Пока дочка оббегала стол, я ловила признаки её настроения. Расстроена? Обижена? Испугана? В ужасе? Но видела только подрагивание кудряшек и колыхание жёлтенького платьица в рюшечках, делающего её похожей на цыплёнка.
А когда Вероничка повернулась лицом, у меня с души упала глыба переживаний. Она улыбалась! Без синяков и ссадин, здоровенькая и даже радостная! Я подхватила её на руки и стиснула в объятиях так, что дочка пискнула.
– Остоёзьно зе!
И я разрыдалась без единого звука, чтобы не испугать Вероничку. Ослабила хватку, дав ей немного пространства, а сама роняла крупные, как дождинки слёзы на её голову. Жива! Здорова! Со мной!
Мысли метались, как сумасшедшие зайцы. Прошлое, будущее, настоящее, всё смешалось в моей голове в единый клубок. Я дышала с таким упоением, словно с моего горла сорвали удавку и воздух сам ворвался в лёгкие. Даже голова закружилась от счастья.
Она стала смыслом моей жизни. Самым дорогим человеком. Дочка заставляла меня вставать с кровати в минуты отчаянья и возвращаться домой, когда я уходила с головой в работу. Её слёзы рушили мой мир, а улыбка возвращала к жизни в минуты неудач. И я готова была ради неё на всё!
– Мамотька, мамотька! Смотьли, сьто у меня! Кьюбнитька! – верещала дочка, протягивая сложенную из бумаги фигурку.
– Клубничка?
– Кьюбнитька! Кьюбнитька!
Дочь сжимала в дладошках объёмную фигурку. Октаэдр. Словно две пирамидки сложенные основаниями. Мы складывали такие в детстве, только отгибали углы и получался тюльпан. Но Вероничка не любит цветы. Она любит ягоды. Вернее одну из них.
Такая у нас получилась дочка с Морозовым. Мы и имя ей выбрали ещё до того, как поженились. Егор был уверен, что первая у нас будет дочь. Вероничка-клубничка. Вот она и родилась. И теперь на всех её вещах красные ягодки. Даже на это жёлтое платье пришлось прицепить значок с ягодой.
– Ёвная! Она ёвная!
– Ровная, да, она ровная, – отвечала я утирая слёзы.
Вероничка вертела октаэдр в руках, как драгоценный кристалл. Любовалась, демонстрировала нам его совершенно одинаковые грани. Она умела видеть в геометрических фигурах красоту так же, как Егор. Дочка внешне была похожа на меня, а вот внутренне – точно на Морозова.
Она так же замечала закономерности, умела распутать даже сложные переплетения нарисованных лабиринтов и перепутанные ленточки или шнурки. Любовалась красотой геометрических рисунков. Им даже Кандинский нравился одинаково остро. Егору в разные годы разные его полотна, а Вероника потребовала повесить над кроватью репродукцию «Кругов в круге».
Егор незримо присутствовал в жизни дочки. Мне захотелось порадоваться вместе с ним. Пусть он предал меня, пусть причинил много боли. Но сейчас, в этой стерильной переговорной, мы собрались впервые. Вероничкина семья. Мать и отец. Такие простые и такие сложносоставные люди. Ведь если бы Егор не изменил мне с Аликой, мы могли бы жить счастливо.
Мне захотелось поделиться с Егором теплом и радостью прожитых с его дочерью лет. Её талантами и добротой, красотой и наивностью. С улыбкой я подняла на бывшего глаза и вздрогнула от ненависти, в его взгляде. Лютой, неприкрытой, безжалостной.
А ещё от боли. Такой же невыносимой. Словно мы заставляли Егора страдать одним только своим присутствием. Выкручивали ему руки и сдирали кожу. Складывалось впечатление, что это он согласился на невыносимые условия, чтобы спасти ребёнка, а не я. Словно он сейчас шёл по битым стёклам.
Ему было невыносимо сидеть в этой комнате и смотреть на нас. Я почувствовала, что моя боль и страх за Веронику были сравнимы с его ощущениями. Егору было настолько плохо, что это он, а не я, которой предстояло выкупать жизнь собственного ребёнка, готов прекратить пытку любой ценой.
Ещё секунда, и он бы аннулировал нашу договорённость. У меня похолодели руки от предчувствия беды. Но он не успел ничего сделать. В переговорную вошла мама. Он буквально висела на локте Петра Петровича, а увидев Егора кинулась к нему.
– Боже мой! Как хорошо, что вы помирились с Дашенькой! Егор! Ты нас спас! Страшно подумать, что бы с нами сделали!
Морозов едва успел вскочить на ноги, как мама повисла у него на шее с рыданиями. Она причитала и плакала, плакала и причитала. Егор словно очнулся от своей боли, переключился на мамину. Старался успокоить. Говорил, что всё будет хорошо.
– Нина Викторовна, ничего страшного не произошло. Просто недоразумение. Теперь всё наладится. Надо просто немного отдохнуть.
Мама, моментально перестав плакать отстранилась от Морозова, заглядывая ему в глаза.
– Да! Это правильно! Отличная идея! Поезжайте в Эмираты семьёй!
Егор зажмурился, словно ему в лицо плеснули водой. Мама спохватившись затараторила снова.
– Ой, Егор, это был сюрприз, да? Ты сам хотел сказать Даше, что вы едете в Эмираты? Я не хотела мешать, просто так за вас рада, так рада! Вы помирились, это так здорово! Теперь съедетесь, будете жить семьёй. Да и в Эмиратах, говорят, очень хорошо! Вам это очень, очень нужно!
Именно упоминание ОАЭ вернуло Морозова в действительность. На его лице снова появилось непроницаемая маска бизнесмена, для которого нет ничего невозможного. Он, словно стряхнув с себя тяжесть и боль нашего общения уверенно кивнул головой.
– Вы правы, Нина Викторовна. Надо ехать в Эмираты. Спасибо вам за поддержку. – И уже мне, предупреждая взглядом, чтобы не наделала глупостей. – Даша, поехали домой. Я вас забираю.