Никто из клонов не знает, с чем это связано, но некоторые из нас попали под усиленную программу физической подготовки, наставником которой является вечно ворчащий и хромой на одну ногу Джером Баркер. В усиленную группу входит не так уж и много клонов – всего тридцать, двадцать два из которых мужского пола и восемь женского. В этой группе я самая старшая из девушек, может быть поэтому у меня получается драться на кулаках с крупными парнями даже лучше, чем у них это порой выходит между собой.
Баркер невзлюбил меня за мои ярко выраженные способности. Называет меня выскочкой, достойной первой отправиться на разбор органов. На каждом занятии угрожает мне рекомендацией для Роудрига – якобы будет рекомендовать мою кандидатуру на ближайшие изъятия. Как будто я не знаю о том, что изъятия производятся по воле наших безразличных оригиналов, а не злющих наставников! В ответ я тоже не питаю к наставнику боевых искусств положительных чувств, потому неизменно и выношу из спортзала синяки на всём теле: против меня единственной Баркер может ставить сразу трёх противников – никому другому он такой чести больше не выписывает. Честно говоря, я люблю подраться, пусть и в нечестном бою: трое мясистых клонов против одной меня, вдвое меньшей каждого из них. Отличный способ освободиться от внутренней злости – разбить кому-нибудь нос. Попробуйте. Пусть вас ударят в ответ. Продолжайте бить и тем самым заставляйте бить вас, пока не выбьете из себя, а заодно и из вашего оппонента, всю дурь. Чтобы горячая бордовая кровь из чужого носа густой пеленой обволакивала ваши лишившиеся кожи костяшки – вот как нужно бить. Баркер не допускает кровавых боёв в своём присутствии. За это я не перевариваю его ещё больше, чем за то, что он не выносит меня на ровном месте. Он мечтает разобрать меня на куски – я мечтаю расквасить его физиономию в лепёшку. Мы идеально подходим друг другу: как огонь и вода. В этом уравнении я, естественно, огонь. А он – та жидкость в болтающейся на его поясе фляге, владеющая им, словно оригинал клоном. Каким умалишенным нужно быть, чтобы дать поработить себя самому себе? Бесхребетность, пожалуй, единственный порок, который я не терплю. На все прочие пороки плюю с высокой колокольни.
Сегодня упитый Баркер был особенно жесток – натравил на меня двух коренастых клонов с боевыми дубинками, предоставив мне для защиты только мои голые руки. Не могу похвастаться тем, что в этот раз была хороша: меня здорово избили, пострадали не только плечи, шея и живот, но и спина. Били ожесточенно, без доли жалости и промедления: кто добьёт, тому приз в виде освобождения от стойки в планке – обещание невыспавшегося и жаждущего зрелища наставника дороже золота.
Выйти победительницей мне помогла только злость: отобрав у одного из противников дубинку, я переложила ею всех своих противников, и тем не менее в итоге стояла согнутой в дугу – слишком сильным был последний пропущенный удар в живот. Баркер подошёл и приказал мне запомнить это чувство, но идиот не уточнил, о каком именно чувстве он вёл речь – у клонов притуплен эмоциональный фон, так что стоило миновать моей злости, даровавшей мне победу в поединке, как я снова погрузилась под толщу непроницаемого безразличия. Приказал запомнить… Как будто он может мне приказывать, а я могла бы исполнять его приказы. Идиот. Я – не воин. Я – клон. И Миррор – не поле боя. Миррор – это кратер от взорвавшейся бомбы. Тут некому приказывать, если только ты не настолько тронутый, что решил раздавать приказы ошмёткам мяса.
Не все наставники такие законченные придурки, как Джером Баркер. Мариса Мортон, зверь её дери, умная, сука. Лучше бы была дурой, честное слово. Не столько для клонов лучше, сколько для неё самой. Родилась бы потупее, может, не испоганила бы свою оригинальную душу беспочвенным тщеславием, созидание поставила бы во главе своего внутреннего мира, не начала бы пестовать бесчеловечность, а так… Больно умная, оттого и неинтересная. Всегда знаешь, чего от неё ждать – никакой непредсказуемости, никакого изюма или особенности. Оригинал без оригинальности – парадокс всего существования этой порожней умницы. Отличница, знающая точный год создания письменного пера, ни разу в жизни не видевшая собственными глазами это самое перо. За-черст-ве-лый-и-про-пав-ший-су-хо-фрукт. От такого может и затошнить, если у кого желудок не из крепких. У меня вот желудок крепче не придумаешь – хоть сейчас разрезай мне брюхо, запускай в него скользкие пальчики, облачённые в беленькие латексные перчаточки, вынимай этот ценный орган любопытными ручками и вживляй его в более одушевлённое, а значит, более нуждающееся в нём существо. Ммммм… Я почти увидела свою кровь на чужих руках. Чудненько как. Мой желудок в будущем всерьёз сможет переваривать пищу для чужого кишечника, чтобы тот мог гадить без чувства дискомфорта и стыда. Может, гвоздь проглотить?.. Суть такого рода суицида: раз вы считаете, что я не могу принадлежать себе – выкусите и подавитесь тем, что и вам принадлежать я не буду. Ничья. Хм… Может, так и поступлю в итоге. Пожалуй, вернусь к этой идее накануне своего первого изъятия. Сколько там у меня осталось времени до момента моего насильственного умерщвления оригинальным обществом? Не важно. Суицид – дело незамысловатое, много времени не нужно, чтобы с дуру кончить себя.