– Что все это значит? – спросил комиссар Медина.
– Бизнесмен проглотил смертельную дозу вещества, которое со времен Средневековья использовалось в качестве афродизиака, – объяснила Альба. – Эта информация дает расследованию новое направление. Что еще, Милан?
– В приемной ждут двое сыновей вчерашней жертвы. Им не терпится поговорить с «инспектором Кракеном», как они выразились.
Эсти, черт бы ее побрал, спрятала улыбку. Я вздохнул. К моему неудовольствию, я стал лицом отдела уголовных расследований с тех пор, как три года назад старина Тасио Ортис де Сарате засветил меня в интернете. Отныне любой, у кого имелись проблемы с законом, какая-либо информация или подозрения, приходил в полицейский участок на Порталь-де-Форонда и спрашивал «инспектора Кракена».
– Полагаю, вас ждут дела. Надеюсь вскоре получить ответы, – сказал комиссар, выходя из комнаты с мобильным телефоном в руке.
– Пусть поднимаются. Посмотрим, расскажут ли они нам что-нибудь интересное. Эсти, Милан, вы пойдете со мной, – велел я и направился вниз по лестнице.
– Итак, у нас покойник с эрекцией, – сказала Эстибалис, пока мы спускались.
– У него не было эрекции. Такое случается только с повешенными, – напомнил я.
– Да, но он хотел ее вызвать. Приняв средневековую «Виагру».
– Это предстоит выяснить. Кое-что меня смущает.
– Например?
– Например, статистика. Большинство непредумышленных убийств женщин происходят в результате сексуального или домашнего насилия. Мужчин же, напротив, чаще убивают в результате физической расправы, сведения счетов или, не приведи Господь, случайного нападения.
– Нам в Витории случайности ни к чему. Если выяснится, что Андони Ласага – случайная жертва, найти связь между ним и преступником будет сложно.
– Ты только что озвучила мои опасения, Эсти. Судя по тому, что мы увидели во дворце Вилья-Сусо… Жертву не удерживали, не обездвиживали и даже не били. Он пошел в уборную добровольно, – сказал я, когда мы уже подходили к приемной, где ожидали братья Ласага.
Оба были намного ниже меня ростом, лет тридцати с небольшим. Более смуглый – с вьющимися волосами и рукопожатием как из бизнес-школы – взял инициативу на себя.
– Инспектор Кракен, если не ошибаюсь?
– Вообще-то инспектор Лопес де Айяла. Сожалею о вашей утрате. Полагаю, у вас сегодня тяжелый день.
– Да, и поэтому я сразу перейду к делу. Нас в семье четверо братьев, всего пятеро детей, включая сестру. Остальные сейчас улаживают формальности. Мы с братом пришли, потому что… Может, присядем? – Он похлопал меня по плечу жестом, намекающим на доверие, которым еще и не пахло. – Так будет удобнее.
– Конечно. – Я посмотрел на Эстибалис и кивнул. – Это моя напарница, инспектор Руис де Гауна. Мы вдвоем нашли вашего отца в туалете. Офицера Милан Мартинес вы уже знаете.
– Именно об этом я хотел поговорить. – Он откашлялся, проигнорировав Эсти и Милан, стоявших позади него.
Другой брат, молчаливый, точно статуя, тоже послушно сел с выражением беспокойства на лице.
– Простите, как вас?..
– Андони. Андони Ласага, старший сын.
– Ясно. Будет лучше, если вы расскажете, что вас привело, а также немного о своем отце и остальных членах семьи.
– Наша мать умерла несколько месяцев назад. Они с отцом жили душа в душу. У нас традиционная семья, и родители были людьми старой закалки. Отец сильно тосковал по ней.
Я кивнул, не сомневаясь, что он говорит правду – по крайней мере, об этом свидетельствовало обручальное кольцо на цепочке, которое я заметил на шее у покойного в день смерти. Если новоиспеченный вдовец захотел бы употребить афродизиак с определенной целью, разве не снял бы он кольцо умершей жены? Весьма сомнительный способ начать новую жизнь.
– Я имею в виду, что… все происходит слишком быстро. Сначала автокатастрофа и мама. Теперь отец…
– Что вы пытаетесь сказать?
– Не доверяйте ей, – выдохнул он, и его шепот прозвучал как удар хлыста.
– Андони! – в ужасе воскликнул младший брат.
– Это правда! Кто-то должен их предупредить, ты не согласен?
– Вы о ком? – спросила Эстибалис.
– О нашей сестре Ирен, средней из детей. Она была папиной любимицей, всегда к нему подлизывалась. Промывала мозги. Она очень амбициозна и хочет заполучить все.
– Андони, не преувеличивай! Ты попросил меня пойти в полицейский участок, чтобы расспросить об отце, а не для того, чтобы обвинять нашу сестру. Ты одержим навязчивой идеей!
– Она и тебе промыла мозги. Именно этим она и занимается, прирожденный манипулятор, психопатка… Вы ведь специалист по таким людям; почему бы вам с ней не поговорить, инспектор Кракен?
Он вновь похлопал меня по руке тем же дружеским жестом. Таким же фальшивым, как и все в нем.
– Вообще-то мы планируем побеседовать со всеми, кто был близок с вашим отцом. Но позвольте мне для ясности перефразировать то, что вы сейчас сказали. Вы намекаете, что смерть вашего отца наступила не в результате естественных причин или несчастного случая. Вы обвиняете свою сестру в том, что она причастна к убийству по финансовым мотивам, я прав? Потому что если это официальное заявление, вам придется его подписать.
– Ну же, Андони, подумай хорошенько, – прошептал ему брат. – Ты сейчас расстроен, а это не пустой треп в баре. Ты обвиняешь Ирен в серьезных вещах. Не поступай так с нами. Папа этого не заслуживает.
Старший брат сжал кулаки и разочарованно выдохнул.
Нам потребовалось еще целых десять минут, чтобы от них избавиться. Когда братья наконец ушли, я какое-то время сидел, глядя на белую дверь.
– Династическая борьба…
– Вернись в двадцать первый век, Кракен. Ты нужен нам здесь, – сказала Эстибалис.
– Если угодно, выражусь современным языком: они глотки друг другу перегрызут из-за наследства.
– Что думаешь? – обратилась Эстибалис к Милан.
– Андони Ласага властный, импульсивный человек. Не блещет умом. Показательно, что об отце говорит в прошедшем времени. У него дорогой мобильник, однако модель устаревшая, а экран разбит. Носит дизайнерскую обувь, но подошвы стерты. Рукава и воротничок на его траурном костюме выцвели. Младший брат, напротив, ведет себя куда скромнее, зато мобильник и одежда у него новые, хорошего качества.
Я гордо кивнул. Мы научили Милан и Пенью наблюдательности, и я полагал, что вряд ли сможем научить чему-то новому.
– Кроме того, – продолжала она, – доктор Гевара сказала мне, что знает эту семью, поэтому я воспользовалась случаем и расспросила ее. Старший раньше работал в отцовской фирме; толку от него не было, и в итоге Андони исключили из совета директоров. Он получает – или получал – определенную сумму от отца, но разбрасывается деньгами, поэтому ему всегда не хватает. Остальные дети живут более скромно и дружно. Они все получили образование и готовы перенять управление фирмой, однако настоящий мозг у них – сестра: высшие оценки, степень магистра делового администрирования, опыт работы за границей. Она работает у отца больше десяти лет. Начала с самых низов и прошла через все подразделения фирмы. В любом случае не похоже, чтобы Андони Ласага торопился отдать бразды правления. Думаю, пора съездить в Арментию.
– В Арментию? – спросила Эстибалис.
– Там жил наш бизнесмен. Он владел несколькими объектами недвижимости, но жил на скромной вилле в районе Арментия.
В этот момент вошел Пенья с объемистой папкой в руках.
– Я вас искал. Кажется, я засек нашу монахиню. Вот, собрал всю информацию, полученную от свидетелей, которые вчера были во дворце. Сто восемьдесят семь человек. Из них только шестеро подтверждают, что видели монахиню. Все шесть говорят, что это красивая женщина лет тридцати-сорока. Рост – метр пятьдесят-шестьдесят. Один свидетель описал ее как низкорослую. Остальные пятеро не заметили в ее росте ничего необычного. Двое утверждают, что она была в белой рясе и белой головной накидке, четверо – что ряса была белая, а накидка темная: то ли черная, то ли темно-коричневая – в темноте не разглядеть.
«Эффект ложной памяти», – подумал я. Свидетели не всегда столь надежны, как они сами считают.
– Значит, – вмешалась Эстибалис, – мы ищем женщину?
– Доминиканку.
– Доминиканку?
– Да. Я все утро изучал информацию о религиозных орденах в округе. Если исходить из показаний большинства свидетелей и описания инспектора Лопеса де Айяла, подозреваемая – монахиня доминиканского ордена, вероятно, из монастыря Девы Марии дель Кабельо в Кехане.
– Это в районе Куадрилья-де-Айяла. Кракен, разве твои предки не были сеньорами Айялы? – спросила Эстибалис.
– Конечно. У меня там замок и обширные владения… А если серьезно, судя по тому, что я читал в газетах, монастырь закрыт, а орден несколько лет назад переехал в Сан-Себастьян. К тому времени в нем оставались всего шесть монахинь, и всем за девяносто. А я гонялся по крышам не за девяностолетней бабулей, уверяю тебя.
– Если только она не переживает чрезвычайно долгую молодость или исключительно здоровую старость, – парировала моя напарница. – В любом случае, если монастырь давно закрылся, возможно, одеяние никак не связано с доминиканками. Белая ряса, черная накидка… Кто угодно мог выбрать такую комбинацию. Давайте пока не будем на этом зацикливаться. Нам еще предстоит опросить всех работающих на средневековой ярмарке и выяснить, не был ли кто-нибудь переодет монахиней. Пенья, возьми пару агентов и займись этим.
– Милан, нужно, чтобы ты побродила в интернете по черному рынку, – сказал я.
– Что мне искать?
– Не покупал ли кто-нибудь в последнее время шпанскую мушку. Проследи местные IP-адреса. Если речь действительно о кантаридине, мы имеем дело с запрещенным веществом. Посмотрим, удастся ли что-то найти.
– Если что-то есть, я найду, – сказала она.
Эсти улыбнулась. Это был присущий Милан рефлекс, своего рода мантра. Наша исполинская коллега повторяла данную фразу всякий раз, когда ее просили покопаться в сточных канавах Сети. И обычно ей все удавалось. Вот уже три года я не прибегал к помощи своих внештатных компьютерных гениев – Матусалема и Голден Герл. Меня такое положение дел устраивало. Слишком часто просить дьявола об услугах – верный способ угодить в его кипящий котел.
Когда мы вошли в ворота огромного частного поместья в Арментии, к югу от Витории, я едва не присвистнул. Вилла впечатляла своими размерами, и масштабы сада ей ничуть не уступали.
К нам подошла женщина лет тридцати пяти, с грустным взглядом, короткими каштановыми волосами и челкой на один бок. Она была в садовых перчатках и держала в руках грабли. Ее рукопожатие оказалось таким же крепким, как и у старшего брата.
– Вы, должно быть, Ирен… Примите наши соболезнования.
К изумлению Эстибалис, я наклонился к Ирен и поцеловал ее в обе щеки, отметив про себя серый шарф и духи, показавшиеся мне знакомыми.
– Инспектор Лопес де Айяла, – представился я. – А это инспектор Руис де Гауна.
– Благодарю, офицеры. Я пришла собрать листья. Обычно газон чистит папа, это помогает ему снять напряжение. Но недавно пронесся ветер, и я подумала, что сад будет усыпан листьями. Мне стало слегка не по себе, когда я увидела, что здесь все по-прежнему, а его уже несколько часов как нет… Думаю, папа хотел бы, чтобы сегодня кто-нибудь прибрался, – прошептала она. – Как по-вашему, сколько времени должно пройти, чтобы начать говорить в прошедшем времени о ком-то, кого ты очень любил?
«В среднем пять дней», – мысленно ответил я. Однако момент для статистики был неподходящий.
– Боюсь, у всех по-разному.
– Полгода назад мама, а теперь отец… Просто голова кругом, когда осознаёшь, что ты сирота; впрочем, по-моему, он меня к этому подготовил. Возможно, не стоит так говорить. Сегодня не лучший день, все идет наперекосяк, а я изо всех сил стараюсь не расклеиться. Избитое клише – единственная дочка, избалованная отцом…
– Вы не похожи на избалованную дочку, – вставил я. – Говорят, вы с самого начала могли работать в отцовской фирме, однако не стали.
– Я хотела набраться опыта, чтобы принести больше пользы, а не занимать должность просто по праву рождения и быть всего лишь дочерью начальника. Хотя теперь у меня никогда не будет кабинета по соседству с ним…
– Расскажите о своих братьях, – прервала ее Эстибалис.
– У нас дружная семья. Конечно, бывают взлеты и падения, но не ищите между нами разногласий.
– А если они все-таки есть? – спросила моя напарница.
– Что вы имеете в виду?
– Пару часов назад к нам в участок явились двое ваших братьев. Андони обвинил вас в манипулировании и попросил, чтобы мы расследовали обстоятельства смерти ваших родителей.
Ирен перестала сгребать листья и, несмотря на внешнее спокойствие, в некотором замешательстве оперлась на ручку граблей.
– Признаться, не ожидала, – произнесла она. – Немного неприятно это слышать, особенно в такой день… Пожалуйста, не сочтите меня святой или наивной, потому что это не так, однако я не стану подливать масло в огонь и плохо отзываться о братьях. Хотя мне больно, очень больно, что они так сказали. И раз вы здесь, значит, не верите, что отец умер естественной смертью… Но если подозреваете кого-то из нас, его детей, то уверяю: вы на ложном пути.
– Кто-нибудь мог желать зла вашему отцу – коллега или бывший сотрудник?
– Похоже, вы не осознаёте, насколько велико состояние моего отца. В нашей семье осмотрительность – это почти вопрос выживания. В неспокойные годы[20] никто в Стране Басков не позволял себе выставлять богатство напоказ. Пойдемте.
Ирен пригласила нас в дом. В гостиной сразу бросалась в глаза библиотека: полки высотой пять метров были доверху заставлены книгами. Кресло в правом углу, вероятно, стоившее мою годовую зарплату плюс командировочные, ожидало владельца, который никогда не вернется. Сколько часов провел там Андони Ласага?
– Какие книги ему нравились?
– Он обожал эпоху Средневековья. Особенно средневековую историю Алавы.
– Вы не знаете, он читал роман «Повелители времени»?
– Он постоянно что-то читал. Заставлял себя читать по крайней мере сто страниц каждый вечер, даже когда много работал. Это было его личное время, его священное место. Папа до такой степени погружался в книгу, что не замечал ничего вокруг, даже пятерых детей, прыгающих у него на коленях. Возможно, он прочел этот роман, как и все. Если честно, я не спрашивала.
– Очевидно, что ваш отец любил книги. Он сам что-нибудь писал?
Ирен озадаченно взглянула на меня.
– Нет, насколько мне известно… Он был очень скрытен в своих привычках. Всегда делал заметки на отдельных листках или в блокнотах, но я считала, что они имеют отношение к работе… Это важно?
– Забудьте мой вопрос. Я просто увидел огромную библиотеку и увлекся, – с улыбкой сказал я.
Затем подошел к единственной полке, на которой стояли не книги, а семейные фотографии в рамках. Пятеро детей разного возраста, в разные периоды жизни. Черно-белая свадебная фотография, семидесятые годы в сепии, восьмидесятые и усы, девяностые и строгий стиль. Ни на одной я не заметил рядом с ним дочери. Интересно. Это противоречило теории старшего сына. Если она действительно была любимицей отца, тот старался этого не показывать.
Ирен, похоже, не возражала против нашего неприкрытого копания в семейных воспоминаниях. Казалось, она погрузилась в собственные. Стоя позади меня, женщина смотрела на фотографии, и я почти ощутил затылком ее вздох.
Этот запах…
– Не могли бы вы прислать мне список пятнадцати ближайших друзей вашего отца? – спросил я, возвращаясь к роли беспристрастного следователя.
– Пятнадцати? – удивилась Ирен. – Да, конечно. Только мне нужно подумать.
Я протянул ей карточку с адресом своей рабочей почты.
– И напоследок, – вмешалась Эстибалис, – нам необходимо кое-что прояснить. Не поймите неправильно, мы просто делаем свою работу. Где вы были вчера между десятью часами утра и половиной восьмого вечера? Возможно, вы завтракали, обедали или пили чай с отцом…
– Я была в своем офисе и провела несколько видеоконференций. Попрошу секретаря прислать вам мое расписание. Все, с кем я общалась, могут подтвердить мое местонахождение в эти часы. Вчера я с отцом не виделась. Был рабочий день, а мы оба занятые люди.
– Что случилось с вашей матерью? – внезапно спросила Эстибалис. Иногда она так поступала, чтобы увидеть реакцию, сломать шаблон и застать собеседника врасплох.
Я молча наблюдал.
Еще более глубокая печаль. Неподдельная.
– Автомобильная авария. Карлос вел машину.
– Карлос?
– Наш бессменный водитель. Он был нам как дядя, работал на семью не один десяток лет. Они оба умерли через несколько дней в реанимации. Столкновение было очень сильным.
Я осмотрелся. Самый роскошный дом в Витории, в котором мне доводилось бывать.
– У вашего отца диагностировали синдром Марфана, не так ли?
– Верно. Об этом мало кто знал, хотя все домашние в курсе папиного диагноза. Однако он наблюдается… то есть наблюдался у кардиолога. В его возрасте существовал риск осложнений: из-за болезни стенки аорты истончились.
– Спасибо, Ирен. Больше не будем вас беспокоить. Отправьте нам список друзей и попросите секретаря прислать копию вчерашнего расписания. Сожалеем, что встретились с вами при таких обстоятельствах.
– Это не ваша вина. Я провожу вас к выходу.
На обратном пути к машине мы с Эстибалис нашли укромную скамейку и присели. Нам требовалось некоторое время, чтобы собраться с мыслями и обсудить увиденное.
– По-твоему, это она? Думаешь, Ирен торопилась унаследовать бизнес? – спросила Эсти.
– Нет, ее горе искреннее. На ней был мужской шарф, принадлежавший отцу. Должно быть, Ирен нашла его в спальне. От него исходил тот же запах дорогого одеколона, который я почувствовал вчера, когда наклонился проверить зрачки. Первое, что она сделала сегодня, – пришла почистить отцовский сад. Бессмысленный и сентиментальный поступок. Никто этого не увидит, а завтра опадут новые листья… И все же она сделала это ради отца.
– Или она прирожденный манипулятор, как утверждает старший брат.
– Трудно судить по одной встрече. Да, возможно, она нами манипулировала. И все же не думаю, что это Ирен или кто-либо из братьев. Тем не менее Андони Ласага не принимал шпанскую мушку добровольно. Очевидно, что дети не от него, а от Карлоса, водителя. Однако покойный любил свою жену.
– Что, прости?
– Что именно тебе непонятно?
– Для начала: с чего ты взял, что дети не от него?
– Пять детей, отец с синдромом Марфана. Ты хорошо рассмотрела фотографии? Все пятеро нормального роста, с конечностями обычной длины. Вероятность, что дети унаследуют болезнь, составляла пятьдесят процентов. Но никто из них ее не унаследовал. Ни один. По статистике, такое практически невозможно.
– И что из этого следует?
– Как сказал бы дедушка: он вырастил чужой приплод.
– И все же ты уверен, что никто из них не подсыпал отцу кантариду.
– Никто. Все знали, что у него слабое сердце, а кантарида обладает сосудорасширяющим действием. Отравитель дал ему двухграммовую дозу, смертельную для человека. То есть целью было убийство. Это наша лучшая зацепка. Любой из детей постарался бы нас убедить, что отец принял шпанскую мушку в качестве стимулятора. Даже обычной дозы хватило бы, чтобы отправить его на тот свет. Однако убийца об этом не знал, что исключает и самого Ласагу. Если он принимал лекарства для сердца, зачем ему подвергать себя риску? И зачем принимать смертельную дозу афродизиака? В самоубийство я тоже не верю. Грязный, болезненный и неудобный способ, к тому же в тот день он не остался дома, а умер на глазах у всех. Скромный человек не стал бы обрекать семью на такой ужасный скандал. Вероятно, преступник принадлежит к его близкому кругу. Так что есть два варианта: либо убийца – его знакомый, либо он выбрал свою жертву наугад. Увидев дом Ласаги, я подумал об одном из смертных грехов: жадности. Мы желаем того, что у нас перед глазами. Теперь я не так в этом уверен, Эсти, и чертовски боюсь, что он мог стать случайной жертвой.
– Потому что тогда мы не найдем связь между убийцей и жертвой. Ее не будет, – закончила она, словно читая мои мысли.
За много лет совместной работы у нас образовался своего рода коллективный мозг.
Вернувшись домой тем вечером, я сел в кресло лицом к окну. Передо мной лежала площадь Белой Богородицы, сердце города. Деба уже давно уснула у меня на коленях, и я уложил ее в постель. Альба растянулась на диване, а я читал подаренный ею экземпляр «Повелителей времени». Взаимные подарки, взаимные посвящения… Это была наша традиция как читающей пары. Если нам обоим нравился роман, мы дарили друг другу по экземпляру и соревновались в том, кто напишет самое запоминающееся, самое трепетное посвящение, какое только взбредет в голову.
На первой пустой странице «Повелителей времени» Альба скопировала для меня стихотворение Майи Энджелу[21], которое ее мать годами читала на сцене: «И все-таки я поднимусь». В экземпляре, купленном для нее, я написал строчку из Жоана Маргарита[22]: «И в ранах можно черпать силы для жизни».
– Ты очень задумчив, Унаи. Не знаю, считать ли это сексуальным или начать беспокоиться.
– Ты не против, если я подумаю вслух? Сегодня даже тебе не под силу разогнать мои грозовые тучи.
– Давай. Что тебя так тревожит?
– Вопросы из первого курса профайлинга. Почему именно таким способом? Почему здесь, в этом городе? Почему сейчас? Почему шпанская мушка? Почему во дворце Вилья-Сусо? Почему во время презентации романа, с которым его связывают три общие черты: место, профессия и способ убийства?
– И каков же твой ответ?
– Что Вселенная ленива.
– Ленива? – озадаченно повторила Альба.
– Да. Она не стремится устраивать случайные совпадения, поэтому, по статистике, их количество чрезвычайно мало. Другими словами, я не верю, что здесь случайно сошлись сразу три обстоятельства: текстильный магнат умирает так же, как и в романе, презентация которого происходит в тот же день и время, что и убийство. Нет, преступник хотел оставить нам сообщение, причем публично, чтобы все поняли: «Убийство связано с романом. Расследуйте его». Именно этим я и планирую заняться.
Я посмотрел на Альбу – точнее, полюбовался ею – и сказал, словно вынося приговор:
– Пришло время навестить издателя.