После того как в мой организм ввели эту генетическую вакцину, во мне что-то изменилось. Все шесть видов восприятия внешнего мира как будто прошли мощный апгрейд и в награду за то, что пережили это сотрясение, получили новые мощности. Зрение, слух, обоняние, тактильность и особенно кинетические возможности усилились настолько, будто я вдруг перестала быть клоном и стала… Нет, не оригиналом. Машиной. Но машины для чего-то существуют. Для чего была сконструирована я?..
Я лежала в медицинском крыле, в отдельной палате под тонким одеялом и подслушивала разговор Роудрига с Хеллстрёмом, только что вышедших в коридор после осмотра моего голого тела. Первым говорить начал Роудриг:
– Супервумен она, конечно, не стала, но всё же все показатели возможностей её организма превышают человеческую норму на целых десять процентов. Скорость заживления ран, физическая сила, восприятие и считывание информации, защита от любых видов вирусов, функциональные показатели мозга ровно на десять процентов выше максимальной планки. И её организм отлично справляется со стрессом, связанным с резким повышением критического процента…
Они окончательно ушли… Оставили меня лежать голой под тонким одеялом на пластмассовой кушетке, кажущейся мягкой после ночей, проведенных на заляпанном моей собственной кровью бетонном полу подвала. В эти тягостные минуты меня и посетила занимательная своей глубиной мысль: если я теперь на десять процентов сильнее и быстрее всякого клона, и даже всякого оригинала, тогда почему я продолжаю лежать здесь?..
Меня выпустили из медицинского крыла спустя сутки после моего попадания туда в состоянии, из которого ещё недавно я выходила бы не меньше полугода и с серьёзными последствиями. Сейчас же на мне всё ещё остаются отметины от кровавых ран – тонкие красные и белые линии, знаки, указывающие на недавние зверские побои. Ещё двадцать четыре часа назад моя кожа была вспорота, рассечена и порезана, она кровоточила и болела, но уже сейчас моё тело только слегка ломит, и новый слой эпидермиса покрывает поврежденные участки. Что бы мне ни вкололи перед двумя неделями пыток – это нечто явно основано на непростой формуле. На такой формуле, которая повлияла не только на моё тело, но и на моё сознание.
7900 встретил меня на выходе из медицинского крыла. Я сразу заметила как бы не его, а пустое пространство рядом с ним. 8001 могла всё ещё находиться в переходном состоянии, если только её ещё не пустили на полный разбор, но где 7997? 7900 решил ответить с опережением, не дожидаясь от меня очевидных вопросов:
– О 8001 никаких известий. Впрочем, ритуала не было, голубые фонарики с её номером не взлетали над Миррор, так что можно предполагать, что она всё ещё жива и находится в переходном состоянии, но к ней больше не пускают.
– Что с 7997?
Я спросила правильно: не “где 7997?”, а “что с 7997?”. Мы в Миррор. Здесь все в одном месте, но что с нами – всегда беспокойный вопрос.
7900 потупил взгляд и пнул ногой лежащий на тротуарной плитке камушек:
– 7997 готовится к полному разбору. Переходного состояния не будет.
– Его ещё можно увидеть?
7900 пожал плечами:
– Разбор будет только завтра в полдень. Можешь попробовать найти его, но что-то мне подсказывает, что он специально прячется от нас. Ну, знаешь, чтобы не расчувствоваться или… Чтобы не расчувствовались мы. Накануне перед тем, как узнать о своём разборе, он услышал от какого-то наставника фразу: “Любить что-то больше своей жизни”. 7997 пришел ко мне, чтобы поинтересоваться моим мнением о значении этой фразы, но, честно говоря, я не смог ничего ответить ему, потому что я не понимаю, что это может быть такое – любить что-то больше жизни. Очередной оригинальный бред, должно быть… Но его зацепило. Он очень хотел узнать. И я вот подумал, что, наверное, было бы неплохо подарить ему это знание перед тем, как он навсегда уйдёт… Может, ты понимаешь значение этой бессмысленной фразы?
Сжав саднящие от спешного заживления кулаки, я отрицательно качнула головой и сразу же подумала о том, кто, по какой-то невероятной теории вероятности, может знать ответ на столь дурацкий вопрос.
Я даже не сомневалась в том, что найду 11111 в каморке с заброшенными книгами. Должно быть, она здесь целые дни напролёт проводит. Вот ведь мятежная душа… Вернее, мятежная пустота. Души-то у нее, как и у меня, и у всех остальных окружающих нас клонов, нет.
11111 сидела за столом и пялилась на желтые листы огромной книги. Я достаточно громко открыла дверь и точно не бесшумно подошла впритык к её столу, но 11111 так и не отвлеклась от своего занятия. Хмыкнув, я подняла одну сторону обложки её чтива и прочитала название книги: “Энциклопедия по биологии на английском языке”. Ну надо же… Английский язык, не шведский… Из всех бывших более-менее приличных предметов в Миррор, я любила английский. Отлично справлялась с этим языком, могла разговаривать на нём ничуть не хуже наставника и даже чуть не расстроилась, когда часы этого предмета иссякли, и нас вновь начали муштровать по бессмысленному предмету этикета.
– И что, интересно? – повела бровью я, когда малолетка наконец посмотрела на меня снизу вверх.
– Неплохо, – спокойно пожала плечами она, а я вдруг отметила в её глазах нечто, что отличало её, но не от всех клонов, а конкретно от меня. – Выглядишь неладно, – сдвинув брови над глазами, похожими на серые угольки, продолжила говорить 11111. – Тебя что, избили?
– Ты бы видела меня сутки назад ровно в это же время.
– Очень плохо было?
– На мне живого места не оставили.
– Ты, должно быть, преувеличиваешь, – смело предположила моя собеседница и, поймав на себе мой строгий взгляд, спокойно пояснила свою гипотезу: – Ты, конечно, помята, но не критически. Ещё поживёшь.
– А мой друг нет.
– Который из? 7900 или тот, который лысый?
– Второй. 7997.
– Понятно. Сочувствую.
По моей коже пробежались мурашки от этого слова. Сочувствие… К чему это? Наше предназначение – по кускам уйти прочь из этого мира. О каком сочувствии может быть речь? И что это вообще такое – сочувствие? Как его ощутить “настоящим”, чтобы понять хотя бы долю значения, хотя бы один процент глубины этого чувства?
– Кхм… – я сглотнула ком в горле. – В твоих книгах, случайно, не встречалось информации о том, что может значить выражение: “Любить больше своей жизни”?
11111 сдвинула свои красивые брови к ровной переносице:
– Впервые слышу подобный бред. По-моему, ничто невозможно любить больше собственной жизни. Правда ведь?
Неожиданно для себя я задумалась и ответила лишь спустя несколько секунд:
– Я не сказала бы, что я люблю… Скорее, я ценю свою жизнь. Думаю, так у всех клонов, – при последних словах я покосилась взглядом на собеседницу, которая теперь смотрела в одну точку прямо перед собой.
– Не знаю. Мне кажется, что, может быть, я не просто ценю… Может быть, я люблю.
Любовь… Узнать бы хотя бы долю значения, хотя бы один процент глубины этого понятия. А эта соплячка мнит, будто может знать. Надо же, какая глупая самоуверенность.
– Ладно, не знаешь про то, что можно любить больше своей жизни, тогда может знаешь, кто такие британцы?
Честно говоря, задавая этот вопрос, я не ожидала получить ответ, скорее наоборот – хотела показать самоуверенной всезнайке, что она не такая уж и крутая. Но неожиданно 11111 вся подобралась и буквально впилась в меня взглядом:
– А вот это я знаю! Британцы – это жители Великобритании, их ещё зовут англичанами. Ведь мы же и изучали английский язык…
– На нём говорят британцы?
– Да, – с этим утверждением 11111 резко поднялась со стула и, подойдя к книжному стеллажу, взяла с него увесистую серую книгу. Я приблизилась к ней, и она открыла первую страницу книги, демонстрируя мне политическую карту мира, которую я уже видывала на одном из уроков… – Вот, смотри. Это – Швеция. А вот это – Великобритания. В нашей стране столица Стокгольм, – я чуть не ухмыльнулась от словосочетания “наша страна”, – а в Великобритании столица Лондон.
– Между нами вода, – заметила я, ткнув пальцем на голубые краски карты.
– Очень много воды, – нахмурилась 11111. – Вот это проливы, а вот это вообще море, которое называется Северным. В этой книге написано, что море – это большое водное пространство с горько-солёной водой. Можешь себе представить, что вся территория Миррор и даже больше покрыто водой? Настолько много, должно быть, этого моря.
– И как же через такую большую лужу перебраться?
– Люди придумали лодки. Я ещё не поняла, как они работают, но, наверное, как машины.
– Машины, которые ездят по воде, как по земле?
– Угу… А тебе зачем это? – ясные серые глаза 11111 вдруг впились в меня снизу вверх, и я снова ощутила мурашки на своей коже: да что не так с этими ясными глазами?!
– Тебе нужно меньше читать, – вновь отстранившись, заметила я. – А-то сломаешь что-нибудь.
– Что например?
– Систему.
– Звучит здорово.
Мои брови взмыли вверх – я почти испытала удивление:
– В таком случае забудь мой первый совет, – я обвела рукой стеллажи заброшенной библиотеки. – Прочти всё. А когда прочтёшь…
– Что тогда? – не дождавшись продолжения моей оборванной фразы, 11111 чуть не подпрыгнула от жажды узнать. Эта жажда и пугала, и притягивала меня тем, что я никак не могла разгадать её.
– Может, поймёшь.
– Что пойму?
– Как себя понимать.