, – смиренно соглашаюсь я. – Спасибо.
Он одобрительно кивает и поворачивается к Реми:
– А сейчас, Ремон, расскажи, пожалуйста, о новом проекте, который ты предложил.
Ничто так не поднимает настроение Реми, как разговор о потолках. Но я почти не слушаю.
Как бы меня ни раздражала идея отправиться к настоятельнице, я уже и так решила сделать это завтра. Мало кто путешествовал больше, чем матушка Агнес. Если кто-то и сможет рассказать мне о родине Симона из Мезануса, то только она.