12. Таверна «Ла Романа» Дьяго Вела
Оннека подошла ближе, зачарованно глядя на великолепную золотистую кобылу.
– Никогда не видела такого красивого животного. Как она попала в город?
– Их разводят в землях Альмохадов[29]. Я велел привезти Ольбию в качестве свадебного подарка, но его пришлось отложить из-за похорон твоего отца. Когда я проснулся на рассвете, твоя половина постели уже остыла, и я решил, что ты примеряешь коньки – подарок кузена Гуннара.
– Ольбия… – прошептала Оннека, с благоговением поглаживая блестящую гриву.
Мой брат довольно улыбнулся. До настоящего момента я не задумывался о том, что их сблизило, кроме удобного брака.
– Тут целая история, – продолжил Нагорно самым пленительным тоном. – Помнишь, в летописи, что я тебе подарил, Геродот упоминает скифскую колонию? Ольбия – имя опытной наездницы, такой же, как и вы, моя госпожа. Она была кровожадной предводительницей и умела на скаку стрелять из лука, а кроме того, владела кнутом и акинаком, изогнутым скифским мечом.
– Ты слишком увлечен идеей войны, брат, – вмешался я. – Оннеке вряд ли придется размахивать мечом.
– Она не похожа на наших северных лошадей, – сказала Оннека, пропустив мое замечание мимо ушей.
– Ольбия из породы аргамаков. Их разводили далеко отсюда, в землях тюрков, еще до пришествия Христа. Она – прямой потомок коня Александра Македонского.
– Буцефала?
– Верно. – Нагорно довольно улыбнулся. – Теперь она твоя. Возвращайся в город верхом, если хочешь; я пойду рядом.
– Поедем вдвоем, – предложила Оннека.
– Приглядись. Она совсем не похожа на местных лошадей. Ольбия – королева, и к ней следует относиться с уважением, подобающим ее родословной. – Нагорно послал мне предостерегающий взгляд.
Я кивнул, не желая вступать в спор.
– Пожалуй, прогуляюсь в «Ла Роману».
– Заниматься развратом, брат? Ты так жаждешь любви?
Вместо ответа я ограничился улыбкой. Меня ждало расследование и назначенная встреча с одним из немногих родственников, которому я доверил бы свою жизнь.
Вообще-то в прошлом мне неоднократно случалось это делать.
Оннека тоже ждала моего ответа – безрезультатно.
– Встретимся позже в зале совета, Нагорно. Я вызвал нотариуса; алькальд и еще несколько человек подтвердят, что я по-прежнему дышу и готов вернуть себе титул, который ты в мое отсутствие так ревностно оберегал… Господь свидетель, я тебе за это благодарен. Дорогая невестка… – Я почтительно склонил голову, а затем, поправив штаны, зашагал на север по нетронутому снегу.
Таверна «Ла Романа» служила временным пристанищем для паломников из Гипускоа, Аквитании и Наварры. Постоялый двор также был известен своей не столь благотворительной, зато куда более доходной деятельностью. Он несколько раз переходил из рук в руки; порой здесь разгорались нешуточные стычки, и даже хозяин не был застрахован от ножевого ранения.
Накануне отъезда я объявил публичные дома в городе вне закона, поэтому не ждал в таверне теплого приема.
Проходя мимо конюшен, я заметил у стены подвыпившего фермера, перед которым на коленях стояла пышнотелая девица. Похоже, они решили не терять времени даром.
Внутри женщина без носа и со скошенным подбородком убирала со столов.
– Вам вина? – спросила она, едва удостоив меня взглядом.
– Я ищу старого друга. Меня кто-нибудь ждет наверху?
– Поднимайтесь, уже оплачено.
– Хорошо. Пускай нас не беспокоят. Хотя… Не подскажете, где здесь найти средство из нарывника?
Женщина принялась натирать стол с удвоенным рвением.
– Похоже, вы что-то напутали. Мы предлагаем только еду и напитки. Вы граф дон Вела, не так ли? Воскресший…
– Для этого мне пришлось бы сначала умереть, – повторил я в сотый раз. – Поскольку вы знаете, кто я, перефразирую свой вопрос: заходил ли сюда в последнее время мой брат Нагорно?
Хозяйка отвела взгляд и закусила губу. Возможно, Нагорно ей угрожал?
– Я облегчу вам задачу. Мой брат бывает здесь каждую пятницу и всегда водит наверх трех девушек. И щедро платит. Он когда-нибудь просил у вас кантариду?
– Судя по рассказам моих сестер, ваш брат не из тех, кто в этом нуждается. Не знаете, вернется ли он к нам теперь, будучи женатым человеком?
– Даже не сомневайтесь, он не изменяет привычкам.
По своей давней традиции, Нагорно каждую пятницу отдавал дань богине Венере вместе с тремя женщинами. В душе он всегда оставался язычником, и число три было для него священным. Нагорно, как и автор этих строк, цеплялся за свои ритуалы, подобно мху на стволе тысячелетнего дерева.
Я поднялся по лестнице, на всякий случай сжимая рукоять кинжала у пояса, и постучал в дверь. Скрипнули половицы, раздались быстрые шаги, и едва я отступил на шаг, как дверь распахнулась.
– Дьяго! – воскликнул мой кузен Гектор и тут же на пороге тепло обнял меня. Я ответил ему взаимностью. – Так и знал, что ты не умер. Но задержись ты еще немного, я отправился бы на поиски.
– Знаю.
Гектор Дикастильо был сеньором одной из деревень к югу от города. Наши семейные узы уходили корнями в глубь веков. В отличие от большинства дворян, Гектор не испытывал желания переезжать в Викторию, довольствуясь спокойной жизнью в маленьком замке в Кастильо.
Я сразу перешел к делу:
– Ты принес то, что я просил?
– Сначала объясни, что происходит и почему ты не пожелал встретиться в городе?
– Не хотел, чтобы ты столкнулся с Нагорно прежде, чем я расскажу, в чем дело.
– Я не пошел на свадебную церемонию из уважения к тебе. Женщина, с которой ты был обручен…
– Это в прошлом, – прервал я. – Теперь она его жена. Я попросил тебя о встрече в столь укромном месте, потому что хочу узнать, является ли письмо короля Санчо подделкой.
Я вручил сложенный лист Гектору; он в свою очередь достал из сумки пару свитков.
– Здесь у меня королевские грамоты, устанавливающие пошлины и другие налоги для жителей Кастильо.
– По-твоему, они написаны той же рукой?
Гектор развернул бумаги на соломенном тюфяке. То же самое я проделал с письмом, в котором сообщалось о моей смерти.
– Хризма[30] идентична. Крест с чертой и буква «Р». Буквы альфа и омега. Именно такой символ используется при дворе Наварры.
Он продолжил сравнивать два документа.
– «In nomine omnipotentis Dei, Ego Sancius Dei gratia, rex Navarre…»[31] Та же самая формула. А подпись чья? – Гектор заглянул в конец письма. – Его верного нотариуса Феррандо: «Ego quoque Ferrandus domini regis notaries eius iussione: han cartam scripsi et hoc Signum Feci»[32].
– Дьяго, это символ короля Санчо Мудрого. Имеется ли у него причина объявить тебя мертвым?
– Не знаю, но у меня нет желания ехать в Туделу и выяснять это. По крайней мере, сейчас.
– Почему?
– Во-первых, я боюсь, что он снова отправит меня с какой-нибудь миссией в дальние края или в крестовый поход, а я хочу спокойно пожить здесь, в Виктории. Во-вторых, в городе происходит что-то непонятное. Ползут слухи… Это не та процветающая Виктория, которую я оставил. И наконец нужно выяснить, кто убил графа де Маэсту.
– Ты намекаешь, что Нагорно было бы выгодно?..
– Нет. Даже мой брат не опустился бы до того, чтобы жениться на дочери графа и тут же его отравить.
Гектор неловко поднялся.
– Ты знаешь, я всегда защищал Нагорно, однако не одобряю того, что он делал в Виктории во время твоего отсутствия. Куда ни пойди – всюду жалобы. Рабочие, покинувшие Вильяфранка-де-Эстибалис из-за ссоры с монахами, теперь живут в предместье Сан-Мигель и стонут под гнетом налогов. Некоторые понятия не имеют, смогут ли заплатить мартовские подати.
– Знаю. В городе что-то назревает. Люди, всю жизнь прожившие в Вилье-де-Сусо, с подозрением смотрят на вновь прибывших. А богатые семьи выкидывают торговцев за ворота, словно пешек с шахматной доски. Мы должны их остановить, прежде чем опустеют оба района. Мне понадобятся союзники, Гектор. Лира меня поддерживает; она хочет мира в городе, как и я. Гуннар, как всегда, попытается усидеть на двух стульях, но не предаст Нагорно.
– Мы братья, в наших жилах течет одна кровь, – ответил Гектор. – Я на твоей стороне, только не забывай: города завоевывают и сдают, возводят и бросают. Цепь насилия тянется с незапамятных времен, и нам ее не остановить. Но семья незыблема.
– Никогда этого не забуду, Гектор.
Он встал с измятой постели и собрал свитки.
– Что ж, тогда пойдем, пока нас не обвинили в мужеложестве.
Выйдя из таверны, я заметил во дворе паренька со скошенным подбородком и копной светлых волос. Он развлекался тем, что бросал небольшой топорик в тюк соломы. В тот день я уже видел такой подбородок.
– Ты сын одной из хозяек, верно?
– Я Лопе, господин. Моя мать Астонга управляет делами. Вы тоже хотите послушать ее историю?
Я подошел ближе. Во время нашего разговора парень продолжал бросать топор, демонстрируя похвальную меткость. Он напомнил мне Гуннара в юности, пока тот еще не превратился в гиганта.
– Какую историю? – спросил я без особого интереса.
– О том, как ей отрезали нос.
– Позволь, угадаю: ее наказали за воровство. Я уже видел подобное. В Кастилии и Леоне вор теряет руку; в тавернах на Пути Сантьяго наказание более суровое: Римская церковь не хочет распространения слухов о том, что на дороге опасно.
– Видать, вы много путешествовали.
– Все так и было?
– Хотите знать правду?
– Конечно. В последнее время вокруг слишком много лжи.
– Обычная история про бедняков. Вам, наверное, доводилось такие слыхать. Дед с бабкой держали таверну на Пути паломников. Они рано умерли от карбункула[33], оставив семь дочерей. Моей матери, старшей, в двенадцать лет пришлось присматривать за сестрами. Однажды, пользуясь ее доверчивостью, компания пьяных наваррских солдат во главе со своим сеньором съели всю провизию, а платить отказались. Этот господин также позволял себе вольности с младшей сестрой матери. Мать хотела, чтобы сеньор предстал перед судом, а он обвинил ее в воровстве. Естественно, суд вынес решение в его пользу. Матери отрезали нос, а постоялый двор сожгли дотла. Сестры поклялись никогда не разлучаться. Попытав счастья в Памплоне, они в конце концов осели здесь и трудятся не покладая рук, как видите. Сюда приходят важные люди, – сообщил мальчишка с серьезностью, несвойственной столь юному возрасту. – И я наверняка сын важного человека. Моей матери не придется работать в старости.
Несчастный бастард, сын шлюхи и неизвестного отца… Учитывая, что младенца после рождения не бросили в лесу умирать от холода, его отцом, вероятно, являлся женатый человек из города, заплативший за благополучие мальчика.
– И как же ты намерен это устроить?
Он улыбнулся, словно давая понять, что умеет хранить секреты, и поманил меня подойти ближе. Я так и сделал, хотя поднес руку к кинжалу на случай заготовленной ловушки.
– Вам нужно средство для мужественности? Вы ушли, не воспользовавшись услугами моих тетушек.
Я искал в таверне, а виновник все это время находился снаружи…
– Ты можешь его достать?
– У меня есть порошки, которые решат вашу проблему.
– Рог единорога или жук-нарывник?
– Вижу, вам не впервой, – сказал он. – Я не продаю рог единорога: слишком дорого, только богатые господа могут его себе позволить. Да и вообще он бесполезен. Из-за этой чертовой штуки мне подбросили змею, и я чуть не лишился правой руки – она распухла и почернела.
– Кто-то из городских подкинул сюда змею? Тебе известно кто?
Лопе нервно переступил с ноги на ногу, затем подошел к тюку с соломой и выдернул топор.
– Сын Руя, кто ж еще. Знаете, такой, с гладкими щеками и багровыми, как побеги лозы, венами на носу. У него еще взгляд безумца.
– О ком ты?
– О Руисе де Матурана.
– Паренек Матурана?
Видимо, за время моего отсутствия он превратился в мужчину. Даже в юности Руис обладал дурной репутацией. Он гонялся за кошками, которых позже находили выпотрошенными. Его отец любил распускать руки, и, по слухам, Руис был внебрачным ребенком одной из служанок, которую скотина Руй избивал.
– Да, он самый. Приходится его терпеть. На днях он купил три щепотки.
– Три щепотки чего?
– Средства из нарывника.
– Даже быку хватило бы одной.
Парень пожал плечами.
– Должно быть, он готовится к долгой зиме. Я не задаю вопросов, господин. Если берут на один раз, я продаю. Если надо для целой армии, я постараюсь набрать. Так вы будете покупать или нет?