Я ожидала увидеть хозяйку кабинета, миссис Лундберг, и потому почти удивилась, когда порог кабинета переступил Сигге Хеллстрём. Вот чью карточку я хотела посмотреть следующей после Роудрига и Мортон. Может быть даже стоило начать именно с его карточки…
– Так-так-так… – помощник главного хирурга плотно прикрыл за собой дверь и сразу же вцепился в меня плотоядным взглядом. – Кто тут у нас… 8012, – он немного помолчал, с ног до головы обдав меня нарочито оценивающим взглядом. – Я, знаешь ли, предпочитаю блондиночек, хотя непротив иногда употребить и азиаточек, но рыжих у меня до сих пор не было… – с этими словами он начал приближаться ко мне. – Что ты здесь делаешь, мышка? Ты ведь знаешь, что тебе нельзя здесь находиться, – остановившись напротив меня, Хеллстрём вдруг коснулся моего оранжевого локона и начал аккуратно наматывать его на свой указательный палец. От него разило потом и ментальной грязью, но вот что странно – я не ощущала ни малейшего намека на страх от происходящего. – Тебя жестоко накажут, когда узнают о том, что ты совала свой миленький курносый носик в запретную зону. Но, знаешь, мы можем никому ничего не сказать, – с этими словами он отпустил мой локон и этой же рукой резко, с нарочитой силой схватил меня за грудь. Я ударилась спиной о стеллаж, что сразу же вызвало у него злорадную улыбку. – Задирай юбку и не издавай ни звука, – вторая его рука поспешно опустилась к подолу моей юбки, но я молниеносно положила свою руку поверх нее. Не прекращая смотреть прямо в глаза морального урода и ощущать его сжимающую лапу на своей груди, я спросила совершенно ровным тоном:
– Сколько тебе лет?
– Тридцать девять. Тебе может показаться, будто я для тебя староват, но уверяю тебя – чем старше мужчина, тем больше кайфа для женщины…
Он не успел договорить. Потому что мне было неинтересно. Меня интересовал только его возраст, потому как я знала возраста всех своих целей, а остальное меня нет, не интересовало.
Стремительно вытащив из кармана своего пиджака спицу, при помощи которой несколькими минутами ранее открыла дверь этого кабинета, я с размаха всадила её остриё в сонную артерию ублюдка.
Он успел понять, что́ именно́ я сделала. Успел почувствовать моментальный приход своей смерти. Я видела это по его ошарашенному взгляду. Он хотел вытащить спицу из своей шеи, но у него получилось лишь усугубить состояние раны. Кровь начала бурно фонтанировать в сторону, он в считаные секунды завалился на пол, лицом вниз и, произведя последнее судорожное движение, окончательно замер. Кровь продолжила выливаться из тучной шеи, собираться в лужу, уже начавшую просачиваться под ножку стола и в щели потёртого паркета…
Мои впечатления от произошедшего оказались странными. Никакого шока. Никакого страха. Никакой растерянности. Ничего особенного – то есть ничего из того, что бы я не могла предугадать. Клоны прежде не лишали жизней оригиналов. Насколько мне известно. Максимальное наказание для клона – полный разбор. Я всю свою жизнь прожила со страхом быть разобранной – с чего вдруг ему усиливаться в эту минуту?
Сначала я действительно не видела никакой причины для обоснованного страха. Но вдруг поняла: разберут! Стоит только оригиналам увидеть труп себе подобного, оригинальную жизнь, отобранную клоном, как самый главный мой страх оживёт: меня будут резать без анестезии, долго и мучительно, пока боль не лишит меня разума, а кровопотеря не лишит меня жизни. И это произойдет сегодня. Сейчас. Через пару часов или всего лишь через пару десятков минут…
За окном послышались хлопки, и я неосознанно вздрогнула: лаборанты открыли двери медицинской кареты и вновь начали грузить в нее портативные холодильные камеры с органами. Загрузив первую партию, они ушли за второй, оставив двери машины открытыми…
Я не задумывалась о том, что делаю. Иначе бы прихватила с собой пару-тройку десятков карточек оригиналов и работников Миррор.
Я подбежала к окну, распахнула его и выпрыгнула на улицу, больно стукнувшись коленом о кособокий подоконник. Стремглав преодолела двадцать метров до медицинской кареты, впрыгнула в её открытую пасть… Как часто я представляла, как меня в виде разрозненных кусков мяса помещают в эту машину? Как долго боялась этого дня? И вот сама запрыгнула, вся целиком, не по кускам… Неудачное место для пряток: вариант всего один – забиться под стеллаж, на котором уже стоят морозильные камеры с органами подобных мне клонов… Я сделала это. Залезла под стеллаж, поместилась в узкую щель, приникла щекой к холодному полу и забыла, как дышать… Всё в последний момент. В момент, когда последняя партия органов приближалась к карете.
– Почему сегодня с задержкой? – спросил один лаборант у другого. – Мы должны были выехать еще два часа назад.
– Ты как новичок, Улоф, хотя работаешь в доставке уже шесть месяцев. Не переживай, органы в таких криокамерах могут храниться месяцами, так что мы никуда не опоздаем, – с этими словами ноги одного из вошедших в машину мужчин остановились прямо перед моими глазами, и на железную стойку над моей головой с грохотом установилась одна из морозильных камер. – Кто бы мог подумать, что лёгкие могут быть такими тяжёлыми… – он гнусаво хихикнул и отошел.
– Ты не ответил на мой вопрос, Ове.
– Ты о причине задержки? Да банальщина! У одного из клонов, находящегося в переходном состоянии, отказал организм – пришлось в срочном порядке производить полный разбор, вот мы и ждали, чтоб забрать заодно и эти детали. Давай уже ставь глаза на полку и пошли, и вправду пора уж выдвигаться.
– Но здесь не осталось места, – откликнулся Урбан, но Ове уже не слушал его – он ушел. – Вот ведь дурак! – сразу же начал бубнить всё ещё стоящий прямо перед моим укрытием лаборант. – Занял этими лишними лёгкими предназначенное для глаз место!.. Ну что, красотка, – сразу же с этими словами раздался лёгкий стук, как будто стучали костяшками по стеклу. Моё сердце мгновенно сжалось – он обнаружил меня?! – Поедешь на полу… – Моё сердце уже готово было выпрыгнуть через горло – он обращался ко мне! – как вдруг прямо перед моими глазами… Он установил прозрачный контейнер: вертикальную банку, закованную в железную раму и наполненную желтоватой жидкостью, в которой, словно в невесомости, парили… Глазные яблоки!
Он ногой придвинул контейнер поближе к моему лицу, и теперь мои глаза смотрели в упор на глаза, плавающие в плотном желе – вот как выглядели бы мои собственные глаза, если бы меня разобрали! Только мои с голубыми зрачками, а зрачки этих глаз чёрные-чёрные…
Прежде чем двери кареты захлопнулись, я увидела… Подпись… Один плавающий глаз как будто смотрел на эту подпись и заставлял меня посмотреть в том же направлении… Внизу, на железкой раме, было выгравировано имя клона, которому прежде принадлежали эти чёрные глаза.
…Не понимая, что́ делаю, я до крови прокусила костяшку своего согнутого указательного пальца, чтобы не закричать от отчаяния, боли, растерянности, ужаса… Эти чёрные глаза когда-то смотрели на меня, узнавали меня, разговаривали со мной без использования пустых слов…
Эти чёрные глаза принадлежали нашей 8001.