– Где сегодня Ламберт и леди Жулиана? – спрашиваю я у Симона, когда мы огибаем площадь святилища. – Разве они не помогают вам?
– Они по уши в делах из-за подготовки к свадьбе. Ламберт недавно обручился с леди Женевьевой Д’Экре. – Симон проводит рукой по светлым кудрям, а затем засовывает большой палец в карман туники. – Планируется грандиозный праздник.
Вот почему во время экскурсии по святилищу граф так беспокоился, успеют ли закончить сводчатый потолок в дополнительном крыле.
– А какая роль отведена вам?
– Самая простая. Оденусь понаряднее и буду стоять там, где мне укажут.
На лице Симона появляется неуверенная улыбка, словно он давно не улыбался и сомневается, правильно ли это делает.
Однако он все еще венатре, и лучше перевести разговор на него.
– Как вы связаны с Монкюирами? – спрашиваю я.
– Тетка по матери вышла замуж за младшего брата графа. – От этого заявления Симон слегка горбится, а затем пинает камушек размером с маленькую сливу, который улетает в тележку со сладостями, стоящую неподалеку. – Да, нас нельзя назвать близкими родственниками. Но они – единственная семья, которая у меня осталась. – На его лице вновь появляется неловкая улыбка, словно он так и не вспомнил, как улыбаются. – Я приехал в Коллис прошлой зимой, надеясь, что здесь мне помогут стать учеником мастера или найти работу, но… – Симон сжимает губы. – У них возникли другие идеи.
Значит, он не врач. Я украдкой смотрю на руки Симона, выискивая любые намеки на то, чем он занимался прежде, но его ладони – совершенно гладкие, а на пальцах нет ни единой мозоли.
– И у какого мастера вы бы хотели учиться?
Он пожимает плечами, вернее, одним плечом.
– У любого, кто бы взял. У меня ни опыта, ни умений.
Его слова настолько шокируют меня, что я таращусь на него.
– Не слишком ли вы староваты, чтобы начинать с нуля?
– Староват? – Симон приподнимает бровь. – Да, большинство поступает в ученики до восемнадцати, но я бы не сказал, что староват.
– Восемнадцать? – Я перевожу взгляд вперед, чтобы скрыть румянец, который разливается по щекам. – Мне казалось, что вы ровесник Жулианы.
– Мне уже девятнадцать, – отвечает он. – Но, учитывая выпавшую мне роль… Надеюсь, остальные будут думать так же, как ты.
Путь молитвы уже виден впереди, но надо еще пересечь половину площади. Симон прочищает горло:
– А твоя семья?
В груди образуется пустота.
– Вы о какой? В которой я родилась, которая меня вырастила или частью которой я стала?
– О, вижу, у нас есть кое-что общее, – с усмешкой говорит Симон. – Я буду рад узнать о любой из них.
От его сочувствия что-то рвется в груди.
– Меня оставили сестрам Света, когда мне была едва ли пара дней от роду. Настоятельница считает своей задачей обучить любую девочку, которая попадется, поэтому я получила образование, но в двенадцать лет ушла из аббатства и начала работать у архитектора.
– Чтобы лазить по строительным лесам…
Я сама рассказала это Жулиане и Ламберту, так что откуда знает Симон – не вопрос. Но я все же киваю, и продолжаю:
– Сначала я делала только это, но теперь помогаю ему и с другими обязанностями.
Лишь когда мы доходим до трансепта, Симон решает продолжить разговор. Ему приходится повысить голос, чтобы перекричать шум стройки.
– И поэтому он стал твоей семьей.
– Да, он и экономка. И Реми.
– Что за Реми?
– Ученик магистра Томаса. Вернее, уже подмастерье. Он несколько дней назад сдал экзамены в Лютеции у другого мастера, – объясняю я. – А еще он – сын экономки. Госпожа Лафонтен осталась без дома после смерти мужа, поэтому с радостью согласилась работать и жить у архитектора.
– А, – понимающе протягивает Симон. – Так вот что это за женщина. Она стала тебе матерью?
Я пожимаю плечами:
– Мы ладим.
Госпожа Лафонтен заботится о том, чтобы я хорошо ела и выглядела прилично. А вот с матушкой Агнес мы постоянно ссорились, хотя в каком-то смысле ее злость показывала, что она переживает обо мне.
Поэтому ее ложь кажется более ужасной.
Добравшись до конца площади, мы сворачиваем на Путь молитвы. Шум тут же стихает, но Симон не спешит продолжить беседу. Я рада: никак не ожидала, что он спросит о моих родителях. Много лет назад настоятельница сказала, что даже не представляет, кто они. И это оказалось ее первой ложью.
Лишь через минуту я понимаю, что Симон тоже не говорит о матери или об отце.
Впереди уже показался стражник, сидящий на бочке у входа в переулок и ковыряющий ногти ножичком. Когда неподалеку останавливается прохожий, чтобы заглянуть в переулок, блюститель порядка поднимает голову и велит ему двигаться дальше. Вот тебе и наблюдение за любопытными… Когда мы приближаемся, стражник с вызывающим выражением на лице поворачивается к Симону.
– Сомневаюсь, что он понимает, кто вы, – бормочу я.
Выпрямив спину, Симон подходит к мужчине.
– Я венатре, назначенный градоначальником. – Слово «венатре» легко слетает с губ Симона, но, скорее всего, дело в том, что он увидел в этом какую-то пользу. – Заметили ли вы что-то, о чем бы хотели сообщить?
Мужчина вскакивает на ноги и прижимает алебарду к боку.
– Нет, сэр! – почтительно отвечает он. – Никто не пытался пройти мимо меня или других стражей.
То, с какой готовностью он признает авторитет Симона, скорее всего, объясняется полученным описанием. Ведь его левый глаз – довольно заметный признак.
Симон раздраженно вздыхает:
– Конечно нет, я даже не сомневался в этом. Мне нужно кое-что выяснить, поэтому на ближайший час вы свободны.
– Спасибо, сэр.
Стражник спешит прочь, стараясь использовать внезапно возникший перерыв насколько можно.
– Так с чего мы начнем, венатре? – интересуюсь я.
Симон хмурится:
– Давай начнем с того, что ты больше никогда не станешь называть меня так.
Я знала, что он чувствует себя неловко, когда его так называют, но сейчас поняла, что ему это ненавистно.
– Простите, мистер Симон.
– Симон. Просто Симон. – Он качает головой. – Белый Свет, мы ведь ровесники.
– Я на два года моложе, – поправляю его я.
Он моргает.
– Ты серьезно? – Он внезапно краснеет и отводит взгляд. – Не такая уж и большая разница. И я буду звать тебя Кэт, только если ты будешь звать меня Симоном, договорились?
– Договорились. Так с чего мы начнем, Симон?
Он осматривается по сторонам:
– С женщины, которую ты увидела после того, как обнаружила тело. Где ты была?
Я подхожу к бочонку:
– Вот здесь.
Симон встает рядом со мной и смотрит на улицу.
– Из какого окна выглянула женщина?
– Из этого. – Я указываю на шестой по счету дом от нас. – Тот, на котором починили, но еще не покрасили раму.
Нахмурившись, он косится на окно.
– Ты рассмотрела это ночью?
Кончики пальцев начинает покалывать от беспокойства.
– Луна светила очень ярко.
– Хорошо. Начинаем.
Я следую за Симоном к двери под окном. Открывшая нам на стук женщина прижимает к плечу младенца. Похожа на ту, что я видела в ночь убийства Перреты.
– Добрый день, мадам, – начинает Симон. Брови хозяйки поднимаются почти до пропитанной потом шапочки на голове. – Я расследую убийство, произошедшее две ночи назад. И мне необходимо знать: вы что-нибудь видели или слышали?
– Я ничего не слышала, пока все не начали выходить на улицы, – отвечает женщина и отступает, чтобы закрыть двери.
– Подождите! – выпаливаю я. – А как же женщина с ребенком на втором этаже? – Не обращая внимания на озадаченный взгляд Симона, я продолжаю: – Одна из ваших соседок сказала – она накричала на кого-то за то, что разбудили ее ребенка.
– Подождите, – фыркнув, заявляет женщина и закрывает дверь.
Симон хмурится:
– Ты видела не ее? Увидев ребенка, я предположил, что это она.
Я разглядываю деревянную дверь, чтобы не смотреть ему в глаза.
– У той были голубые глаза.
– Ты увидела это с такого расстояния? – Симон бросает взгляд в сторону переулка. – Если бы стражник не ушел, сомневаюсь, что мне бы удалось отсюда рассмотреть цвет его глаз, хотя сейчас совсем светло.
К счастью, в этот момент дверь открывается вновь. На порог выходит женщина, очень похожая на первую и примерно того же возраста. Скорее всего, они сестры.
– Чего вы хотите? – спрашивает она.
– Только услышать пару ответов, – дружелюбно говорит Симон. – Просто нам сказали, что вы видели кого-то на улице в ночь…
– Убийства? – заканчивает она.
Симон кивает.
– Да, видела. Я высунулась из окна, – она указывает наверх, а затем в сторону переулка, – и увидела, как парень гадит вон там.
– Как долго вы не спали к тому времени? – спрашивает он.
– Я вообще не смыкала глаз из-за дочки. И только наконец усыпила ее, как этот идиот заорал и разбудил. – Она пожимает плечами. – Чуть позже я подумала, что он, скорее всего, наткнулся на ту девушку, но зачем это вам? Я больше ничего не видела.
От этих слов тошнота скручивает желудок, но Симон не сдается.
– А до этого? Вы что-то слышали?
– Нет. – Женщина начинает закрывать дверь.
– Подождите! – Я протягиваю руку, чтобы остановить ее. – Неужели вы не слышали, как кричала женщина? Прошу вас, мы просто пытаемся выяснить, в какое время ее убили.
– Нет. – Она смотрит на меня, слегка сузив глаза. – Ночью было тихо. Тише, чем обычно, даже несмотря на грозу.
Неужели крик Перреты слышала только я?
– Может, ребенок громко плакал?
Качая головой, женщина отступает назад.
– Нет, большую часть вечера она провисела на груди. Это единственное, что помогает ей уснуть. Просто той ночью она засыпала дольше, чем обычно.
Я вновь толкаю дверь, не давая ее закрыть:
– Прошу…
– Кэт, – негромко окликает Симон. – Она ничего не слышала.
И дверь захлопывается у меня перед носом.