Холёные руки Макса в золотых перстнях и браслетах потянулись к родному дяде, и седой благообразный генерал принял в объятья дорогого племянника:
– Мой мальчик…
Семейство, в котором все влюблены друг в друга, состоящее из отеческих лобызаний в голову, не дающее никому оступиться и выйти из круга. Их дома в несколько этажей с парчовыми стенами, высокими потолками, старинной мебелью, серебряной утварью и преданиями в несколько поколений.
И этот мудрый наставник молодёжи в парадном мундире при орденах и аксельбантах, обрадованный нежданной встречей с племянником на мраморной лестнице своего дома, куда-то опаздывал и, к сожалению, очень торопился: – Макс! Всё такой же сверкающий, напомаженный.
Наверное, по-прежнему вино, девочки, танцы?
Генерал не выпускал из чуть раздавшихся объятий Макса, держал его за плечи, и исполнительный адъютант нервно поправил очки на переносице, незапланированная аудиенция затягивалась.
– Как ваши дела, дядя? Я слышал…
– Ерунда всё, не надо забивать молодую голову нашей старческой вознёй.
Адъютант посмотрел на часы и акцентировано кашлянул. Генерал подчинённого понял:
– Слушай, Макс, я сейчас убегаю, но ты обязательно приходи, и не к сестре, а ко мне, хорошо?
Излишнее рвение столкнуло адъютанта вниз по ступеням. Генерал поцеловал Макса в лоб на прощание. А другу Макса, помнится, подающему большие надежды художнику, улыбаясь, крепко пожал руку:
– Всего доброго, молодой человек.
И сбежав, словно проскользив по ступеням, уже внизу, в холле ещё раз обернулся и помахал фуражкой:
– Обязательно заходи, сыграем пару партий, я покажу интересную защиту.
Макс смотрел вслед генералу, пощипывал серьгу в ухе и, желая потянуть очарование встречей, чуть медлил:
– Славный старикан, стремительный.
Заброшенное повзрослевшим Максом увлечение – шахматы. Украденный ими в тринадцать лет из мира беззаботной подвижности, Макс играл легко и опасно. А подающий невнятные надежды приятель, мучаясь подростковой завистью к многочисленным талантам друга, мечтая обыграть, свергнуть, насильно учился двигать фигуры, просиживал долгие вечера за дебютами, эндшпилями и четырёхходовками. Но раз за разом Макс ставил Ему неминуемый мат. И единственный достойный соперник для Макса, учитель – родной дядя, действующий генерал, проводивший с Максом длительные турниры, частенько по телефону.
Наверное, именно в эти разлучавшие художника с Максом и детскими забавами дни, праздно шатаясь по городу, юный виртуоз настенного шаржа стал серьёзно задумываться о живописи. И те первые Его альбомы для рисования, где морская пехота высаживается на пологий песчаный берег, начали требовать уже не фломастеры, но как минимум акварель. И то, что раньше казалось Ему лишь фоном для бравых гвардейцев – тучи, волны, чайки, – приобретали вездесущий, вселенский, красочный смысл.
Заброшенное повзрослевшим Максом увлечение, хотя генерал до сих пор уверен в любви и преданности обожаемого племянника к ферзям и турам.