Четверг. День. Нескончаемое объятье Лейни. Обычно Лейни приходит по вторникам, но она утверждает, что была поблизости.
– Ты живешь поблизости, – замечаю я глупо.
– Точно, – соглашается она, краснея. Два часа пополудни, и я уже пропустил для разогрева несколько глотков “Джека Дэниелса”. На Лейни обтягивающая блузка без рукавов, а ложбинка на ее груди – словно теплая манящая улыбка, поэтому я оставляю придирки. Лейни жарко дышит мне в ухо, ее пальцы паутиной оплетают мой затылок, зарываются в волосы, мое лицо прижато к ее плечу, усыпанному светлыми веснушками. Что-то творится с нашими ногами – они занимают какую-то хитрую позицию и переплетаются, хотя мы стоим, так что я через джинсы чувствую, как горячо у нее между ног, и я уверен, что она чувствует, как у меня в штанах зарождается движение.
Это неправильно, думаю я.
Бога нет, думаю я.
Хейли, думаю я.
А потом – Хейли нет.
И в этот момент я отодвигаюсь и целую Лейни прямо в пухлые, ягодно-красные губы, захватываю в горсть ее рыжие волосы на шее. Ее губы ждут меня, они уже приоткрыты, язык проворно обвивается вокруг моего, проникает в мой рот. Поцелуй длится вечность. Фактически это несколько поцелуев, слившихся в один, словно связанные вместе коробки овсяных хлопьев в супермаркете, – непрерывная схватка языков, смешение губ. Ведь если мы остановимся, будет время одуматься, но из раздумий ничего хорошего не выйдет. Из того, что я трахну Лейни, тоже вряд ли получится что-то хорошее, и я это знаю, но кого это когда останавливало? Во вторник мы были на волосок от опасности. Сегодня Лейни нарядилась, чтобы бить наверняка: глубокое декольте, короткая обтягивающая юбка, длинные ноги натерты маслом для загара “Коппертон” до легкого блеска. Другого выхода просто нет. Я сдался без боя.
Наши руки яростно рассекают воздух, словно мы танцовщики из Гонконга: ладони сжимают, гладят, ласкают, шарят под одеждой. Ее пальцы порхают по моей спине, залезают ко мне под футболку, впиваются в кожу, мои пальцы скользнули ей под юбку и стиснули ее обнаженный зад. Разве сейчас перестали носить нижнее белье? Я, например, ношу. И если честно, это может стать проблемой. Но Лейни одной рукой расстегивает пряжку моего ремня и крепко обхватывает меня пальцами, штаны и трусы сползают мне на колени. Она пытается взобраться на меня прямо там, прислонив меня спиной к холодильнику, к нашим ногам сыплются магниты в форме фруктов и старые календари. Но когда и кому это удавалось? Лейни на каблуках одного роста со мной, и нам просто не удается найти правильную позицию. Я замечаю, что ее взгляд падает на кухонный стол, но за ним я обычно ем. Правда в том, что, хоть я и люблю секс так же сильно, как любой другой парень, который год не трахался, но я знаю, что на полу можно получить синяк, на ковре – натереть колено (вопреки тому, что мы видим в кино), поэтому ничто не сравнится со старой доброй кроватью. О нашей с Хейли спальне и речи быть не может, поэтому я веду Лейни в гостевую спальню в подвале. Здесь она выскальзывает из одежды и растягивается на одеяле всем своим длинным тренированным телом. Она призывно смотрит на меня, приоткрыв рот – как птенец в гнезде, ждущий, когда мать принесет ему в клюве червя. “Скорей”, – произносит она хриплым от возбуждения голосом, когда я на секунду запутываюсь в футболке. Это единственное слово, которое было сказано за все время, что мы занимались сексом.
Более чем странно целовать чьи-то губы – чужие, не Хейли, проводить по изгибам незнакомой груди сначала пальцами, потом языком, слышать, как кто-то другой дышит, стонет, приноравливаться к ритму чьих-то мерно двигающихся бедер. Я не знаю, что ей нравится, мне незачем смотреть ей в глаза – наверно, поэтому я избегаю ее взгляда. Лейни сладострастна – в хорошем смысле слова, а не в том, которое иногда употребляется как эвфемизм. Но она крупнее Хейли, есть что-то пугающее в ее арбузных грудях, широких мощных плечах и пышных бедрах. Спустя некоторое время она перекатывается и садится на меня верхом; когда Лейни наклоняется, меня на мгновение охватывает клаустрофобия. Но внутреннее устройство в отличие от внешнего от модели к модели не меняется, и как только я вхожу в нее, все встает на свое место. Пока мы занимаемся сексом, она тесно прижимается открытым ртом к моим губам. Язык Лейни яростно мечется у меня во рту, и ее стоны перекликаются с ритмом движения наших тел. Она сильно прикусывает мою нижнюю губу, и я чувствую вкус собственной крови, но Лейни тут же слизывает ее.
Честное слово, я изо всех сил пытаюсь не думать о Хейли, я стараюсь раствориться в настойчивых безудержных движениях Лейни, в том, насколько она неутомима и естественна в своей страсти, но даже когда она громко стонет, я понимаю, что парю над нами, бесстрастно наблюдая всю сцену сверху, и поверьте: в том, чтобы увидеть себя со стороны во время секса, приятного мало. Неважно, красив ты или нет, – все равно чувствуешь себя идиотом, узрев глупое выражение своего лица, полуприкрытые глаза и решительно сжатые челюсти, когда в спешке натягиваешь какую-нибудь телку с таким видом, словно от этого зависят судьбы мира. Женщины во время секса закрывают глаза – не для того, чтобы представить себе Брэда Питта, но потому, что им не хочется видеть вашу глупую рожу. А Брэд Питт всего лишь приятное к этому дополнение.
Когда мне было шестнадцать, Клэр решила, что моя девственность меня тяготит, и уговорила свою подружку Нору Бартон со мной переспать. Нора была тощая, плоскогрудая, но она решила мне отдаться – пусть даже на слабо и для смеху, и поэтому для меня она была самой лучшей. Мы занялись сексом в моей спальне, Нора осталась у нас на ночь – якобы позаниматься с Клэр. Я помню, что все шесть или семь минут, пока мы трахались, я думал: “Так вот он какой, секс. Я занимаюсь сексом”, снова и снова, пытаясь хоть на секунду перестать думать и раствориться в новых ощущениях. А потом все кончилось, и Нора на цыпочках вернулась в спальню Клэр, чтобы перед сном вдоволь посмеяться надо мной и перемыть мне косточки, а я полчаса спустя сидел на своей кровати, с грустью ощущая, как мой член снова напрягается, и недоумевал, почему же я ничего не почувствовал.
Хейли умерла, а я занимаюсь сексом. Быть может, странность ситуации заключалась в этом: вот я в подвале трахаю жену соседа… а может, это Хейли… Я представляю себе ее обнаженное тело, и у меня на глазах внезапно выступают слезы. Но это снова Нора Бартон, и я могу поклясться, что ничего не чувствую, словно мне в пах сделали укол новокаина, – хотя я и слышу свои собственные стоны, которые становятся все громче и чаще.
А потом мы лежим рядом, и Лейни двумя пальцами водит по моей скользкой от пота спине, нежно целует мое лицо, и я чувствую легкий вкус пота на ее шее.
– Дуг, – шепчет она нерешительно, прерывая затянувшееся молчание.
– Лейни, – отвечаю я, чувствуя, как воздух наливается тяжестью.
– Нет, ничего, – отвечает она, помолчав, и это замечательно, потому что, если честно, говорить не о чем. От того, что она сказала только это и больше ничего, я испытываю к Лейни прилив теплого чувства благодарности и целую ее. И потому, что я поцеловал ее, она тоже целует меня, захватывая своими до невероятности пухлыми губами мои тонкие губы, ее зубы сжимаются, язык осторожно пробирается в мой рот. А я орудую пальцами меж ее влажных бедер; она переворачивается на живот и ложится на меня, проводит языком по моим соскам, и вот уже мы снова ласкаем друг друга. В этой позе Лейни удобнее, и теперь она направляет мои губы, куда ей хочется. Ее стоны становятся громче, а бедра раскачиваются ненасытно и дерзко. И поэтому мне удается раствориться в ней, в ее плоти, запахе, вкусе. Я испытываю настоящий оргазм. Потому что, потому что, потому что. Потому что Хейли умерла, и я в подвале занимаюсь сексом с замужней женщиной. Потому что теперь мне уже все равно. Потому что я одинок, пьян и хочу трахаться. Потому что, потому что, потому что.
Потому что я все равно затрахался.
Лейни уходит, на прощанье наградив меня долгим поцелуем и многозначительным взглядом, который обещает, что она скоро вернется.
– Сегодня все было просто чудесно, – шепчет она мне на ухо. – Как бы мне хотелось вернуться попозже, заниматься любовью ночь напролет, а утром проснуться в твоих объятиях.
Но она не может. Потому что мне нужно время, чтобы принять это, все обдумать, испытать муки совести, а еще потому, что меня трясет, когда вместо “заниматься сексом” или “трахаться” говорят “заниматься любовью”. Хейли никогда не говорила “заниматься любовью”. Это же просто глупо.
А сейчас Лейни пора ехать домой, готовить ужин для мужа и детей, а я уползу обратно в разворошенную кровать и заплачу в одиночестве, зарывшись головой в пахнущую сексом подушку, на которой осталось несколько темно-рыжих волос. Я всхлипываю громче, мое тело содрогается от рыданий, они пронзают меня, словно раскаленные клинки. Я никогда не изменял Хейли, даже никогда об этом не думал: значит, если я только что занимался сексом с кем-то еще, то Хейли и правда больше нет. Я и раньше знал, что ее уже нет, но теперь это знает и мое тело, и ощущение такое, как будто я узнал обо всем еще раз. Мне жаль Лейни – не потому, что мы поступили нехорошо, но потому что я знаю: мы снова займемся сексом, и это еще один шаг к жизни без Хейли, еще один шаг прочь от нее. Как каждые день и ночь. Как и накрывший меня, словно наковальня – героя мультфильма, обессиленный посткоитальный сон без сновидений, который вытесняет из моего сознания все связные мысли.