Дверь в классную комнату Густава распахнута, но внутри никого нет. Стиин быстро шагает дальше, благодаря судьбу, что сейчас идут уроки, – ведь если б была перемена, ему не удалось бы избежать испытующих взглядов. Проходя мимо шумных подготовительных классов, он старается не замечать украшений в виде голых по осени веток и каштановых зверюшек. Недавний визит полицейских помнится ему как кошмарный сон. Отпечатки пальцев. Чувства, проснувшиеся в нем, когда до него дошел смысл сказанного визитерами. Возродившаяся надежда, смешанная с ощущением полной растерянности. Сколько уже раз они с Розой это проходили, сколько раз им приходилось возвращаться назад, к самому началу этой истории – просто теперь такого поворота они никак не ожидали. Потом говорили между собой, что раз уж так случилось, им – в первую очередь ради Густава – надо постараться быть сильными и уметь достойно принимать в том числе и мучительные потрясения, которые всегда будут подстерегать их при упоминании дочери. Независимо от того, при каких обстоятельствах это произойдет. И еще они решили, что, несмотря ни на что, им надо двигаться вперед, и хотя Стиин словно чувствует на спине взгляды каштановых зверюшек, поворачивая за угол в направлении общего зала, он дает себе твердое слово не обращать на это внимание.
Внезапно Стиин останавливается. Он не сразу понимает, что в общем зале проводят урок одноклассники Кристине, ведь давно уже их не видел. Но лица ему знакомы.
Они мирно сидят за стоящими на коричневом ковре белыми столами и работают в группах. И стоит только одному из учеников поднять на Стиина глаза, как тут же и взгляды всех остальных устремляются на него. Но никто не произносит ни слова. Замешкавшись на мгновение, он собирается пройти дальше.
– Привет!
Стиин поворачивается в сторону девочки, сидящей в одиночестве за ближним к нему столом, с тремя небольшими стопками учебников, и узнает Матильде. Она повзрослела. Стала серьезней. Одета в черное. По-доброму улыбается ему и спрашивает:
– Ты Густава ищешь?
– Да.
Он встречал ее тысячи раз – ведь она бывала у них в доме столь часто, что беседовать с нею было почти так же естественно, как с дочерью, – но теперь с трудом подыскивает слова.
– Его класс недавно прошел мимо, но они наверняка скоро вернутся.
– Спасибо. Ты не знаешь, куда они пошли?
– Нет.
Стиин смотрит на свои часы, хотя прекрасно знает, который теперь час.
– Ну ладно, подожду его в машине.
– Как у вас дела?
Стиин глядит на Матильде и пытается изобразить улыбку. Она задала ему один из самых опасных вопросов; впрочем, он слышал его так часто, что знает: главное – ответить немедля.
– Отлично. Работы многовато, но это и к лучшему. А как у тебя?
Она кивает и тоже старается улыбнуться, но вид у нее печальный.
– Мне так жаль, что я у вас давно не бывала…
– Не огорчайся, у нас все замечательно.
– Привет, Стиин. Я могу чем-нибудь помочь?
Он поворачивается к подходящему к ним классному руководителю Йонасу Крагу. Ему лет сорок пять, он в джинсах и обтягивающей футболке. Взгляд у него доброжелательный, но в то же время настороженный, испытующий, и Стиину отлично известно, почему он так смотрит на него. Случившееся с Кристине сильно отразилось на всех ее одноклассниках, и учителя постарались помочь ребятам пережить эту трагедию. При этом классный был одним из противников участия учеников класса в траурной церемонии, состоявшейся, по понятным причинам, через несколько месяцев после исчезновения Кристине. По его мнению, это в большей степени повредило бы психике детей, нежели принесло бы пользу, так как разбередило бы уже начавшую затягиваться рану, о чем он и сообщил Стиину. Между тем руководство школы решило дать ученикам возможность самим решать, участвовать в церемонии или нет. И почти все одноклассники Кристине на ней появились.
– Нет, всё в порядке. Я уже ухожу.
Он возвращается к машине, и в этот момент звенит звонок с урока. Стиин закрывает дверцу и старается разглядеть фигуру Густава среди выходящих из школы детей. Однако сына все нет. Он уверен, что поступил правильно, но встреча с Матильде снова вызвала воспоминания о визите полицейских, и у него в голове всплыли слова последнего из работавших с ними психотерапевтов о том, что горе – это утратившая свой дом любовь и нужно сжиться с этим горем и понуждать себя двигаться вперед.