Спать на раскладушке оказалось неудобно: утром ныла не только спина от копчика до шеи, но и все ребра. Это уже напомнила о себе старая травма, еще времен неспокойного калужского детства. В девять лет Василий полез на стройку и свалился с третьего этажа. Повезло, что на кучу песка, а не на битый кирпич или арматуру. Месяц он провалялся в больнице, потом еще полгода ходил в специальном корсете, за что получил в школе прозвище «балерина». С тех пор поврежденные ребра напоминали о себе перед ухудшением погоды или вот после такой ночи.
Первым делом Василий проверил входящие звонки и почту с сотового. С разочарованием вздохнул – письмо, которое он ждал уже несколько недель, так и не пришло. Зато было сообщение от сестры – у мамы состояние стабильно тяжелое. Транспортировка в другую клинику пока невозможна, операцию перенесли. А значит, мама все еще находится в заложниках.
Это выяснилось накануне отъезда. Черемисов приехал к Василию домой.
«Вася, ты всегда был моим лучшим учеником, и сейчас ты определенно превзошел своего учителя, – начал гость. – Снимаю шляпу. И давай начистоту… У тебя есть кое-что, что может мне навредить. Я хочу, чтобы ты вернул это мне».
«С какой стати?»
«Ну, вот смотри, дорогой мой, расклад такой: у тебя, как я помню, мама ждет серьезную операцию, если мне память не изменяет, ты деньги искал… Так вот, я могу сделать так, что операция не состоится. Ну, по медицинским, конечно, показаниям. Мы оба с тобой юристы и прекрасно знаем, как сложно что-то доказать в спорах вокруг медицинских услуг. Так что… Или ты возвращаешь документы, или твоя мама умрет, не дождавшись операции. Расклад такой».
Тогда Василий решил, что Черемисов блефует. Человек, который сейчас так хладнокровно угрожал ему, знал его со студенческой скамьи, верил в него и в его талант, и вообще был для него учителем, который привел в профессию и вдохновлял своим примером. Швецов просто не верил, что мог так ошибаться.
Зря.
Он передал документы в местный следственный комитет, но те куда-то исчезли, как и регистрационная запись о факте их приемки.
Об этом он узнал, уже приехав в Москву. А маме отменили операцию. В заключении значился и отказ от транспортировки в другую клинику.
Все эти месяцы – словно на пороховой бочке. Поддерживающая терапия, лекарства, но мама угасала. Он уже хотел согласиться на условия Черемисова, когда на него вышел один из бывших сотрудников фирмы «Черемисов и партнеры». Тогда Василий понял, что, даже передав документы, он не спасет маму.
Значит, оставалось идти до конца.
Значит, приходилось ждать нужного, последнего документа.
Который поможет решить все.
И именно он никак не поступал в руки Швецова.
Василий сел, размял плечи.
Впервые порадовался тому, что купил квартиру с большой кухней – и раскладушка поместилась, и сейчас нужно только протянуть руку к кофеварке, чтобы скрасить это нелепое утро.
Что произошло накануне, он так и не понял, но лучшее, что мог сделать – сделал. Хотя сейчас, когда солнце заглядывало через занавески, эта уверенность таяла. Он чувствовал, что находится на пороге грандиозного провала.
«Ну, не зверь же она», – утешил он себя.
Выбравшись из-под одеяла, собрал постельное белье и спрятал раскладушку в шкаф в коридоре. И только тут сообразил, что одежда осталась в спальне, в которой… Нет, туда входить нельзя. Василий скептически посмотрел на себя в зеркало, висевшее в холле: из одежды на нем только «гавайские» шорты, волосы – это проклятие от рождения – слежались и теперь торчали, как львиная грива, вид глуповатый.
«Ну, кажется, все равно я работу потерял, так что, наверно, не очень-то и важно, как я сейчас буду выглядеть». Он пожал плечами и вернулся на кухню, чтобы приготовить завтрак и заварить кофе.
Под сердцем плескалась тревога: вчера, когда он подъезжал к дому, он видел знакомый силуэт, который здесь, в Москве, меньше всего ожидал увидеть.
«Может, показалось?» – без особой надежды подумал он, вытаскивая из хлебницы хлеб для тостов.