Лариса Константиновна уселась в свое излюбленное кресло у окна в гостиной Рылеева и стала ждать, когда кто-нибудь изволит с ней говорить. В пост развлечений в городе оставалось не так уж много, поэтому выбор между посиделками в компании подружек Екатерины Ивановны, которые в большинстве своем молодую и амбициозную графиню не переносили, и прибухиванием в компании бравых офицеров для Лары был очевиден.
– Я вам, Александр Александрович, еще раз повторяю: публицистика должна не на бунт поднимать, а мышление менять! – выступала Лара, глотая кислое шампанское.
– Не могу с вами согласиться, Лариса Константиновна! – возмущался опрометчиво подсевший к ней мужчина.
– Да как же не можете? – Лару всегда поражал факт того, что ее мнение не с первого раза воспринимается истиной в последней инстанции. – У народа нашего менталитет рабов, не свободных людей.
– Так мы же и хотим им свободы! – не собирался принимать противоположной позиции Александр Александрович.
– А они ее хотят? Наш крестьянин, возьмем только его, всю жизнь под барином ходит, а здесь вы! Приходите и радостно сообщаете: «Теперь все твои проблемы решать тебе самому!» – Лара всплеснула руками. – А он не умеет решать проблемы. А самое страшное, что не хочет.
– Вас, милейшая Лариса Константиновна, послушать, так свобода это что-то страшное, а мы здесь звери какие-то, – наконец вмешался Трубецкой, который никак не мог понять, что эта девчонка постоянно делает в гостиной Рылеева.
– Ох, князь! – Лара от Трубецкого тоже была не в самом большом восторге. – Я не считаю свободу чем-то страшным, мне казалось, по мне видно.
Евгений Петрович, стоящий позади кресла графини, одобрительно фыркнул.
– Но ежели они не умеют свободными быть, выходит, должен быть кто-то, кто обучит их сему тонкому мастерству. – Она снова поднесла к губам бокал.