Клэр заявилась разодетая в пух и прах: на ней солнечные очки от “Гуччи” и джинсы за триста долларов. Лейни ушла всего несколько часов назад, и я только-только очнулся от короткого посткоитального забытья. Я сижу на крыльце и ем хлопья “Кэп-н-Кранч” прямо из коробки, пока не начинает ломить зубы. Каким бы ни был секс – хорошим или неудачным, супружеским или на стороне, проснувшись, я всегда хочу жрать. Клэр стремительно проезжает по подъездной дорожке, так что кролики в панике бросаются врассыпную, и очень резко тормозит; я слышу визг тормозов, но ей как-то удается не сломать шею. Клэр водит машину так же, как живет – одинаково азартно, нетерпеливо и неумело.
– Дуг, какого хрена! – кричит она, поднимаясь на крыльцо с таким видом, будто дом принадлежит ей. Я не принимаю этого на свой счет. Клэр всегда такая. Она командовала, даже когда мы были у мамы в животе. Клэр на две минуты старше меня; она живое доказательство того, что наша ДНК ярче воплотилась в женской половине семьи: густая грива темных волос, блестящих, как в рекламе шампуня, безупречная смуглая кожа, глаза цвета вечернего неба и многозначительная кривая ухмылка, которая, если нужно, без труда превращается в ослепительную широкую улыбку. Мать хотела, чтобы Клэр снималась в кино, и поэтому, разумеется, Клэр вряд ли когда этого захочется. У меня такие же волосы, кожа и глаза, но все это выглядит так, будто было подобрано случайно, как попало, словно резиновые детали лица Мистера Картофельная Голова[14], которые никогда толком не складываются в единое целое. Клэр говорит, что у нее есть ум и красота, а у меня – запчасти на случай, если что-то выйдет из строя.
– Я целый день пытаюсь тебе дозвониться! – орет она. – Какого хрена ты не подходишь к телефону?
– Я запустил им в дерево.
Она взглянула на меня.
– Я ее знаю?
– Это была мама.
Клэр кивает.
– В следующий раз просто скажи ей, что тебе еще кто-то звонит, и повесь трубку. У меня это срабатывает.
– Постараюсь запомнить.
– Я звонила и на городской.
– Ну да. Я никогда к нему не подхожу.
– Не свисти, Дуг, – она смотрит на меня суровым взглядом. – Ты не имеешь права запираться от меня – после того, что произошло.
– Ради всего святого, ты когда-нибудь забудешь об этом?
– Ты пытался покончить с собой.
– Я просто заснул в ванной.
– У тебя был передоз.
– Обычное снотворное. Я просто немного переборщил.
– Типа того, что полпузырька – слишком много.
– Забудь об этом, Клэр. Ты хуже мамы. Вы выдумали, что я пытался покончить с собой. Вовсе нет. Поверь мне. Я-то знаю.
– Может, ты и знаешь, но ты не видел, как копы выламывают входную дверь и вытаскивают тебя из ванны. Тебе было не до этого – у тебя остановилось сердце.
– Хватит, Клэр.
– Черт подери, ты был синий!
– Несчастный случай.
Она отворачивается и растроенно качает головой. Если честно, я даже не помню тот вечер. В моей голове боролись выпивка и снотворное, и проснулся я в больнице, испытывая беспричинное чувство радости: я был даже не в силах вспомнить, какой сейчас месяц.
– Остановимся на том, что каждый остается при своем, – произносит Клэр, завершая наш спор. Сменить тон ей так же легко, как снять шляпу.
– Я куплю новый телефон, – заявляю я. Это самая большая уступка, на которую я готов пойти.
– Я тебя опередила, братишка, – Клэр лезет в сумку и бросает мне разноцветную коробку. – В нем есть камера, он показывает кино и чего только не делает – наверно, даже забирает вещи из химчистки. И я не отстану, пока ты его не включишь.
– Спасибо.
– И не швыряйся им. Он стоит почти пять сотен.
– Договорились.
Сделав дело, Клэр наклоняется и целует меня в щеку.
– Что новенького в приюте скорби?
– Да все по-старому.
– Твоя последняя статья заставила меня плакать.
– Прости.
– Нет. Здорово написано. Мама прилепила ее на холодильник.
Наша мать держалась того строгого принципа, что на стальную дверь нашего холодильника “Сабзеро” вывешиваются только работы на “пять с плюсом”. Когда мы учились в школе, работы Клэр и Дебби всегда висели на двери холодильника; мои же контрольные, кроме первых диктантов, написанных на “отлично”, там никогда не появлялись.
Думаю, тебе можно поставить пятерку за грусть и одиночество.
– В этом я отличник.
Клэр нежно улыбается и хватает меня за волосы, чтобы посмотреть мне в глаза. В уголках ее глаз я замечаю мелкие морщинки, раньше их не было. Тех, кого любишь, видишь такими, какими ты их запомнил, но изредка смотришь на них отстраненно, и в эти считаные секунды, пока мозг изо всех сил пытается приспособиться к новой действительности, что-то в тебе сворачивает с дороги и, вереща, кубарем катится с обрыва.
– Мы стареем, – замечаю я.
– Пошел ты на хрен. Только не я! – Глаза Клэр превращаются в щелочки. – Эй, – произносит она. – Ты выглядишь так, будто недавно трахался.
– Что?
– Наша близнецовая телепатия подсказывает мне, что ты таки натянул крошку с мясным рулетом.
– Между нами нет никакой телепатии близнецов.
– Ну конечно, есть, просто она незаметна, как… прозрачный лак для ногтей.
Я ухмыляюсь.
– Как… центральная система кондиционирования.
– Как… пузырьки белого вина.
– Как… австралийский акцент Мэла Гибсона в “Смертельном оружии”.
Клэр смеется и наклоняется ко мне, так что мы оказываемся лицом к лицу, она пристально смотрит мне в глаза, пока я не отворачиваюсь. Она единственная, кому я могу сейчас смотреть в глаза, но все равно за все двадцать девять лет мне ни разу не удалось ее пересмотреть.
– Ни хрена себе, ты и правда ее трахнул! – радостно кричит Клэр. – Неудивительно, что я не могла тебе дозвониться. Ты натягивал озабоченную домохозяйку!
– Хватит, а? – прошу я, оглядываясь по сторонам.
Но Клэр веселится вовсю:
– Дуги, ты бабник!
Я откидываюсь на спинку качелей и отрицательно мотаю головой.
– И на чем я прокололся?
– Элементарно, братишка, – поясняет она, садясь рядом со мной. – У тебя на ухе губная помада, футболка надета наизнанку, волосы всклокочены – классический случай!
– Да ладно, – говорю я с сомнением. – Я всегда так выгляжу.
– Ну хорошо. Тогда вспомни о телепатии близнецов.
Она берет несколько хлопьев “Кэп-н-Кранч” из моей коробки и засовывает в рот.
– Ты и красотка с мясным рулетом, – говорит Клэр и смеется. – Вот умора!
– Обхохочешься.
Ее смех затихает. Клэр кладет мне голову на плечо, а это значит, что ей нужно мне что-то сказать. Она всегда так поступает, когда у нее проблемы, и за эти годы ее голова продавила у меня на плече ямку – как вода, которая сотню лет капает на камень. Я каждый раз представляю, что вот так мы с ней, должно быть, лежали в утробе; в трудные моменты мы снова, как два эмбриона, сворачиваемся калачиком.
– Молодец, – мягко произносит Клэр, поглаживая мою ладонь большим и указательным пальцами. – Я думаю, это прогресс.
– Это адюльтер.
– Ты не женат.
– Но она замужем.
– У тебя что, своих проблем мало, что ты еще и о ней беспокоишься?
Клэр лизнула палец и вытерла что-то с моей щеки – должно быть, помаду Лейни.
– Это и моя проблема.
– А вот и нет. Твоя проблема в том, что после смерти Хейли ты перестал жить. Пробуждение полового влечения – первый добрый знак за долгое время. Это не проблема, а повод для праздника – вот что это такое. Мне не терпится рассказать об этом маме.
Я смеюсь, но потом быстро спрашиваю:
– Ты ведь шутишь, правда?
С Клэр если и можно быть в чем-то уверенным, то лишь в том, что с ней ни в чем нельзя быть уверенным.
– Посмотрим на твое поведение, – отвечает она, пожимая плечами. – И как это было?
– Не знаю. Кажется, я до сих пор в шоке.
– Дуги, Дуги, Дуги. Когда же ты научишься отключать верхнюю головку, чтобы она не мешала нижней? – она вздыхает. – Иногда мне жаль, что я не мальчик.
– Иногда мне кажется, что так оно и есть.
– Подходящая мысль, чтобы сменить тему.
– И о чем ты хочешь поговорить?
– Я беременна.
От этой новости мои глаза округляются.
– Здорово, Клэр. Поздравляю.
Она кивает, не убирая головы с моего плеча.
– Спасибо.
Она молчит, но я чувствую, что мускулы под ее кожей напрягаются, словно пружины, а дыхание становится частым и прерывистым. Мы сидим так несколько минут, глядя на двор. В тени изгороди серый кролик объедает траву. Так далеко я не докину.
– Есть еще кое-что, – предполагаю я.
– Угу.
На минуту я задумываюсь.
– Стивен.
Она поднимает на меня глаза и улыбается, хотя в уголке ее глаза набухает одинокая слезинка и стекает по переносице.
– А ты говорил, что мы не телепаты.
Она встает, тем самым прекращая разговор, и направляется к входной двери.
– У тебя есть что поесть? Я умираю от голода.
Я поднимаюсь и иду за ней. И тут краем глаза я замечаю, что серый кролик подобрался к крыльцу на расстояние броска. “Привет, Багс”, – шепчу я и протягиваю руку к кучке камней, одним глазом следя за кроликом. Камень летит слишком высоко, пролетает примерно в полуметре над головой Багса и, подскочив, беззвучно падает на лужайку перед кроликом. Тот поднимает глаза, и его тупой, спокойный взгляд приводит меня в ярость. Я делаю вид, что с топотом спускаюсь по ступенькам. Это заставляет его сдвинуться с места, он улепетывает на край лужайки, останавливается у изгороди и глядит на меня с состраданием. У меня кончились камни, поэтому я бегу к нему, размахивая руками и издавая леденящие душу вопли. Кролик убегает в кусты. Когда я возвращаюсь, Клэр стоит в дверях и странно на меня смотрит.
– Мне нравится держать их в напряжении, – поясняю я смущенно, поднимаясь по ступенькам.
– Братишка, – заявляет Клэр, обнимая меня за плечи, когда мы заходим в дом. – Тебе и правда надо чаще выбираться из дому.
– Так что произошло?
– Долгая история.
– Ты говорила, что не торопишься.
– Я не могу рассказывать на пустой желудок.
Я иду за ней на кухню.
– Ты ему наставила рога?
– Мило. Прелюбодеи предпочитают общество себе подобных, так, что ли?
– Значит, он тебе изменил?
– Если бы.
– Так что случилось?
– Почему магниты валяются на полу? – спрашивает Клэр, подходя к холодильнику. – О, черт. Я не хочу этого знать.
– Клэр, ради бога! Просто расскажи мне, что случилось.
Она открывает холодильник и нагибается, с шумом переставляет банки, поднимает крышки пластиковых судков и нюхает их содержимое.
– Боже мой, – говорит Клэр, и ее голос эхом отражается от стенок почти пустого холодильника. – Ты вообще хоть что-нибудь ешь?
– Я заказываю еду на дом.
Она захлопывает дверь холодильника.
– Я не могу ждать. Поехали куда-нибудь, поедим.
– Сначала расскажи мне, что произошло.
Она смотрит на меня и, как будто внезапно ослабев, слегка прислоняется к холодильнику.
– Ничего не произошло. Никогда ничего не происходит. И не произойдет. И это, – договаривает Клэр, сползая на пол и обхватывая руками голову, – все, что произошло.
Я сажусь на пол около нее.
– Ты не думала о том, чтобы обратиться за консультацией к специалисту?
Она смерила меня взглядом.
– Я не хочу, чтобы какой-нибудь стерилизованный фрейдист-извращенец в галстуке-бабочке рассказывал мне, что не стоило выходить за Стива. Ты и так все эти годы твердишь об этом. Помнится, ты довольно красноречиво изложил свои доводы еще на свадьбе.
– Я был пьян.
– Ты ревновал.
– Ну, разве что чуть-чуть.
– Но ты был прав. И я это понимала. Даже когда шла к алтарю. Помню, как я размышляла: что же будет с видеозаписью, со свадебными фотографиями, когда все кончится? Нормально, да? Удивительно не то, что я от него ухожу, а то, сколько я с ним прожила. Я всегда собиралась от него уйти, просто все не могла собраться.
– Почему?
Она хмурится и, сдаваясь, поднимает руки.
– Когда живешь богато, с комфортом, начинаешь придумывать все эти формулы и строить графики, пытаясь доказать самой себе, что ты даже не догадываешься, насколько счастливо тебе живется, – она пожимает плечами. – Я заснула на посту.
– Так почему же именно теперь?
– Ну, после смерти Хейли я взглянула на все другими глазами. Я про то, что ты был в жутком состоянии – как и сейчас, кстати, – а я думала, как ты сидишь тут один, убитый горем, и не хочешь ни с кем общаться, это ведь все просто ужасно, но я, вместо того чтобы жалеть тебя, завидовала тебе. Ты был несчастен и одинок, а я, черт подери, тебе завидовала. Ведь в скорби есть своя прелесть, правда? Ты скорбишь, но спустя некоторое время из траурного кокона появляется прекрасная бабочка. И мне пришлось спросить себя: если я завидую своему несчастному овдовевшему брату, то что это значит?
– Что у тебя серьезные проблемы?
– Что я еще несчастнее, чем он, просто сама этого не понимаю.
– А теперь понимаешь?
– Теперь понимаю.
– Послушай, Клэр, я понимаю, что со стороны это выглядит шикарно: потерять в авиакатастрофе жену и каждую ночь напиваться в стельку, чтобы заснуть. Но между нами, это вовсе не смешно.
Она толкает меня в бок.
– Ты понял, о чем я.
– Не уверен. Давай о том, как ты забеременела.
Она тихонько смеется и откидывается назад, прислоняясь затылком к холодильнику.
– Штука в том, что мы уже почти не занимаемся сексом. То, что такая блядь, как я, так и не изменила мужу, не иначе как чудо. Был всего один-единственный, просто аномальный, вечер, когда у нас обоих не было поздних встреч, важных звонков, а по телевизору не показывали ничего интересного. Нам обоим было скучно, и мы занялись сексом. Тогда-то все и произошло – или я не знаю, что и думать. Ничего особенного, поверь. В смысле, я об этом забыла сразу же, как только все кончилось. Но потом, несколько недель спустя, у меня была задержка, я купила тест на беременность, и представь себе мое удивление…
– Ты уверена, что тест не наврал?
– Я проверила пять раз.
– Ладно.
– Итак, я сидела в ванной, отмывала руки от мочи, и тут меня осенило: я стану матерью – и больше уже не стану никем. Миссис Стивен Айвз, еще одна богатая скучающая домохозяйка, унылое клише. Я не хочу стать Лейни Поттер, не хочу трахаться с другими мужиками, чтобы на несколько часов снова почувствовать, что живу.
– Спасибо.
– Не обижайся.
– Я и не думал.
– Я решила, что, может быть, ты разрешишь мне пожить здесь какое-то время.
– Конечно. Комната для гостей в твоем распоряжении.
Холодильник за нашими спинами слегка вибрирует, а мы сидим на полу кухни и тихонько разговариваем. За окном, словно шторы, опускаются сумерки. Я слышу, как в палисаднике по соседству играют дети, кричат и смеются, занятые своими важными детскими делами; они юны и наивны, их не била жизнь, и они думают, что так будет всегда. Когда мы были маленькими, Клэр всякий раз, как я грустил, надевала белый халат повара и готовила смешное мороженое, которое мы потом через силу доедали. Банановый сплит с шоколадным сиропом, “Джелло” с жевательными мишками-гамми, пломбир с горячим сиропом из сливочной помадки, плавающий в шипучке, приправленной мускатным маслом, рожок на четыре порции с зефиром между шариками мороженого. Было очень смешно наблюдать, как Клэр мечется по кухне, наобум смешивая ингредиенты и комментируя весь процесс голосом Джулии Чайлд[15].
– Помнишь смешное мороженое? – спрашиваю я.
Клэр кладет мне голову на плечо, утыкается лицом мне в шею и тихо плачет.