Разбудил меня Брендин крик:
– Просыпайся, Морин, он здесь уже побывал!
– Кто?
Я резко села на постели, принялась тереть глаза.
– Толстяк с мешком! Гляди – два чулка на кровати оставил! Давай отнесем их к папе и маме в спальню?
Я встала, раздвинула шторы. Оконное стекло затянул иней, и пришлось проскребать дырку, зато, когда я к ней прильнула, мне открылся белый от снега двор. Ух и холодрыга! Я запрыгнула обратно под одеяло, поджала озябшие ноги.
– И чего тебе, Бренда, неймется в такую рань?
Сестренка устроилась у меня под боком.
– Да ведь утро не простое, а рождественское. Чудо свершилось!
– Чудо свершилось, – повторила я и обняла Бренду.
– А можно мне хоть пощупать свой чулок?
– Конечно, можно.
– А тебе твой чулок дать? Ты будешь щупать?
– Буду.
Бренда вылезла из постельного тепла, дотянулась до чулок. Оба явно скрывали нечто круглое, мягкое. Что бы это могло быть?
– Похоже на апельсин, – сказала Бренда.
– И мне так кажется.
– А еще какая-то палочка.
– Может, это карандаш?
– Наверно. Давай вставать, а, Морин?
Тут в дверь просунулась папина голова.
– Нет, вы поглядите – они еще валяются! Я думал, вы обе давно внизу!
– Мы не хотели будить тебя и маму, – объяснила я.
– Я давным-давно на ногах. А вам, похоже, и невдомек, что нынче Рождество!
– Вдомек, папа, очень даже вдомек, – возразила Бренда. – Толстяк с мешком ведь уже приходил.
– Неужели? Наверное, он считает вас очень-очень хорошими девочками.
– А ты как считаешь, папа? – спросила Бренда. – Хорошие мы или не слишком?
– По-моему, самые лучшие в Качельном тупике. А теперь давайте-ка вылезайте из-под одеяла. Я в камине огонь разжег, не замерзнете.
Мы вскочили, схватили каждая свой чулок и побежали вниз по лестнице.
– Ну-ка закройте глаза, – скомандовал папа.
Мы послушались. Первым моим впечатлением был запах – он вдруг ударил в ноздри, такой свежий и смолистый, словно я чудесным образом перенеслась в настоящий лес, в неведомые края. Сердце запрыгало от восторга.
– Теперь глаза можно открыть, – сказал папа.
Перед нами темнела, благоухала, занимала чуть ли не всю гостиную рождественская елка – почти такая же большая, как в универмаге «Уолуортс». А украшали ее папиросные коробки, оклеенные серебряной фольгой. Вот это чудо так чудо!
Бренда залилась слезами. Папа подхватил ее на руки.
– Ну что ты! Не время плакать, маленькая моя.
Бренда шумно вздохнула:
– Елка… она такая… такая…
– Огромная? – подсказала мама, входя в гостиную.
– Восхитительная, – поправила Бренда, а я спросила:
– Папа, где ты ее раздобыл?
– Это не я, это дядя Джон. Елка последняя оставалась на елочном базаре, никто ее брать не хотел.
– И я догадываюсь, по какой причине, – съязвила мама.
– Мам, ты недовольна, потому что чертова елка заняла едва ли не все пространство?
– Морин, выбирай выражения.
– Извини, мама. Ну не могу я без этого словечка, хоть режь меня.
– Знаю.
– А елка все-таки чертовски красивая, – подытожила Бренда, и мы все рассмеялись.
Бренда высоко подняла свой чулок:
– Смотри, мамочка, что мне принес Санта!
– Так и будешь до вечера чулком размахивать? Внутрь не заглянешь?
Мы уселись у камина – как ярко пылал огонь! – и запустили руки каждая в свой чулок. У меня в чулке обнаружились яблоко, апельсин, пять мраморных шариков, книжка-раскраска, игрушка «чёртик на ниточке» и пакетик лакричных леденцов. Все то же самое получила и Бренда. У нее глазенки так и сияли, щечки раскраснелись – может, от жаркого огня, а может, и не только.
– Я такая счастливая, что мое счастье во мне не помещается, – вдруг выдала Бренда.
Мама только головой покачала:
– Бог знает, от кого она таких выражений набралась!
– От тебя, моя прекрасная Кейт, – сказал папа.
Мама стала пунцовой:
– С тобой поживешь – еще и не так заговоришь.
Тут папа вышел из комнаты, но вскоре вернулся с большим газетным свертком.
– Это для обеих моих девочек. Счастливого Рождества, ангелочки мои.
Мы разорвала газетную бумагу – и что же увидели? Настоящий кукольный дом! В нем были окошки и дверь – все как полагается, – а благоухал он почему-то яблоками.
– Папочка, какая красота! – воскликнула я.
– Это грандиозно! – изрекла Бренда.
– Папа сам его смастерил, – пояснила мама, садясь на пол рядом с нами.
– В ход пошли ящики из-под фруктов, любезно предоставленные вашим дядей Джоном, – добавил папа.
Бренда повисла у папы на шее:
– Это лучший в мире кукольный домик!
– А теперь бегите одеваться, милые. Нам пора на мессу, – сказал папа.
Я помчалась в спальню, живо оделась и поспешила вниз.
– Мне, папа, нужно увидеться с Джеком, подарок отдать.
– После мессы отдашь.
– Нет, это будет поздно. Нынче Джека везут к бабушке, мы разминемся.
– Тогда беги быстрее, не задерживайся там у него.
Мне открыл мистер Форрест:
– А, Морин! С Рождеством. Тебе Джека позвать?
– Да, пожалуйста, мистер Форрест.
– Не стой на холоде, входи давай.
И я вошла. Никогда прежде я не бывала у Форрестов. Оказалось, дом вроде нашего, но в то же время совсем-совсем другой.
– Джек, к тебе гости! – крикнул мистер Форрест.
Сам Джек бежал вниз по лестнице. Увидел меня и улыбнулся.
– А мы к бабушке едем, Морин.
– Знаю. С Рождеством.
Подарок я держала в вытянутой руке. Джек это заметил и спросил:
– Это для меня, что ли?
Я кивнула. Тогда Джек бросился обратно в спальню и скоро появился снова, уже с красным бумажным свертком.
– Вот, держи. Я хотел вручить тебе подарок прежде, чем мы отчалим.
– Мне надо на мессу.
– Ой, а я и забыл.
– Джек.
– Что?
– У Нельсона дома будет праздник?
Джек помрачнел:
– Не знаю, Морин.
– Но ведь мистер Перкс не поколотит сына в Рождество, правда?
Джек принялся грызть ноготь.
– Что ты молчишь?
– Нет никакого мистера Перкса, – еле слышно сообщил Джек.
– Как это?
– У Нельсона нет отца, Морин.
– Кто же тогда его бьет?
Из кухни выплыла миссис Форрест.
– С Рождеством, Морин, – сказала она.
Я видела, как шевелятся ее губы, но, потрясенная откровением Джека, не понимала слов.
– По-моему, я поздравила тебя с Рождеством.
– Простите, миссис Форрест. И вам счастливого Рождества.
– Джек, сынок, попрощайся со своей подружкой. Нам пора к бабуле.
Джек вышел со мной на крыльцо.
– Ничего не понимаю, – созналась я.
– Слушай, Морин, мы это обязательно обсудим, только не сейчас, а после праздника, ладно?
У меня глаза наполнились слезами.
– То есть Рождества Нельсону не видать? Ни угощения, ни подарков не будет?
Так мы стояли, глядя друг на друга, оба охваченные сочувствием к Нельсону.
– Поставь сегодня за него свечку, Морин, – сказал Джек.
– Обязательно поставлю. Я и раньше ставила, и впредь буду.
– У Нельсона есть мы – от этого ему легче.
– Да, мы никогда его не покинем.
И тут Джек сделал нечто удивительное – подался ко мне и чмокнул меня в щеку.
– С Рождеством, Морин.
Домой я вернулась как во сне. Джек сказал, что у Нельсона нет отца; Джек поцеловал меня. Можно ли разом чувствовать недоумение, тревогу и счастье? Наверно, можно, если со мной так и происходит.
Пока мы шли в церковь, отовсюду неслось «С Рождеством!». Я и хотела ответить, а не могла. Папа это заметил, остановился, внимательно посмотрел на меня:
– Что-то случилось, доченька?
– Столько всего на сердце…
– Может, переложишь часть груза на папочкины плечи?
– Не сейчас.
– Ладно, папочка подождет.
Бренда крепче стиснула мою ладонь и выдала:
– Нынче не буду молиться за раздавленного песика. Спрошу лучше Младенца Иисуса, почему на моей сестре лица нет.
– Отлично придумано, Бренда, – похвалил папа.
– Пускай Младенец Иисус похо… поха… Морин, как там это слово?
– Походатайствует.
– Вот-вот. Пускай Он… вот это самое. У Него нынче день рождения, и Он, небось, рад и всем готов помогать.
– Логично, – сказала я.
Что это за чудо – рождественское утро в церкви! Свечей зажжено столько, что по нефу идешь – теплом тебя обдает; Святые Дары выставлены на всеобщее обозрение. Мы преклонили колени, сотворили крестное знамение и прошли дальше, туда, где сбоку от алтаря был устроен вертеп. Пресвятая Дева Мария умильно глядела на крошку Иисуса; Он, спеленатый, лежал в яслях; за спиной Марии был святой Иосиф, тут же стояли волхвы и пастухи – очень трогательная сцена.