Мистер Паррет был любимым наставником в школе. Он окончил Кембриджский университет, где, как известно, спортивные упражнения в большом почете. Благодаря именно его влиянию вся школа и в особенности его собственное отделение имели отличную подготовку во всех гимнастических и спортивных играх.
Он был самым терпеливым из «дрессировщиков». Все свое свободное время учитель отдавал любимому делу. Каждый день после обеда его, одетого в костюм для гимнастики, можно было встретить или на берегу реки, где он громким голосом давал наставления неопытным гребцам, или на лугу – играющим в крикет, или на руле лодки – управляющим школьной эскадрой.
Нельзя сказать, что школьники отдавали должное своему наставнику за то самопожертвование, с каким он принимал участие в их развлечениях. Он умел делать вид, будто сам наслаждается добровольно взятым на себя трудом, поэтому даже самые безнадежные из лентяев, с которыми он бился, не подозревали, что возня с ними доставляет ему, в сущности, не так уж много удовольствия.
Впрочем, мистер Паррет был вполне вознагражден за свой труд общей любовью учеников, которую он высоко ценил, и нигде он не был так популярен, как среди младших воспитанников своего отделения. Поэтому легко представить, сколь искренним было раскаяние пятерых мальчуганов после приключения на реке и с какими вытянутыми лицами они явились в назначенный час в комнату учителя.
Мистер Паррет сидел за чаем.
– Войдите, – сказал он, услышав стук в дверь. – А, вот это кто!.. Я вас встретил на реке сегодня после обеда. Все, кроме одного, из моего отделения, как я вижу.
– Да, сэр, все, кроме меня, из вашего отделения, – кивнул Тельсон и торопливо добавил: – Это моя вина, что так случилось, это я вышиб у вас весло и…
– Нет, вина моя – я же правил рулем, – перебил его Парсон.
Учитель едва сдерживал улыбку, глядя на серьезные, умоляющие лица маленьких преступников.
– Быть может, это моя вина, что я вовремя не обернулся и потому наткнулся на вас? – спросил он.
– Нет, сэр! Если бы вы и обернулись, это не помогло бы: мы опрокинули вашу лодку нарочно, – признался Тельсон.
– Нарочно? – переспросил учитель, не поверив своим ушам.
– То есть мы не знали, что это вы, – поспешил поправить товарища Парсон. – Мы думали, что это кто-то из отделения директора. Мы не сделали бы этого, если бы знали, что это вы…
– Это правда, сэр, мы бы этого не сделали, – хором поддержали его остальные.
– За кого же вы меня приняли?
– За воспитанника из отделения директора.
– За кого именно?
– Ни за кого конкретно, просто за кого-то из директорских.
– Гм, любопытно… За что вы так рассердились на отделение директора? Что оно вам сделало? – спросил заинтригованный учитель, откидываясь на спинку стула и отодвигая от себя чашку.
Вопрос был непростым, однако отвечать было нужно. Парсон покраснел и сказал не вполне твердо:
– Отделение директора… Там все мальчишки такие дрянные, сэр!
Тут Тельсон больно ущипнул своего друга. Тот принял предостережение и поспешил поправиться:
– То есть не то что дрянные, а только они нас не любят… И мы их не любим.
– Почему же вы считаете, что они должны вас любить? – спросил учитель.
Мальчики стали в тупик. Они ни разу не задавали себе этот вопрос и, не имея готового ответа, молчали.
– Выслушайте меня, – сказал мистер Паррет. – Я недоволен вами и накажу вас. Я сержусь на вас не за то, что вы меня опрокинули. Вы говорите, что сделали это по ошибке, и я вам верю. Я накажу вас и не за то, что вы опоздали к перекличке, – это дело капитана. Я накажу вас за то, что вы ссоритесь с товарищами. Мальчиков, которые сами всем надоедают, а потом жалуются, что их не любят, не должно быть в порядочной школе. Счастье еще, что ваша глупая выходка закончилась так благополучно, – могло выйти гораздо хуже. Вот вам наказание: всю следующую неделю я запрещаю вам кататься по реке, а до конца учебного года вы будете ходить на реку только с разрешения капитана или с кем-нибудь из старших. Можете идти!
Мальчики повернулись было к двери, как вдруг учитель прибавил:
– Тельсон, Парсон и Лаукинс, задержитесь-ка.
Три мальчика стояли у стола, недоумевая, зачем их оставили. Учитель обернулся к ним с каким-то новым выражением лица и спросил другим, «добрым», как подумал Парсон, голосом:
– Если не ошибаюсь, это вы трое бросились за мной в воду?
– Мы, сэр. Парсон прыгнул первым, – ответил Тельсон.
Учитель встал с места и, ни слова не говоря, пожал руку каждому из мальчиков – к их величайшему удивлению.
– Теперь можете идти. Спокойной ночи, – сказал он.
– Спокойной ночи, сэр, – и мальчики вышли.
Идя вдвоем по длинному коридору, Парсон и Тельсон долго не находили слов для выражения своих ощущений. Наконец Тельсон сказал:
– Какой странный этот Паррет!
– И добрый, – прибавил Парсон.
– Да. А с катанием по реке придется-таки проститься на целую неделю… Ужасно досадно!
– Да. А потом изволь всякий раз спрашивать разрешения. Уж лучше совсем не кататься, – заметил Парсон.
– Что-то скажет нам завтра Риддель? Побранит только или расправится тростью, как делал Виндгам? – спросил Тельсон.
– Где ему! Не решится… Скорее всего, просто оштрафует проклятыми стихотворениями. Ох, уж эти мне штрафы! На этой неделе я целых четыре заработал.
– А я три… Ну, да что вперед загадывать! Авось все обойдется. Утро вечера мудренее.
На этом философском замечании друзья расстались. Парсон прошел в свою комнату, а Тельсон отправился в свое отделение через двор, где ему пришлось пустить в ход всю свою ловкость, чтобы не попасться на глаза двум классным капитанам, которые ходили по двору «нарочно», как был уверен Тельсон, чтобы проследить за ним.
В этом он, однако, ошибался: классные – Джилкс из отделения директора и Силк из отделения Вельча – вышли просто подышать воздухом и потолковать на свободе. Они вовсе и не думали о Тельсоне.
– Я его ненавижу, – заявил Джилкс.
– Кого только ты не ненавидишь! – засмеялся Силк.
– Это правда, я многих не люблю, но ни к кому не чувствую такой антипатии, как к Ридделю.
– Положим, Риддель действительно не слишком симпатичен, но не знаю, можно ли его ненавидеть – он такой смирный…
– В том-то и беда, что он смиренник! Я дорого бы дал, чтобы подметить за ним хоть какой-нибудь грешок и отплатить ему за его отвратительное важничанье… Как ты думаешь, что он сделал как-то раз, когда еще и не думал, что будет капитаном? Он прочел мне проповедь перед целым классом!
– За что?
– За то, что я бранился… Положим, довольно крепко, но вовсе не с ним, а с другим. Какое ему дело до того, как я выражаюсь?
– Но ведь и Виндгам не позволял браниться, – заметил Силк.
– Правда. Но Виндгам имел на это право.
– Что же сказал тебе Риддель?
– Да я уж не помню. Он сказал… Ну, словом, сделал мне форменный выговор, как какому-нибудь мальчишке!
– Ха-ха-ха! Это на него похоже, – засмеялся Силк. – Я согласен с тобой: в сущности, он нахал, хоть и тихоня.
– Ну, я приму меры, чтобы это не повторялось, – сказал Джилкс. – Пусть только попробует еще раз сунуть нос в мои дела, уж я его проучу!
– Как же?
– Поколочу его.
– И сделаешь глупость. Если хочешь расквитаться с ним, то лучше его же монетой.
– Что ты хочешь этим сказать?
– Вот что: следи за ним хорошенько, пока не поймаешь его на чем-нибудь таком… Словом, на чем-нибудь недозволенном, и тогда…
– В том-то и дело, что этого тихоню не поймаешь – он страшно осторожен! – перебил приятеля Джилкс.
– Конечно, с его стороны очень невежливо не давать нам случая подкараулить его, когда нам этого хочется! – расхохотался Силк. – Но ничего! Каким бы добродетельным он ни был, не может быть, чтобы за ним не водилось каких-нибудь грешков. Ты только следи в оба. Тебя он не заподозрит, так как ты в одном с ним отделении. Рано или поздно мы все-таки подставим ему ножку!
– Пожалуй, ты прав. С этого дня я начинаю караулить. Кстати, Ферберна я тоже недолюбливаю: ты ведь знаешь, они с Ридделем друзья, одного поля ягодки!
– А Ферберн-то чем тебя обидел?
– Он на меня злится. Как тебе известно, он сейчас капитан нашей шлюпки, и я знаю, что он решил исключить меня из числа гребцов.
– За что?
– Он говорит, что я ленюсь!
– Я слышал, что на вашей шлюпке сильные гребцы, у вас есть все шансы выиграть гонки, несмотря на отсутствие Виндгама, – заметил Силк.
– Это правда. Только если я останусь в команде, то постараюсь, чтобы приз она не взяла, – ответил Джилкс.
– А, понимаю! Верно, ты, как и я, держишь пари на деньги за шлюпку Паррета?
– Нет, пари я не держу, но все-таки хочу, чтобы выиграла шлюпка Паррета, потому что в ней Блумфильд. Если шлюпка Паррета возьмет приз, то будет больше шансов, что на будущий год Блумфильда назначат главным капитаном. А при нем нам, классным капитанам, будет сущее раздолье.
– Да, Блумфильд малый покладистый.
– Его легко водить за нос – стоит только польстить ему вовремя, – подтвердил Джилкс.
– Эге! Да мы с тобой, я вижу, пара! Умеем обделывать свои делишки, – усмехнулся Силк.
И это была чистая правда: оба они были на дурном счету как у учителей, так и у товарищей, и недаром, как скоро увидит читатель.
На следующий день между классными капитанами происходил такой разговор.
– Знаете, джентльмены, кажется, я нашел выход из этого трудного положения! – радостно воскликнул Эшли. – Если нам велят называть главным капитаном Ридделя, ничто не мешает нам в действительности считать капитаном другого.
– Что ты хочешь этим сказать?
– Он хочет сказать – и, по-моему, это недурная мысль, – что если Блумфильд согласится взять на себя обязанности капитана, то мы будем обращаться к нему со всеми школьными делами. И если это будет признано всей школой, то все пойдет так, как будто бы Блумфильд и был назначен директором, – объяснил Гейм.
– Конечно, я готов быть полезным школе, но навязываться в капитаны мне не хотелось бы, – сказал Блумфильд, до сих пор молчавший.
– Тебе и не придется навязываться, – отозвался Эшли.– Это уж наше дело! Я уверен, вся школа будет просить тебя об этом.
Блумфильд не мог противостоять лести. Раз ему говорили, что он – последняя надежда школы и что он поступит благородно, занимаясь делами школы после той несправедливости, какую проявил по отношению к нему директор, он считал своим долгом пожертвовать собой и тем самым отблагодарить своих поклонников.
– Школа и так уже считает тебя главным, – заметил Гейм. – Слышал, как вчера на реке «мартышки» кричали тебе «ура»?
– Слышал.
– Ясно, что тебя будут слушаться больше, чем любого другого.
– Я знаю, что многие директорские думают так же, как и мы, но все они так преданы своему отделению, что скорее примирятся с Ридделем, чем допустят, чтобы капитаном был парретит, – сказал Типпер.
– Тем не менее настоящий капитан все-таки из отделения Паррета, – возразил Вибберли. – Я с нетерпением жду гонок: после них все выяснится. Когда наша шлюпка возьмет приз, директорские поневоле присмиреют!
– Еще неизвестно, чья шлюпка победит, – заметил Блумфильд. – Директорские тоже неплохо работают.
– Работают, но из-под палки, – покачал головой Гейм. – Я скорее готов поставить на шлюпку Вельча, чем на директорскую. У них только один Ферберн относится к делу как следует. Я еще удивляюсь, как они не взяли гребцом самого Ридделя…
Все расхохотались при одной мысли о подобной нелепости. Потолковав минут пять в том же духе, мальчики разошлись.
– Кстати, – сказал Гейм Эшли, когда они выходили, – завтра открытие нашего школьного парламента. Я думаю предложить в председатели Блумфильда. Поддержишь меня?
– Само собой, – ухмыльнулся Эшли.