До Рождества оставалось всего два дня. Папа повел нас с Брендой в Саут-Даунс, и вернулись мы с охапками омелы и остролиста. Снег растаял, склоны холмов сделались неприглядными, мы шлепали по грязи, оскальзывались. Но я-то видела эти холмы во всем блеске зимней славы, такими их и запомнила.
Темно-зеленым остролистом с алыми ягодами мама украсила каминную полку, а над каждой из дверей повесила по пучку омелы – и наш дом стал очень нарядным. Ради праздника мама даже зажгла огонь в камине, и мы быстро согрелись. Папа приделал к коляске колеса, и мы с Брендой весь день ходили по пятам за угольщиком. Подпрыгнет тележка на булыжнике – кусочек угля и выпадет. Тут не зевай – хватай добычу. На ровной дороге тележка не подпрыгивала, и ребята нарочно подбрасывали деревяшки да камни, чтобы разжиться угольком. А какая бывала толкотня, целые баталии разыгрывались за каждый драгоценный кусок угля. Угольщик бранился, но едва ли всерьез – он ведь знал, что мы все из чертовски бедных семей. Зато мы в благодарность приберегали для него пирожки с яблоками и корицей.
На рождественские подарки у нас с Брендой денег, понятно, не было. На помощь пришли дядя Джон и тетя Мардж – пустили нас помогать на рынке, а ведь там в канун Рождества знай успевай поворачиваться. Люди не скаредничают, не экономят, а, наоборот, готовы тратить: покупают провизию, и кое-кто даже, украсив себе голову блестящей канителью, тащит домой и настоящую рождественскую елку. С наступлением сумерек на рыночной площади появился хор, и мы паковали апельсины, яблоки и бананы под первые строчки известного хорала: «Ночь тиха, ночь свята, озарилась высота». Воистину так, умиленно думала я и всей душой желала, чтобы празднику не было конца. На рынке мы оставались, пока совсем не стемнело. Тогда дядя Джон сказал, что пора закругляться, и мы помогли ему сложить на тележку непроданное, а тетя Мардж дала нам по два шиллинга – целое состояние для каждой из нас.
И вот мы с Брендой шагаем по Вестерн-роуд, жмурясь на витрины – в них горят лампочки, сверкает золотая и серебряная канитель, отсветы падают на мокрую мостовую, и кажется, что блеска вдвое больше, чем есть на самом деле. Так мы дошли до универмага «Уэйдз» – самого шикарного во всем городе. Разумеется, ни единой вещи и даже вещицы мы в этом универмаге купить не смогли бы, поэтому мы прижались носами к витрине и долго любовались куклами в платьях и шляпках из розового атласа, кукольными домиками с миниатюрными, но совсем всамделишными столиками и диванчиками. Блестели рамами новенькие велосипеды, таращились глазами-пуговицами чудесные плюшевые медвежата. Ну и что за беда, если ни одним из этих сокровищ нам не обладать? Мы просто посмотрим – это уже само по себе отличное развлечение. Мимо нас, прямиком к массивным дверям, прошествовала семья: отец и мать вели за обе руки девочку – ровесницу Бренды. На ней было синее бархатное пальтишко, на кудрях ловко сидела синяя фетровая шляпка. Заметив нас, девочка высунула язык.
Вполне возможно, завтра она найдет под елкой куклу в розовом атласе. Мне бы денег – я бы эту куклу купила для Бренды. И я чуть не силой потащила сестренку прочь от универмага «Уэйдз».
– Морин, ты почему сердишься?
– А черт его знает!
– Мне вовсе не нужна эта дурацкая кукла.
Я остановилась прямо посреди улицы, порывисто обняла худенькие сестренкины плечики.
– У тебя, Бренда, на такую куклу гораздо больше прав, чем у этой избалованной задаваки.
Бренда улыбнулась:
– Зато у задаваки нет такой сестры. Настоящий подарок – это ты, Морин, а не какая-то там игрушка.
– Ах, Бренда О’Коннелл, и что бы я только без тебя делала?
– Тебе, Морин, без меня быть не грозит. Я с тобой навсегда.
Мы пошли дальше по Вестерн-роуд. Следующим в ряду был универмаг «Уолуортс».
– Мой любимый магазин, – сказала Бренда.
– И мой.
Два шиллинга буквально жгли мне карман, но я знала: нельзя покупать первое, что приглянется. Мы вошли – и обомлели. Прямо в главном холле стояла чудесная елка, вся в огнях, а на самой макушке сидел эльф. Бренда шумно вздохнула:
– Вот это красотища, да, Морин?
Я улыбнулась.
– Ay нас дома будет елка, Морин?
– Вряд ли. Но мы ведь украсили дом остролистом и омелой, куда нам еще целое дерево?
– Пожалуй. А все-таки это было бы здорово.
– Елка стоит много денег.
– Ну и не надо нам ее.
– Вот и правильно. Какой в ней прок? Подумаешь, ствол да горстка иголок! И вообще, чем бы мы ее украшали? Откуда у нас игрушки?
– Верно. На черта она вообще нам сдалась, эта елка?
– Чертыхаться нехорошо.
– Ты же чертыхаешься.
– Я – другое дело.
– Это еще почему?
– Потому что у меня так рот устроен. У тебя ротик совсем не такой.
– Хочу рот как твой.
– Забудь. Что не дано, то не дано. Могу чертыхаться за двоих, если тебе от этого легче.
– Ага, спасибо.
Прилавки ломились от всякой всячины. Была тут елочная канитель, были бумажные фонарики и красная гофрированная бумага, были Деды Морозы из пластика и деревянные солдатики в зеленых и красных мундирчиках.
Прежде всего мы с Брендой купили набор заколок для мамы и упаковку табаку для папы.
– Теперь, Бренда, я пройдусь по магазину одна. Встретимся под елкой. Ни с кем не разговаривай и не вздумай выбегать на улицу.
– А куклами полюбоваться можно?
– Можно. Любуйся на здоровье.
Я отделилась от Бренды, потому что иначе как бы я купила ей подарок? Сюрприза бы не вышло. И к тому же я хотела без помех выбрать подарки Джеку и Нельсону. Магазин был переполнен. Всюду дети с мамами и папами: мамы призывают малышей к порядку, папы дымятся от раздражения и курят, чтобы не вспылить. До прилавка не доберешься, если не будешь работать локтями; теснота, духота, гам и шум – словом, настоящий праздник, правильное Рождество. Я подныривала под мышками взрослых, раз даже проскользнула между чьих-то длинных ног и вот оказалась нос к носу с продавцом.
Он был в красном колпаке с опушкой и в шубе – будто Дед Мороз, улыбнулся мне и спросил:
– Что желаешь, красотулечка?
– Мне нужны подарки для моей сестренки Бренды и моего друга Джека.
– Уже что-то придумала?
– Пока нет.
Он повернулся к полкам:
– Как считаешь, твоей сестренке понравится вот это?
В руках у него была заводная деревянная обезьянка – она взбиралась по шесту, делала сальто и спускалась обратно.
– Еще бы! Бренда будет в восторге. А сколько стоит обезьянка?
– Один шиллинг.
Я покачала головой:
– Нет, тогда мне не хватит на подарки для Джека и Нельсона.
– Извини, милая, ошибочка вышла. Не шиллинг, а всего шесть пенсов. Ну что, берешь?
– Беру! – улыбнулась я.
Обезьянка была тотчас отправлена в бумажный пакетик.
– Счастливого Рождества, деточка, – пожелал добряк продавец.
– И вам счастливого Рождества!
С подарком Бренде я разобралась, а что же купить Джеку?
Я прошла в отдел, где продавались куклы. Каждая лежала в отдельной коробке, а моя Бренда, затаив дыхание, так и ела их всех глазенками. Я приблизилась сзади и обняла ее.
– Вот вырасту, начну зарабатывать и куплю тебе такую куклу.
– Честно?
– Я же обещала.
– Спасибо, Морин.
– А сейчас надо выбрать подарок для Джека.
– Может, оловянный солдатик подойдет? Джек ведь любит солдатиков.
– У него и так уже целая армия, мой солдатик в ней затеряется. А я хочу подарить что-то совсем-совсем особенное.
– Носовой платок?
– Нет, платок не годится.
И тут я увидела ту самую особенную вещь – шкатулку с фотографией Джона Уэйна верхом на коне. Шкатулка была немедленно куплена. У меня осталось еще несколько пенсов, и я точно знала, как с ними поступить. Решительными шагами я направилась в отдел, где продавали нитки для вязания.
Молоденькая продавщица всем своим видом выражала чудовищную усталость.
– Дайте мне, пожалуйста, моток шерстяных ниток – вон тот, коричневый. Это подарок на Рождество.
– Очень странный подарок, – прокомментировала продавщица.
– И ничуть и не странный, – вступилась за меня Бренда.
– Если бы мне такое подарили, я бы не обрадовалась.
– Это не беда. Потому что нитки я подарю не вам, а кое-кому, кто мне нравится.
– Боюсь и вообразить, что ты даришь тем, кто тебе не по вкусу!
Тем не менее девица завернула моток в бумагу и получила с меня последние мои монетки.
– Кобыла безмозглая, – фыркнула я, едва мы отошли от прилавка.
– Кобыла безмозглая, – повторила Бренда.