Меня зовут Дьяго Вела – граф дон Дьяго Вела, если угодно. События, описанные мною в этой хронике, берут начало в тот день, когда после двухлетнего отсутствия я возвратился в старинную деревушку Гастейс, известную также под языческим названием Гастель-Хайтс, «замок на скале».
Мой обратный путь пролегал через Аквитанию. Миновав Северную Наварру, я свернул с дороги, ведущей в Туделу[8], не желая до поры до времени давать отчет старому королю Санчо[9]. Я передал его дочь Беренгарию будущему супругу, безжалостному Ричарду Львиное Сердце, который получил свое прозвище отнюдь не за благородство характера, смею вас заверить. Однако сейчас меня куда больше заботило то, что находилось за городской стеной, уже показавшейся вдали.
Ночь была ненастная, и только плащ из меха горной кошки не позволил мне промерзнуть до костей.
Скоро я увижу Оннеку…
Мой измученный конь с трудом взобрался по крутому склону, ведущему к Северным воротам, закрывавшим въезд в Вилью-де-Сусо со стороны дороги на Арриагу. Защитные рвы остались позади, однако меня не покидала тревожная уверенность в том, что на протяжении трех лун за мной следует всадник – еще один повод пришпорить коня и наконец оказаться в безопасности за городской стеной. Уже стемнело, и ветер обещал вскоре принести первые снега суровой зимы. Не слишком подходящий момент для прибытия в Викторию. Ворота Вильи-де-Сусо по вечерам закрывали сразу после наступления комендантского часа. С меня наверняка потребуют объяснений, но я отчаянно хотел как можно скорее попасть домой…
Ночь выдалась безлунная, поэтому я ехал с факелом в руке. Слева проступили очертания старого кладбища церкви Санта-Мария; был базарный день, и на могилах лежали рыбьи кости. Рыскающие поблизости ночные существа скрылись, почуяв мое присутствие.
– Кого принесло в такой час? Не видите, что ворота закрыты? Нам здесь бродяги не нужны! – крикнул со стены дозорный.
– Вы называете бродягой своего господина дона Велу? – Я поднял голову и возвысил голос: – Иньиго, верно? Единственный сын Нуньо-скорняка?
– Сеньор дон Вела умер.
– Кто так утверждает?
– Все. А кто вы, чтобы это отрицать?
– Покойный. Моя сестра, донна Лира, дома?
– Должно быть, она во дворе кузницы. Мой брат держит для нее факел. Полагаю, донна Лира отказалась присутствовать на церемонии помолвки. Я схожу за ней, но клянусь, если это ловушка для моей госпожи…
«Какая еще помолвка?» – в недоумении подумал я.
– Не клянитесь, Иньиго, не то взыщу с вас плату за богохульство. Хотите сделать меня богаче? – Я рассмеялся.
– Если б ваш убитый горем и горячо любимый брат Нагорно не объявил о вашей смерти, я мог бы ручаться, что говорю со своим господином: вы такой же высокий и крепкий, каким был он…
Вот и объяснение: Нагорно. Как всегда. Вездесущий Нагорно.
– Умоляю, ступай и разыщи мою сестру, – прервал я его, – не то у меня яйца отвалятся.
Пока он отсутствовал, я спешился и размял закоченевшие члены. Скоро ли пойдет снег? Виктория страдала от сурового климата, и шкуры у горожан были крепкими, словно дубленая кожа.
Я редко так жаждал оказаться у очага, как в ту ночь.
А Оннека… возможно, спит?
«Значит, еще несколько часов, – сказал я себе. – Терпение, Дьяго. Всему свое время». Я исполнил долг, теперь пора вернуться к нормальной жизни.
Вскоре возвратился дозорный.
– Донна Лира велела открыть ворота и не сомневаться, что вы живы, мой… господин. Вы найдете ее в патио кузницы.
Наконец оставив ненастье позади, я в последний раз оглянулся на пустые безмолвные земли.
– Иньиго, если ночью или на рассвете кто-то еще попросится войти, не открывайте и предупредите меня, – приказал я парню. – То же самое передайте дозорным у Южных и Оружейных ворот.
Кивнув, он побежал известить стражу на соседних входах в Вилью-де-Сусо. Верхом на коне я обогнул кладбище и направился к дому моей семьи на Руа-де-ла-Астерия.
Фамильное гнездо нашего рода, Вела, располагалось на северном склоне холма вот уже пять веков – дольше, чем существовало название Гастейс.
Наша кузница выстояла под натиском столетий, несмотря на то что двести лет назад сгорела практически дотла во время набега проклятых сарацин. Однако мы ее восстановили, укрепили стены, заменили бревна, и жизнь потекла своим чередом.
Для моей семьи жизнь всегда текла своим чередом, наперекор времени. Мы построили первые городские стены, чтобы прикрыть тылы. На их возведение потребовалось девяносто человек и почти десять лет. Деревня тем временем разрасталась: по четвергам рынок напротив нашей кузницы привлекал купцов, крестьян и батраков из соседних селений. Затем появилась церковь Санта-Мария, также примыкающая к крепостной стене.
С наступлением комендантского часа в городе на всю ночь воцарялась тишина. В черном небе мелькали белые перья и редкие хлопья первого снега, еще не укрывшего черепичные кровли. Я вошел во двор кузни в поисках сестры.
Маленький дворик тускло освещали несколько факелов, вставленных в колонны, однако я издали угадал ее фигуру. Лира часто упражнялась с оружием в попытке восполнить немощь своего хрупкого тела изогнутым лезвием скрамасакса. Правда, сегодня вечером она швыряла в соломенное чучело пару боевых топоров, подражая скандинавам. Как странно… Возможно ли, что мой верный Гуннар…
Ощутив укол сожаления из-за двух лет, проведенных в разлуке, я спешился, подошел сзади и крепко обнял ее.
– Дорогая сестра, мне так недоставало твоих… – только и успел промолвить я.
В следующее мгновение на меня обрушились удары клювом, когти вырвали с головы несколько пучков волос. Свирепая бестия появилась буквально ниоткуда – точнее, с крыши патио.
– Мунио, прекрати, умоляю! Ты меня позоришь! – крикнул голос, не принадлежащий моей сестре.
Девушка, которую я обнял, не была Лирой, хотя обладала похожим телосложением и таким же маленьким ростом. Других различий я обнаружить не успел, пытаясь помешать адской птице выклевать мне глаза.
Затем девушка издала несвойственный ее полу свист, и огромная белая сова опустилась на протянутую руку, напоследок бросив в мою сторону предупреждающее шипение.
– Простите его, сир! – взмолилась незнакомка.
Очевидно, она была не из местных, потому что незамужние женщины в Виктории стригли волосы коротко, оставляя только две длинные пряди возле ушей. При этом девушка не носила току[10], как замужние дамы. Это меня порядком заинтриговало. Густые темно-русые локоны, ниспадающие ей на плечи, были нечастым явлением в наших краях.
– Мунио рос вместе со мной, с тех пор как мы родились, и очень ко мне привязан. Такое случается с некоторыми домашними птицами. Он считает меня своей женой и ревнует ко всем мужчинам, – объяснила она извиняющимся тоном.
– Как вас зовут, сеньора?
– Я Аликс, ковщица.
– Ковщица? Когда я уезжал, главным ковщиком был Анхевин де Сальседо.
– Это мой покойный отец, сир. Мои старшие братья тоже умерли от золотухи, поэтому я вернулась из монастыря Лейре[11]. Отец отправил меня туда несколько лет назад, хотя я любила кузницу. По моим венам течет расплавленное железо.
– Значит, в каком-то смысле вы монахиня-воительница, – с улыбкой сказал я, глядя на боевой топор.
– Я была послушницей, однако приходилось защищать монастырь от злодеев, которые выдавали себя за паломников, следующих по Пути Сантьяго.
– Ее сюда привез я, мой дорогой кузен, – раздался из темноты звучный голос. – Лира попросила меня вернуть Аликс домой, после того как ее братья умерли и некому было помогать с кузницей.
– Гуннар! Неужели?! Я думал, ты водишь паломников по Английскому пути[12]! – воскликнул я, бросившись его обнимать.
Из тени вышел смеющийся великан с белыми бровями. Он поднял меня так, словно я весил не больше воробушка, а ведь я на две головы превосходил любого человека из своего окружения. Гуннар Кольбрунсон являлся выходцем из датских земель, потомком северной ветви нашего рода, хотя многие в Виктории тайно держали пари, что в нем течет кровь гигантов, населявших местные горы на заре человечества.
– Я знал, что ты жив. Как ты мог умереть, если переживешь нас всех? – прошептал Гуннар мне на ухо дрожащим от волнения голосом.
– Кто сказал, что я умер? – спросил я второй раз за вечер.
– Задай этот вопрос своему брату. На самом деле я приехал в Викторию на помолвку Нагорно. Они уже принесли клятву, Дьяго. Нагорно вручил ей монеты[13], – осторожно сообщил он, как будто выражая мне соболезнования. – Теперь они обручены. Нагорно и отец невесты настояли на проверке ее целомудрия при свидетелях. Лира не захотела присутствовать, да и я не пошел из уважения к твоей памяти. А еще потому, что соблюдаю целибат и не хочу сегодня спать с ноющими яйцами. В общем, решай сам. Они отправились в спальню некоторое время назад.
Тут во дворе появилась моя сестра с факелом в руке и пятнами сажи на лице. На Лире был тот же кожаный кузнечный фартук, что и в день нашего расставания. На Востоке я нередко тосковал ночами по тем минутам, которые мы с ней провели в тишине у очага.
– Верно, брат, я не пойду, – сказала Лира с серьезным выражением лица.
Похоже, мои худшие опасения подтвердились. То, о чем я никогда не мог помыслить, прямо противоположное тому, на что я надеялся, направляя лошадь к Виктории…
– Где?
– Ты и сам знаешь. В доме графа де Маэсту, по кантону[14] Армерия. Во имя Лур, поклянись, что не заставишь меня пожалеть о сказанном, – потребовал Гуннар.
– Ничьи головы не полетят, если тебя это беспокоит.
– Разумеется, беспокоит. Поклянись.
– Клянусь.
– Именем Лур, – настаивал Гуннар.
Я вздохнул.
– Именем Лур. Только не ходи со мной – ты всегда защищаешь Нагорно.
– Не пойду, Дьяго. Я знаю, твое слово – закон, но не заставляй меня выбирать между тобой и Нагорно. Он спас мне жизнь в датских землях, благодаря ему я стал настоящим мужчиной. Ты знаешь, я в долгу перед ним за то, кем теперь являюсь.
«Задиристый торговец, чьему слову нельзя доверять. Вот в кого, милый Гуннар, тебя превратил мой брат». Однако я воздержался от комментариев: нет смысла возвращаться к старым спорам.
Развернувшись, я направился на Руа-де-лас-Тендериас, к дому досточтимого графа Фуртадо де Маэсту – человека, который должен был стать моим тестем.
– Аликс, иди с ним! – раздался у меня за спиной приказ Лиры. – Следи, чтобы мой брат не натворил глупостей. Я посажу Мунио в клетку.
Через пару мгновений я услышал позади легкие шаги.
– Мне не нужна нянька. Займитесь своими делами, – отрезал я, искоса глянув на девушку.
Она накинула на голову нижний край юбки в качестве капюшона, чтобы прикрыть волосы.
– В отсутствие госпожи Лиры я служу Гуннару, сир. Но поскольку вы являетесь сеньором этого города, в отсутствие Гуннара я служу вам. – Аликс показала мне боевой топор, спрятанный под накидкой, и заговорщически махнула рукой. – Если вы решите рубить головы, я буду рядом, чтобы вы не лишились своей.
Утомленный спорами и долгим путешествием из Наварры, я позволил новому оруженосцу в юбке идти следом за мной по темной мощеной улице.
Найти дом графа де Маэсту не составило труда: из окон лилось теплое сияние свечей, что резко выделяло его среди погруженных во мрак соседних жилищ.
У главного входа нас встретил мертвецки пьяный слуга, привалившийся к дверному косяку.
– Стой, кто идет? – пробормотал он.
– Ваш сеньор, граф дон Вела. – Постоянные вопросы меня уже порядком утомили.
– Граф дон Вела сейчас занят другими, гораздо более приятными делами на верхнем этаже, – выпалил слуга с той нелепой горячностью, которую Бог дарует пьяницам.
Я вскинул руку и локтем прижал его шею к двери – ровно настолько, чтобы он воспринял мои слова серьезно.
– Я Дьяго Вела, Ремиро, и если ты меня не узнаёшь, то единственно потому, что слишком пьян. Пропусти, не то расскажу графу о твоей привычке воровать его вино, – сердито прошипел я.
Втянув немного воздуха в грудь, Ремиро наконец признал меня.
– Ах да, теперь вижу… Входите, мой добрый господин. В Виктории вас очень не хватало.
– Где они? – коротко спросил я, сытый по горло закрытыми дверями.
– В спальне.
Аликс, мой верный оруженосец, с обеспокоенным видом вошла следом. По старой деревянной лестнице, скрипящей под тяжестью шагов, я поднялся в спальню, где уже бывал раньше. Дюжина гостей заслоняли кровать под балдахином.
Я заработал локтями, пробираясь через толпу. Некоторые из присутствующих воззрились на меня так, будто увидели призрака. Я заметил в их глазах испуг. Многие перекрестились. Но я уже целиком был занят другим: попыткой угадать, что происходит под пологом.
А там мой брат Нагорно, не обращая внимания на зрителей, с кем-то совокуплялся. Святая Римская Церковь осуждала плотские сношения, во время которых мужчина находился не сверху, а также запрещала наготу в постели. Однако Нагорно снял рубашку, выставив напоказ блестящую темную спину с множеством шрамов, полученных им на поле боя. По бокам от него белели женские бедра. Она все еще была в ночной сорочке, но выражение лица и стоны не оставляли сомнений в том, что действия моего брата дарят ей наслаждение.
Два года я не видел эти дорогие мне черты, эти золотистые глаза, бледные губы и такие же черные, как у меня, волосы. Оннека наслаждалась обескураженными взглядами зрителей, привыкших к ужасу и страданию на лице новобрачной.
«Ради бога, Оннека! Если тебя заставили делать это при свидетелях, то хотя бы притворяйся девственницей», – подумал я.
Она совокуплялась с моим братом, и тем не менее я беспокоился за нее.
Ни один из двоих не сдерживал криков удовольствия. Когда наконец наступила развязка, Нагорно откатился в сторону, беззастенчиво демонстрируя гостям свое обнаженное мускулистое тело. Дюжина любопытных голов склонилась ближе, дабы засвидетельствовать результат баталии. Три избранные матроны отодвинули занавеску и осмотрели постель. И вот оно: пятно крови, на которое так надеялся ее отец.
Я вздохнул с облегчением, вспомнив об изобретательности Оннеки. Она никогда не оставила бы на волю случая что-то столь важное.
Мы оба знали, как сымитировать утраченную девственность. Обычно в интимном месте невесты прятали куриную кровь. Несколько лет назад, планируя нашу помолвку, мы с Оннекой смеялись над этим в моей постели, понимая, что отец потребует доказательство ее невинности.
Не думаю, что в то мгновение она меня узнала. Ее куда больше заботило то, как сохранить достойный вид, будучи в одной сорочке, и не открыть слишком многого нашим не в меру любопытным вассалам. Зато брат меня точно заметил. Мы встретились глазами лишь на секунду; он сжал губы и удовлетворенно улыбнулся.
Моя рука, движимая яростью, невольно метнулась к спрятанному под плащом кинжалу. Но другая рука, поменьше, не позволила мне обнажить оружие.
– Здесь граф де Маэсту, сир, – предупредила Аликс.
Фуртадо де Маэсту по-прежнему выглядел внушительно, хотя заметно сдал с нашей последней встречи: некогда блестящая шевелюра поседела, черты лица исказила гримаса напряжения. И все же он остался верен привычке всегда одеваться так, словно каждый день выдавал дочь замуж. Недаром своим состоянием он был обязан торговле сукном, пользующимся большим спросом у жителей Кастилии. Благодаря Маэсту гильдия ткачей стала крупнейшей в Новой Виктории, бывшем предместье Сан-Мигель. Десятью годами ранее король Санчо Мудрый подписал нашу хартию, фуэро[15], присоединив Новую Викторию к Вилье-де-Сусо. На бумаге два района образовывали один окруженный стеной город, Викторию, расположенный на границе королевства. Однако стены с воротами разделяли нечто большее, чем улицы и кварталы.
– Возможно ли это, мой дорогой Дьяго? Вы живы! – прошептал граф, тревожно озираясь по сторонам.
– Как и всегда, – с досадой ответил я. – Извольте мне кое-что объяснить, дорогой друг. Мы попрощались с условием о помолвке. Вы обещали стать моим любимым тестем. А кто я теперь? Брат мужа вашей дочери, моей нареченной?
Жестом призвав меня хранить молчание, он сделал знак в сторону лестницы, ведущей на третий этаж. Я взглядом приказал Аликс де Сальседо подождать в спальне вместе с остальными. Явно не испытывая восторга по этому поводу, она все же подчинилась.
– Вы не попрощались, сеньор, – выпалил граф, когда мы остались наедине. – Вы просто исчезли.
– У меня были на то причины. Я не обязан отчитываться.
– Разумеется. Моя убитая горем дочь ждала вас, и я держал обещание обручить ее с вами, поверьте. Но затем пришло известие о вашей смерти. – Он вытер рукавом губы, смахнув оставшиеся после трапезы крошки, извлек из обитого бархатом сундука письмо и протянул мне.
Ознакомившись с содержанием, я спросил:
– Кто его доставил?
– Посыльный, полагаю.
– И вы поверили?
– Как же было не поверить? Здесь масса подробностей о том, как ваш корабль потерпел крушение у берегов Сицилии.
Человек, написавший письмо, обладал сведениями, известными лишь немногим: что я пересек Альпы по пути в Сицилию и шторм отделил нас от других кораблей. О чем еще он знал?
– Все так, я путешествовал морем и попал в шторм. Корабль действительно сбился с пути, и нас отнесло к Сицилии. Однако судно не затонуло, и никто не погиб. Даже я, как видите. Значит, из-за письма, доставленного неизвестным посланником, вы отдали обещанную мне невесту моему брату? – спросил я, повышая голос.
– Ш-ш-ш! Ведите себя прилично. Вы в моем доме, и большинство гостей вас не видели; нам еще предстоит это уладить. Отвечая на ваш вопрос: да, я поверил письму, потому что на нем стояла королевская печать. Я не счел нужным сохранить конверт, поэтому не могу вам его показать. Но вот символ короля – тамплиерский крест.
Глянув в конец послания, я невольно хмыкнул.
– Знак Санчо Мудрого…
– Нашего нынешнего монарха. Или вы знаете другого правителя в землях Наварры?
«Не может быть. Он не стал бы так жестоко разрушать мое будущее после всего, что я для него сделал», – подумал я.
– Ступайте, поспите немного, сир. Уже поздно. Видно, что вы устали с дороги; у вас в волосах кровь. Вам нельзя здесь оставаться – будет скандал. Позвольте старому другу достойно отпраздновать свадьбу дочери, а завтра посмотрим, как можно уладить это недоразумение. Боюсь, вы столкнетесь с более серьезными проблемами, чем тот факт, что брат украл у вас невесту. Нагорно, новый граф дон Вела, подчинил себе дворян, недавно поселившихся в Новой Виктории, и, по мнению старожилов Вильи-де-Сусо, слишком к ним благоволит. Если мой никчемный сын продолжит развлекаться крестовыми походами и не заведет наследников, согласно подписанному сегодня брачному договору потомки Оннеки станут графами де Маэсту. Таким образом, этот брак объединит мое состояние с тем, которое когда-то принадлежало вам. Нагорно и Оннека будут владеть всем, что находится в этих стенах.