Кто будет школьным капитаном? Этот вопрос никому не приходил в голову до тех пор, пока не уехал Виндгам. Школьники до того привыкли к старому порядку вещей, продолжавшемуся целых два года, что мысль о подчинении кому-нибудь другому, кроме «старины Виндгама», казалась им просто дикой. Но так или иначе, а с отъездом Виндгама пришлось примириться с этой мыслью и решить вопрос, кому занять его место.
С незапамятных времен капитаны в Виллоуби были тем, что называется «на все руки мастер». Должно быть, в местном воздухе было что-то такое, что одинаково способствовало как развитию мускулов, так и успехам в науках, потому что три последних капитана соединяли в своем лице первого ученика и главу клуба спортивных игр – две совершенно разные роли.
Лучшим из троих бесспорно был Виндгам: он далеко опережал своих товарищей и по древним языкам, и по математике. А такого гребца, такого игрока в крикет не было во всей школе! Оба его предшественника тоже были первыми учениками. И хотя в спортивных играх они не первенствовали, их мастерство давало им право на столь почетное место. Таким образом, в памяти настоящего поколения капитаны школы целых пять лет были первыми во всем. И вдруг оказалось, что этот порядок вещей может нарушиться…
Вторым учеником после Виндгама считался Риддель, юноша сравнительно неизвестный, приехавший в Виллоуби из другой школы два года тому назад. О нем знали только, что он очень застенчив, слаб физически и редко принимает участие в спортивных играх, а также что у него очень мало друзей и что он никогда не вмешивается в общественные дела школы. Злые языки уже давно окрестили его «святошей».
Вообще говоря, Ридделя в школе не любили. Таков был юноша, которому, согласно «букве закона», то есть как первому ученику, принадлежало теперь лидерство. Вряд ли нужно говорить, с каким отчаянием встретила школьная молодежь это известие.
– Не может быть, чтобы директор назначил Ридделя! Риддель – капитан школы? Ведь это курам на смех! Уж лучше сразу закрыть школу, – сказал Эшли, когда вечером того же дня в своей комнате обсуждал этот вопрос с Котсом.
– Назначение капитана не зависит от личного вкуса директора, – возразил Котс.
– Как не зависит? Разве есть такой закон, по которому первому ученику должно принадлежать капитанство, даже если он не умеет держать весла и не может пробежать и сотни ярдов?
– Положим, что нет. Только… кто же будет главным, если не Риддель?
– Как кто? Понятно, Блумфильд! Он самый подходящий парень. Все хотят, чтобы он был капитаном.
– Но он чуть ли не последний в своем классе…
– Что ж за беда? Фельтон ничего не смыслил в гребле, однако, пока он был главным, он же командовал и школьной флотилией…
Тут в комнату вошел третий классный капитан.
– Послушай-ка, Типпер, что тут несет Котс! Он уверяет, что Риддель будет школьным капитаном, – обратился к вошедшему Эшли.
Типпер расхохотался:
– Вот было бы забавно! Представь себе Ридделя, отстаивающего интересы школы на июньских шлюпочных гонках или на мартовских бегах!.. Верно, Котс так думает, потому что он из отделения директора. Напрасно, друг мой Котс! Увидишь, что скоро мы, парретиты, победим вас, директорских…
– Уж не метишь ли ты в главные? – спросил Котс Типпера с язвительной улыбкой.
Типпер рассердился. Он отлично играл в крикет и хорошо бегал, но учился плохо. Всем было известно, что он с трудом перешел в шестой класс. Поэтому слова Котса сильно его задели, и он ответил с раздражением:
– Что ж, я думаю, что в должности капитана я был бы не хуже любого из вас, директорских. Но если хочешь знать правду, то я говорил не о себе, а о Блумфильде.
– Вот и я говорю то же самое, – подхватил Эшли. – Но Котс доказывает, что Блумфильд не может быть капитаном, потому что он плохой ученик.
– Вздор! – отрезал Типпер. – Не все ли нам равно, будет капитан первым или двадцатым в своем классе? Лишь бы он был первым во всем остальном! Я не понимаю, как директор может даже колебаться в своем выборе…
К такому выводу пришли вильбайцы почти на всех советах, собиравшихся в этот день повсеместно. К этому заключению пришел и сам Блумфильд.
– Вы понимаете, друзья, что меня нисколько не интересует капитанство само по себе, – говорил он своим ближайшим товарищам в тот же вечер после уроков. – Я знаю, как нелегко быть капитаном: все к тебе лезут со всяким вздором, а ты за все отвечай. С одними «мартышками» хлопот не оберешься: того накажи, этих помири… Но, разумеется, я займу эту должность, если все найдут, что это требуется для пользы школы.
– Я надеюсь, что если директор сам не догадается, до какой степени Риддель и капитанство не вяжутся между собой, то у Ридделя хватит ума отказаться. Я не думаю, чтобы это его особенно привлекало, – заметил Портер.
– Конечно, нет, – подхватил Блумфильд. – Однажды я слышал, как он говорил, что очень жалеет Виндгама и ни за что не хотел бы оказаться на его месте, особенно в те дни, когда идет подготовка к экзаменам.
– По-моему, проще всего пойти к Ридделю, сказать ему прямо, что мы обо всем этом думаем, и попросить его, чтобы он отказался от должности, – предложил Гейм.
– Конечно, это будет очень прямо, но нельзя сказать, чтобы вежливо, – засмеялся Портер.
– Какая тут вежливость, когда дело идет о судьбе школы! – проворчал Гейм. – Риддель не обидится: он сам должен понимать, что как капитан никуда не годится. Его ни в грош не будут ставить!
– Это правда, – согласился Блумфильд и добавил со скромной улыбкой: – Надеюсь, никто из вас не считает меня хвастуном, но мне кажется – говорю это по совести, – что я уж во всяком случае лучше Ридделя сумел бы сохранить в школе дисциплину и порядок.
Блумфильду очень хотелось попасть в школьные капитаны, хотя он тщательно скрывал это не только от других, но даже от себя самого.
– Еще бы! Недаром все в один голос называют тебя и говорят, что не хотят никого другого! – сказал Вибберли, известный подлипала, который в последнее время сильно заискивал перед Блумфильдом.
– Воображаю, как хорош будет Риддель в роли верховного судьи! – со смехом заметил Гейм. – Хотел бы я взглянуть, с каким лицом он будет наказывать кого-нибудь из «мартышек». Я думаю, он первым делом в обморок упадет!..
– Или возьмет преступника в свою комнату и вместе с Ферберном и всей этой компанией святош начнет его отчитывать. Бедные «мартышки»! – с комическим вздохом отозвался Джилкс, классный капитан из отделения директора, не слишком приятный юноша с кошачьими манерами.
– Да уж! Я предпочел бы, чтобы Блумфильд поколотил меня раз двадцать, чем выслушать одну проповедь этого плаксы Ридделя, – поддакнул Вибберли.
– Я думаю, что никто не имеет права называть Ридделя плаксой, – вмешался вдруг Портер. – Он хороший малый и, наверное, сумеет постоять за себя не хуже каждого из нас. А что он не силач и не любит физических упражнений, так он этого и не скрывает, и, наконец, в этом нет никакого преступления.
– Ай да Портер! Настоящий проповедник! – не вполне естественно захохотал Вибберли.
– Портер прав, – нахмурившись, сказал Блумфильд. – Ридделя не за что бранить. Я только нахожу, как и остальные, что он слишком мало известен, чтобы стать капитаном, и что на эту должность нужен человек, который… которого все знали бы и уважали… Однако хватит об этом! Скоро все решится. А пока, Гейм, не прокатиться ли нам еще разок по реке? Утром ты не слишком много наработал. Что ты на это скажешь?
Гейм вздохнул и покорно ответил:
– Ладно.
Друзья принялись разыскивать своего рулевого – нашего знакомца Парсона. Но это оказалось делом нелегким. Мальчика не было ни в классных комнатах, ни в коридорах. Никто не видел его после окончания уроков…
Не найдя Парсона в его собственном отделении, Блумфильд и Гейм, естественно, отправились в отделение Тельсона. Но и там его не было, и – странное дело – не было и самого Тельсона. Но еще более странным было то, что, как показали розыски, кроме Парсона и Тельсона, недоставало еще пятерых мальчуганов из отделения мистера Паррета. В результате Блумфильд и Гейм пошли на реку вдвоем, взяли рулевым сына сторожа и перестали думать о Парсоне и его компании.
Между тем таинственное исчезновение семерых мальчиков объяснялось очень просто. Наступившее в школе временное междувластие, послужившее причиной чудесного избавления Парсона от рук правосудия, подало ему и его верному другу блестящую мысль достойным образом отпраздновать это редкое в школьной хронике событие. А отпраздновать было чем. Уже давно младшие воспитанники отделения мистера Паррета жаждали свести кое-какие счеты с младшеклассниками отделения мистера Вельча.
Долг был давнишний: еще в середине Великого поста вельчиты ни с того ни с сего поколотили парретитов, да и сегодняшнее оскорбление, нанесенное Парсону на реке, нельзя было спустить им с рук. Надо сказать, что парретиты гордились своей аккуратностью в счетах. Поэтому их очень огорчало то, что до сих пор обстоятельства, над которыми они не были властны (другими словами – страх перед Виндгамом), мешали им расквитаться с обидчиками.
И вот наконец представился прекрасный случай свести счеты. Главного капитана нет, значит, они ничем не рискуют (потому что самое большее, что может сделать классный капитан, – оштрафовать пятью-шестью страницами стихотворений, а ведь это сущие пустяки!). А раз они ничем не рискуют, то, разумеется, грешно терять драгоценное время.
Поэтому Парсон и еще пятеро фагов из отделения мистера Паррета, с подкреплением в лице Тельсона из директорского отделения, не откладывая в долгий ящик отправились с деловым визитом в отделение мистера Вельча. По этой причине Блумфильд и Гейм и не смогли найти себе рулевого в отделении мистера Паррета…
Мы сейчас узнаем, что делали юные парретиты в отделении мистера Вельча. Но прежде следует дать краткую характеристику этого отделения.
Отделение мистера Вельча считалось самым буйным во всей школе. Младшие его воспитанники, когда поднимали шум, шумели так, как не смогли бы оба других отделения, вместе взятые. Все самые непозволительные шалости в школе исходили из отделения мистера Вельча. Вельчиты систематически досаждали и учителям, и товарищам. Сами они считали себя обиженными. Действительно, за последние пять-шесть лет ни одна награда, ни один приз не попадали в отделение мистера Вельча. Почему – этого вельчиты не понимали и считали, что весь мир ополчился против них, а потому воевали со всем миром. Впрочем, это им не мешало ссориться и между собой. Все отделение распадалось на враждебные кучки, раздорам не было конца. Старшие воспитанники вечно грызлись между собой и не обращали внимания на младших, а те делали, что хотели.
В описываемый вечер в отделении мистера Вельча, в комнате, занимаемой Кьюзаком и Пилбери, шел пир горой. Накануне вечером капитан Кьюзак, прощаясь с сыном, подарил ему пять шиллингов5. Само собой разумеется, что на следующий день во время большой перемены Кьюзак-младший сбежал из школы в Шеллпорт – местечко в полумиле от школы, – захватив с собой пустую картонку, и вернулся с той же картонкой, битком набитой всевозможными лакомствами. Тут были и мятные пряники, и орехи, и засахаренные сливы, и баночка с шербетом, и леденцы, и копченые сельди. Весть о покупке Кьюзака мигом разнеслась по всему отделению, и в результате Кьюзак внезапно приобрел необыкновенную популярность среди товарищей. С большим трудом ему удалось благополучно донести картонку до своей комнаты.
Там, посоветовавшись предварительно со своим другом Пилбери, Кьюзак решил в тот же день после уроков устроить вечеринку и пригласить на нее четверых своих приятелей: Куртиса, Филпота, Моррисона и Моргана.
Разумеется, эти четыре счастливца приняли приглашение с восторгом. Понятно также, что все остальные, не удостоившиеся этой чести, очень обиделись на Кьюзака и сочли его скаредом.
Если точность есть признак вежливости, то в этот вечер Куртис, Филпот, Моррисон и Морган оказались самыми вежливыми молодыми людьми во всей школе. С последним ударом колокола, возвестившего об окончании уроков, они уже были в комнате Кьюзака.
– Очень мило с твоей стороны, дружище, что ты позвал нас, – сказал один из гостей, с нежностью наблюдая за распаковкой картонки. – Что у тебя тут?
– Разные разности: орехи, пряники, засахаренные сливы…
– Сливы! Ах, какая прелесть! Где ты их достал?
– В новой лавке. В старой ничего нет, кроме изюма с миндалем и тому подобной ерунды.
– И сельди! Вот это славно! – заметил Морган, любивший основательно закусить.
– Нельзя же без существенного, – деловым тоном отозвался хозяин. – Только вот горе – сковородки-то у нас нет. Не знаю, на чем мы их будем жарить.
– А на твоей грифельной доске разве нельзя? – придумал Куртис.
– Оно бы можно, да у меня на ней записано решение геометрической задачи, которое я еще не успел переписать в тетрадку, – ответил Кьюзак.
– Досадно… Как же нам быть с селедками?
– Я придумал, друзья! – воскликнул вдруг Филпот. – В лаборатории есть чудесная кастрюлька – та, в которой разводят фосфор и всякую всячину для опытов. Лаборатория сейчас не заперта – я видел, там занимаются шестиклассники. Так я мигом сбегаю и притащу вам эту кастрюльку!
– Но ведь она грязная! Отравишься еще, чего доброго, – заметил благоразумный Пилбери.
– Пустяки! Мы ее вымоем и выжжем.
С этими словами Филпот скрылся. Остальные, чтобы не терять времени, занялись растопкой камина.
Прошло пять минут, потом десять, а Филпот не возвращался. Это было очень странно, так как лаборатория была на том же этаже, в конце коридора. Камин горел ярким пламенем, угощение было разложено по тарелкам.
– Куда он запропастился? – не выдержал Куртис. Ему не так хотелось селедки, как мятных пряников, но он понимал, что нельзя приниматься за десерт до основного блюда.
– Уж не наделал ли он какой беды в лаборатории и не досталось ли ему от шестиклассников? – пришло в голову Кьюзаку.
– Да что нам его ждать? Начнем без него! – предложил Куртис, умильно поглядывая на пряники.
И начали бы, если бы было на чем поджарить сельдей.
– Давайте съедим их сырыми. Не все ли равно? – Куртису было, конечно, все равно, так как сельди были для него делом второстепенным, но Морган, любитель серьезной еды, решительно воспротивился такому варварскому предложению.
– Нет, это не годится, – заявил он. – Уж лучше я схожу к экономке и попрошу вилки. Насадим рыбины на вилки и поджарим прямо на огне – еще вкуснее будет!
И он вышел. Прошло еще несколько минут. Гости стояли вокруг стола, нетерпеливо постукивая об пол каблуками и глядя жадными глазами на аппетитно разложенные на столе яства.
Хозяин достал откуда-то из угла однозубую вилку и стал было жарить селедку, но вилка оказалась слишком коротка. Кьюзак обжег себе руку, уронил селедку в огонь, рассердился и наконец воскликнул:
– Да что с ними приключилось, в самом деле? Таких молодцов только за смертью посылать, право! Пойду-ка я сам…
Кьюзак вышел – и тоже пропал.
– Однако это становится скучным, – объявил Кур-тис после трех минут общего тягостного ожидания. – Не приняться ли нам за пряники? В сущности, ведь все равно, с чего начинать – с селедки или с пряников. Жаль будет, если пряники зачерствеют…
Ему ничего не ответили. Пилбери задумчиво отломил кусочек пряника и положил в рот. Моррисон зевнул.
– Претяжелая, должно быть, эта кастрюля – трое донести не могут! – пошутил Куртис.
– Погоди, кажется, идут, – прервал его Моррисон.
Куртис выскочил в коридор, Моррисон за ним.
Пилбери услышал за дверью топот нескольких пар ног, шум борьбы и крик Куртиса:
– Сюда, Пил! Выручай!
Пилбери высунулся за дверь, недоумевая, что могло случиться с его товарищами. Вдруг чьи-то цепкие руки схватили его за плечо и выдернули из комнаты с такой силой, что он стукнулся головой о противоположную стену коридора. Затем мимо него в пустую комнату прошло несколько фигур. Пилбери узнал в лицо только Парсона и Бошера, но, разумеется, догадался, кто были остальные.
Дверь с треском захлопнулась, щелкнул замок. Прощайте, пряники, шербет и сливы!
Пилбери, Моррисон и Куртис, очутившись втроем в темном коридоре, не сразу пришли в себя. Вдруг с трех разных сторон они услышали три знакомых голоса. Филпот кричал из лаборатории: «Отоприте!» и неистово стучал в дверь. Морган кричал из собственной комнаты, где тоже сидел взаперти, а голос Кьюзака слабо доносился откуда-то издали – как потом оказалось, из умывальной.
Только тут бедные вельчиты поняли всю глубину своего несчастья. Однако у них хватило присутствия духа освободить товарищей и напасть на неприятеля объединенными силами.
Но осада не увенчалась успехом: враги прочно засели в крепости. Осаждающие тщетно ломились в дверь, грозили, даже просили – в ответ раздавался лишь вызывающий смех.
– Не стесняйтесь, друзья, будьте как дома, – говорил в комнате чей-то знакомый голос, но у говорившего рот был так набит, что трудно было сказать точно, кому именно он принадлежит. – Чудесные сливы! Бошер, возьми себе еще, не стесняйся!
– И сельди недурны. Кьюзак, почем ты платил за селедку?
Этот голос несомненно принадлежал Парсону.
– Жаль только, что мы доску твою немножко испортили, – продолжал первый голос. Говоривший успел проглотить то, что у него было во рту, и осаждавшие узнали голос Тельсона. – Очень уж спешили к тебе в гости и не успели захватить сковородку. Прости, друг любезный!
Громкий хохот осажденных встретил эту шутку. Осаждавшие же принялись в бессильной ярости колотить кулаками в дверь. Кьюзак наклонился к замочной скважине и закричал дрожащим от гнева голосом:
– Воры! Негодные мальчишки! Сейчас же выходите из моей комнаты!
– Погоди, неловко вставать, не закончив ужин, – ответил ему Тельсон.
– Смотри, Тельсон, доберусь я до тебя!
– Ха, когда это еще будет! А вот до твоих селедок мы уже добрались…
Наступила короткая пауза. Вдруг Пилбери закричал испуганным голосом:
– Директор идет!
– Напрасно, голубчик! Не попадемся мы на эту удочку. Директор уехал в Шеллпорт, я сам видел, – послышался в ответ спокойный голос Парсона.
– А раз так, я сейчас же иду жаловаться на вас капитану! – объявил выведенный из терпения Кьюзак.
– Сделай милость! Только вот беда – капитана-то у нас нет! – соболезнующим тоном ответил Парсон и дружелюбно прибавил: – Да вы не волнуйтесь, джентльмены: мы не все съедим, и вам немного останется…
Убедившись, что переговоры ни к чему не приведут, осаждающие затихли. Распростившись с мечтой о вкусном ужине, они перешли к выжидательной тактике, утешаясь тем, что когда-нибудь неприятель должен же будет выйти из крепости, и тогда настанет их черед действовать.
Но осажденные продумали свой набег во всех деталях и заранее позаботились об отступлении. План был прост: часть войска отвлечет внимание неприятеля, то есть будет болтать, стучать посудой, вообще делать вид, что ужин все еще продолжается. А остальные тем временем потихоньку отставят стол и скамью, загораживающие дверь, а затем по сигналу все бросятся в коридор и пробьют себе дорогу кулаками.
Сказано – сделано.
Ужин затянулся, поэтому у осаждающих уже ныли ноги от усталости. Вельчиты прислонились к двери, в угрюмом молчании ожидая конца пира.
Филпот и Куртис уже подумывали, не сесть ли им на пол, как вдруг дверь распахнулась (надо сказать, что она отворялась внутрь) и трое из осаждающих – Кьюзак, Куртис и Пилбери – повалились на пол, прямо под ноги осажденным. Те, перепрыгнув через распростертые тела, выскочили из крепости плотной кучкой – по всем правилам военного искусства – и пустились бежать к своему лагерю.
Моррисон, Филпот и Морган попытались перерезать им путь, но были отброшены с потерями. С торжествующим смехом парретиты добежали до лестничной площадки, и их преследователи имели удовольствие наблюдать, как они один за другим съехали по перилам и как ни в чем не бывало попарно отправились в свое отделение.