Бывают дни, когда в Миррор не приходит ни одного нового клона, а бывают дни, в которые случаются множественные приходы. Восемнадцать лет назад в этот день в небе над Миррор запускалось целых одиннадцать белых бумажных фонариков – в честь прихода одиннадцати новых клонов. Из тех клонов до сих пор ходят живыми только двое: 7900 и 7997. Так что именно в этот день восемнадцать лет назад, в этот мир были приведены оригиналами мои то ли друзья, то ли кто они мне там. Что в связи с этим событием скажешь своему лучшему знакомому? “Херово, что ты пришел в этот окончательно спятивший мир, чтобы ухудшить его суть своими страданиями, ради которых и задумано всё твоё существование”? Наверное, поэтому клоны не празднуют дни своих приходов – нам не с чем поздравлять друг друга. Или мы просто не умеем этого делать. Оригиналы ведь нас ничему такому не учат. В такие дни напрашивается вопрос: на кой нам сдался урок этикета, если нас на нём не учат правильно поздравлять друг друга хотя бы с тем, что некоторые из нас всё ещё продолжают дышать? На этот вопрос вам не ответит даже наставник этого бессмыслия миссис Лундберг. Впрочем, она может кому угодно "навешать лапши на уши", что бы это ни значило. Мы с друзьями до сих пор не очень понимаем значение этого странного выражения: “лапша на ушах”. Это словосочетание однажды было произнесено миссис Франссон в споре с миссис Лундберг, после чего она пояснила его значение бесстрашно полюбопытствовавшим клонам – сказала, будто бы лапша на ушах ассоциируется у неё с ложью. Бессмыслица высшего уровня, откровенно говоря. В реальности связать лапшу на ушах с ложью – выходит чистейший бред. Как урок этикета. Или вот ещё как что: однажды бессменный садовник Миррор, мистер Еклунд, потерял странную и явно переоценённую в своей значимости книжечку, которую своевременно подобрал проворный 7900. Мы рассмотрели её хорошенько и поняли, что эта книжечка для оригинала вроде как ID-card для клона, только бумажный вариант и с множеством слов, смысл которых ускользал от нас, хотя они и были написаны на шведском языке. Впрочем, что-то да и было понятно: полное имя, дата рождения, фотография, гражданство – всё это и даже больше было указано в этой книжке, но мы не успели толком рассмотреть детали. За углом постройки Баркера Еклунд жаловался миссис Франссон на то, что ему срочно необходимо найти эту книжечку, называемую паспортом, потому что без неё он не сможет попасть во Францию к своей дочери… Услышав эти слова я, не особенно задумываясь, вырвала из рук 7900 этот паспорт, поспешно разорвала его пополам и забросила бумажные ошмётки в растущие вблизи кусты. Не знаю, нашёл ли ворчун Еклунд свою ценность, когда подстригал эти кусты спустя месяц, или шедшие в то лето проливные дожди втоптали бумагу в почву, и корни растения поглотили все улики, но, должно быть, в тот год Еклунд не попал во Францию. 8001 позже сказала, что поступила бы с ценностью Еклунда в точности так же, если бы я первой не отобрала её у 7900. Она так говорила из какой-то не близкой мне злости. Я же сделала это просто потому, что захотела. Без злости. Захотелось почувствовать что-то необыкновенное, и у меня это получилось: я отобрала у оригинала что-то важное для него. Конечно, не такое важное, как печень или селезёнка, но всё же что-то, способное серьёзно повлиять на его жизнь. Вывод: клон способен оказывать влияние на жизнь оригинала согласно своей воле. Прекрасное открытие, впрочем, с отдалённо знакомым привкусом: я и прежде догадывалась, что клоны могут серьёзно воздействовать на пространство оригиналов без их желания на то, а может быть даже против их воли. Просто убедилась в том, что внутренне уже знала. И жить стало интереснее. Представьте, что в кристально чистый литр воды вдруг упала одна-единственная капля крови: она растворилась быстро и теперь не видно даже её следа, но всё же оттенок жидкости и её вкус уже не те, уже с новой, пока что смутно улавливаемой ноткой.
Мы лежим на отросшем газоне Еклунда: я, 7997 и 8001. Вечно бледный 7997 лежит с закрытыми глазами, его грудь мерно вздымается и опадает, веки подрагивают. 8001 рвёт травинки и делит их на части, повторяя одно и то же движение раз за разом. Я сначала наблюдала за проплывающими по небу, большими и кажущимися пушистыми облаками – как легко они убегают прочь от Миррор! – но фокус моего внимания постепенно сместился на шумных клонов младшего возраста, играющих на газоне в двадцати метрах от нас. Этим клонам лет восемь-десять, не больше, их пятеро и каждый заметно изувечен: у беловолосой девочки не хватает одного глаза, у черноволосой неестественно болтается левая рука, один мальчик хромает, второй с кривым, словно молния, шрамом на обритой голове, третий мальчик вовсе не в силах отстранить спину от дерева – даже издалека видно, что ему сложно даётся даже сидеть. Они разыгрывают сценку: проводят ритуал с розовыми фонариками, согласно которому в Миррор отмечается возвращение ушедших клонов. Понятно, что розовых небесных фонариков над Миррор никогда не взлетало, да и импровизированные фонарики заменены рваными лоскутками какой-то тряпки, но для этих клонов эта игра значима – я понимаю это по их телодвижениям, по долетающим до моего слуха обрывкам их интонаций: они представляют, что трое их друзей, уже давно ушедших, вернулись к ним целыми и невредимыми. Бред. Как клон может вернуться, если он ушёл, и в честь его ухода над Миррор взлетели голубые фонарики? Если его разобрали на кусочки и разложили по морозильным камерам… Мы никак не можем заново склеиться после разбора – это единственный ответ. Глупые эти мелкие клоны. Впрочем, их глупость от их возраста: станут чуть старше – если станут – перестанут выдумывать всякую несуразицу.
Я услышала приближение 7900 задолго до того, как посмотрела в его сторону, но даже не глядя на него поняла, что он идёт не один. Не знаю откуда это в 7900, но он любит потормошить младших клонов: без злобы, но всё же с проявлением силы. Он обвивает их шеи своей рукой, кулаком взъерошивает волосы на их головах, толкает в рёбра и всячески подначивает, и хотя делает это без явной агрессии, всё же с применением определённой силы и против воли своих жертв. На сей раз он схватил уже известного нам клона, которого периодически доставал: светловолосый и ясноглазый 11112, которому, должно быть, лет тринадцать, не больше. 7900 вёл его, зажимая его шею своим локтём. Увидев их, я оторвала своё туловище от травы и села с ровной спиной, предвкушая пять минут бессмысленного развлечения: 7900 будет задавать молокососу глупые вопросы, на которые у того не будет ответов, 8001 будет громко смеяться, 7997 будет громко хмыкать, а я буду смотреть на пойманную муху безразличным взглядом и даже думать о ней в какой-то момент перестану, как бы громко она ни жужжала.
– Смотрите, кого я вам привёл, – когда 7900 так широко улыбался ровными рядами своих белоснежных зубов, он становился неподдельным красавцем, при виде которого сексуально озабоченные девушки начинают пускать слюнки. – Наш старый друг 11112! Застал его за сбором шашек. Что сегодня нам расскажешь, а? – с этим пустым вопросом 7900 стал с силой тереть кулаком густую копну волос на голове 11112, ростом едва достающего до плеча своего противника.
– Может, прекратишь уже донимать меня? – сквозь зубы и сжатую, притворную улыбку выдавил младший клон, старающийся высвободиться из железной хватки нашего 7900.
– Прости, но не в этом году, – ухмыльнулся в ответ 7900. – Разве что, кого-то из нас разберут. Вот ведь грустно будет остаться тебе без меня, а мне без тебя! Правда?
8001 громко захихикала.
– Уверен, что ты с лёгкостью найдёшь замену моей скромной персоне, – продолжал цедить через зубы 11112. – Можешь не дожидаться моего ухода и уже сейчас найти себе новую грушу для биения…
– Ну уж! Я тебя вовсе не бью. Бить желторотого птенца – позор для быка.
– Это ты-то бык? Я знаю клонов намного покрупнее и постарше тебя.
7900 резко замахнулся кулаком, но не ударил парня в живот, только заставил того сгруппироваться.
– Запомни, умник: если я тебя не бью сейчас, это совсем не значит, что я не могу ударить тебя в любой момент.
– А как же “позор для быка”?
– Как ты метко подметил: я не бык, – а вот эти слова 7900 произнёс сквозь зубы, с заметным раздражением, при этом явно с большей силой сжав шею парня в своих тисках. В этот же момент откуда-то из-за моей спины выбежал новый участник бессмысленного действа: клон женского пола, возраста жертвы. Она с неожиданной силой врезалась обеими кулаками в бок 7900, так, что моему другу явно стало больно – он резко разжал хватку, непроизвольно отпустив шею 11112, и закусил нижнюю губу от резкой боли, но в следующую же секунду взял себя в руки и вновь схватил 11112 за шею, на сей раз положив на неё сзади свою большую пятерню.
– Что, сам отбиться не можешь, подружка отбивать явилась? – с рычанием отозвался 7900.
– Отпусти его немедленно, пока нос цел! – девчонка встала в воинственную позу, подняв перед собой кулаки, и я наконец узнала её – клон 11111. Рядом с ней моментально материализовалась ещё одна девчонка – клон 11110. Я знала их только потому, что 7900 донимал их дружка, а они всегда вступались за него. Ну как они… Она. Клон 11111 однажды чуть всерьёз не разбила красивый нос нашего 7900. В отличие от своей мягкотелой подруги, 11111 всегда такая эффектная в защите своих друзей, что она каждый раз становится интересной даже для меня. В какой-то момент я даже начала подозревать, будто 7900 донимает 11112 не потому, что тот ему интересен, а потому, что ему интересна именно его подружка 11111. Не в сексуальном плане, конечно – девчонке только тринадцать, такие малолетки 7900 неинтересны. Но в плане эмоций, 11111 – настоящий алмаз среди перемолотой щебёнки. Никогда я не испытывала таких ярких эмоций, какие способна демонстрировать она. Если бы более крупные старшие клоны вдруг зажали бы кого-то из моих друзей, я бы, несомненно, попробовала бы предотвратить их нападение, но знаю, что и это делалось бы с моими обычными, отнюдь не ярко выраженными эмоциями. Эта же всегда защищает своих друзей так, будто внутри неё пылает настоящий огонь. Видела я этот огонь всего пару-тройку раз, но каждый раз он так ярко полыхал перед моим взором, что периодически я невольно думаю о нём. Что это за огонь, я никак не могу понять. Но подозреваю, что с клоном 11111 что-то не так. По крайней мере, не так, как с остальными клонами. Вот и сейчас 11111 готовится напасть на 7900, чтобы не просто отбить у него своего друга, но сделать это страстно… Страстно. Вот это слово. Такое странное… Что такое страсть, я могу лишь представлять, а клон 11111 как будто представляет чуть больше, как будто улавливает, а значит, чувствует что-то такое, что мне недоступно. Она точно с дефектом. Но где именно? В какой именно части её организма случилась поломка? Знай я, какая шестерня в ней неисправна, может, тоже надломила бы эту шестерню внутри себя самой. Чтобы почувствовать то, что чувствует она. Вернее: чтобы почувствовать та́к, ка́к чувствует она.
7900 приготовился к бою с девчонкой, 11111, кажется, взвелась в ещё бо́льшую готовность, но мне не захотелось наблюдать за этой стычкой. Не захотелось видеть, как кто-то – ведь клон, как я, ведь не оригинал! – способен испытывать высо́ты таких ярких эмоций, какие, кажется, никогда не будут доступны мне.
– Отпусти его, – привычно холодным тоном обратилась я к 7900.
– С чего бы это? – прищурился парень.
– Отпусти, – без пояснений повторила я.
Хмыкнув, 7900 резко выпустил из своей хватки младшего клона, в локоть которого сразу же вцепилась смугленькая 11110. Я не удивилась реакции 7900 – он безропотно исполняет мои редкие просьбы и ещё более редкие приказы, хотя именно он считается предводителем нашей компании. Всё надеется уломать меня уединиться в специально оборудованной комнате на третьем этаже, никак не поймёт, что я не заинтересована им так же, как и всеми остальными.
11111 разжала кулаки и, не оборачиваясь, отправилась вслед за своими спешащими удалиться друзьями. Я недолго сверлила своим взглядом её спину, но всё же сверлила.
– Странная эта 11111, – встряхнув плечами, пробубнила 8001, явно раздосадованная тем, что я оборвала ей шоу.
7900 рухнул на траву справа от меня, и спустя несколько секунд мы все вновь лежали спинами на газоне, и наблюдали за бегущими мимо облаками:
– Вот это облако похоже на почку, – вдруг сказал 7997, вытянув руку вперёд и указав ею на облако, которое действительно походило на почку.
– А вот это на скальпель, – ухмыльнулась 8001 и добавила со смехом: – Забавно получается: как будто почка гонится за скальпелем, хотя в реальности всё наоборот.
Ох уж эта наша реальность: стерильность на фоне кровавого месива.
– Если бы вам нужно было придумать себе имена, такие, как у оригиналов, какие бы имена вы себе взяли? – вдруг ни с того ни с сего я задала неожиданный даже для себя самой вопрос.
– Ха! – первым откликнулся 7900. – Я бы взял себе имя Ноль.
– Разве это имя? – изогнула брови 8001, перевернувшись со спины на бок.
– Нет, не имя. Но мне нравится.
– Почему? – снова поинтересовалась 8001. Она всегда была заинтересована болтовнёй 7900, потому как была заинтересована им самим.
– Ноль – символ отсутствия. Мне кажется, что я предпочёл бы отсутствовать, чем вообще появляться на этом свете.
– У тебя, как и у нас, не было выбора…
– Да, но если бы был?
– Ладно, пусть будет Ноль, – вздохнул 7997, впервые за последние полчаса подавший голос. – Я бы был не против носить имя Аксель.
– Аксель? – непонимающе повторила 8001, как и я впервые слышащая необычное оригинальное имя.
– Так звали электрика, приезжавшего в Миррор на прошлой неделе, чтобы починить проводку в лаборатории. Молодой парень с роскошной копной золотистых волос на голове.
– Но ты был черноволосым, прежде чем облысел, – заметила 8001.
– Речь ведь не о внешней схожести. Мы имена себе выбираем. Аксель звучит неплохо.
– Хорошо, – вздохнула 8001. – Раз так, тогда меня бы звали Облако.
– Это не имя, – заметил 7997.
– И что?! У 7900 тоже не имя, а раз ему можно, значит, и мне тоже.
– Почему Облако? – закусила губу я, наблюдая за тем, как облако-почка налетает на облако-скальпель. Одну секунду я надеялась на то, что 8001 скажет, будто выбрала себе такое имя потому, что облака вольны лететь куда захотят, но поняла я свою надежду только в момент, когда она разрушилась словами:
– Потому что облака лёгкие, а я как раз вешу меньше нормы. А ещё облака проливаются живительным для земли дождём, совсем как клоны для оригиналов. Ну а ты, 8012?
– Что я?
– Какое имя было бы у тебя, будь ты оригиналом?
Я сдвинула брови к переносице, мой голос звучал привычно прохладно:
– Ещё не придумала.
– Эй, так нельзя! – мгновенно запротестовала 8001, но несмотря на все протесты, имя я себе в этот раз так и не придумала. Потому что личное имя – это что-то очень весомое, значащее, говорящее. Если мне самой и наделять себя именем, тогда я назову себя тем, которое скажет обо мне больше, чем окружающие поймут, меньше, чем я захочу рассказывать о себе, и достаточно, чтобы не только заявить о себе, но отпечататься в душах тех, кому оно встретится.