Глава 4
Волков даже вздрогнул. Удар такой, что звон в ушах, ни шлем, ни подшлемник не помогли. Дым густым облаком медленно плывет на запад. Кавалер оглядывается, видит Пруффа, который морщится и улыбается одновременно, говорит приглушенно:
– Вон как жахнуло, два совка пороха – не шутка, однако.
Пока артиллеристы огромными кольями возвращают откатившуюся пушку на место, Пруфф и Волков смотрят за реку.
А там мужичье суетится. Картечь удачно накрыла тех, кто столпился на берегу. Раненых много: кто-то валяется на песке, кто-то остался стоять, а кого-то товарищи уже волокут наверх. Ноги, руки, лица, глаза… Всю плоть, что была незащищена, всю ее нашли и порвали на части мелкие, с вишню величиной, неровные свинцовые шарики.
– Два десятка минус, – прикидывает Пруфф, оценивая попадание. – Канонир, прицел был хорош.
«Может, и нет двух десятков раненых, но полтора десятка есть точно…»
– Фейерверкер, повторить! – кричит капитан артиллеристов.
– Два совка пороха, пыж, картечь мелкая – заряжай, запал ставь! Канонир, дальность двести – целься! – тут же отзывается заместитель капитана.
И снова суетятся вокруг пушки канониры: солдаты чистят от нагара ствол длинным банником, другие несут порох, третьи отсыпают картечь.
– Непонятно, чего они ждут, почему не начинают переправу, – говорит Пруфф.
Волкову самому интересно. Он не отрывает глаз от суеты на том берегу. Чего тянут, хотят подольше под картечью постоять? И тут ему становится ясно.
– Вон кого они ждали, – говорит он капитану.
Да тот уже и сам видит. Видит, как на берег, на вчерашнее свое место, выезжает мужицкий генерал со своей свитой. Он, как и вчера, без шлема, в берете на войну приехал.
«А вот и ты, удивительный генерал хамов». Волков очень хочет разглядеть его лицо, но слишком далеко. Кроме бороды ничего не разобрать. И еще ему кажется, что Железнорукий также пытается разглядеть его.
– Готов! – кричит канонир полукартауны.
– Может, по генералу выстрелить? – предлагает Волков.
Пруфф сомневается:
– Двести пятьдесят шагов, разлетится картечь, лошадей раним в лучшем случае. Лучше из кулеврин, ядрами проверим генерала.
– Хорошо, – соглашается Волков.
Пруфф машет рукой: стреляйте.
Снова страшный хлопок звучит над рекой, снова рой жужжащего свинца летит на ту сторону и находит множество целей. Волкову даже кажется, что он слышит крики раненых, но это, конечно, только кажется. А жаль, то была бы песня для души. Снова не меньше десятка людей валится на прибрежный песок. А кто-то стал забираться наверх по крутому берегу. «Побежали хамы? Видно, для них такое впервой. Что, не привыкли стоять под пушечным огнем?» Волков был удовлетворен такой стрельбой, артиллеристами и их капитаном. Два выстрела, и оба в цель. Стреляй они так у холмов по горцам, дело кончилось бы в два раза быстрее.
Два артиллериста длинным банником уже чистят ствол, готовят оружие к дальнейшей работе, а капитан отдает новый приказ:
– Кулеврины, прицельтесь вон по тем офицерам.
– Да, господин! – кричат канониры и разворачивают пушки.
– Как будете готовы, так стреляйте без команды, – продолжает Пруфф.
– Да, господин.
Недолго пришлось ждать. Почти одновременно, один за другим, хлопают два выстрела. Два ядра величиной со среднее яблоко улетают за реку.
Волкову кажется, что он видел, как одно из ядер пролетело выше голов офицеров. Немного, но выше. А второе не долетело. Ударило в пяти шагах прямо перед лошадью Железнорукого, выбив фонтан песка, который полетел в лошадей и офицеров. Офицерские лошади испугались, шарахнулись, а лошадь Эйнца фон Эрлихенгена так и вовсе встала на дыбы, а когда всадник угомонил ее, так еще и взбрыкнула. От этого всего у Железнорукого слетел с головы берет. Кто-то из адъютантов спешился, поднял и передал головной убор генералу. «А! Так ты еще и лысый!» Волкова почему-то это порадовало, он даже засмеялся. «Лысый черт».
А полукартауна тем временем опять заставила его вздрогнуть, снова оглушительно ахнула, отправив злой свинец на тот берег реки.
На этот раз свинец не нашел столько крови, сколько было в первый и второй раз, но людишки падали, корчились. Мало, но ничего. Волков знал, каково ходить под пушечным огнем. В крепостях сидел, крепости штурмовал. Стоишь иной раз у крепостного зубца с арбалетом и ждешь выстрела большой осадной пушки, гадаешь, куда следующее ядро полетит. Выше, ниже тебя, в стену шлепнет, разбивая кирпичи, к соседу полетит или к тебе. Убьет сразу или оторвет ноги. Даже вспоминать то неприятно, мороз по коже. А если уж в первый раз под пушки попал, то совсем человеку плохо. Защиты ни от ядра, ни от крупной картечи нет, никакой доспех от них не спасет, ни умения твои тебе не помогут, ни храбрость, надежда только на молитву. Надейся, что Бог тебя услышит. Вот и все, оттого ноги подкашиваются и появляется желание спрятаться, сбежать.
Суетятся мужики на берегу, сержанты да офицеры их успокаивают, но даже отсюда видно, что вражеские солдаты готовы кинуться вверх по берегу, туда, где картечь их доставать не будет. «Да, если хамы первый раз под пушки попали, им не позавидуешь». Впрочем, ему ничуть не жаль этих людей. Совсем не жаль. Он неотрывно смотрит на тот берег и хочет, чтобы как можно больше их корчилось на песке. «Что, быдло взбесившееся, страшно? Это вам не навоз по огороду раскидывать. Бойтесь, картечь не помилует. Это хорошо, хорошо… Вот вам за Увальня, за Бертье, за Гренера, за всю вторую роту. Жрите».
А пока полковник с удовлетворением глядел, как раненых хамов уносят, на том берегу появились и рыцари. И сразу же Железнорукий махнул рукой: переправляйтесь.
Рыцари один за другим стали спускаться к воде.
– Наглецы какие! – с неприятным для Волкова восхищением произнес Пруфф.
– Как до середины реки доедут, так бейте по ним, – сухо бросил в ответ полковник.
– Кулеврины, по кавалерам – пали по готовности! Только цельтесь, ребята, цельтесь хорошо.
Первый рыцарь уже заезжает в воду, они и вправду не спешиваются. Волков, наверное, слез бы и шел, аккуратно нащупывая дно.
– Палю… – кричат один за другим канониры небольших пушек.
И опять звонко и не так уж громко, по сравнению с полукартауной, одна за другой хлопают кулеврины.
Может, то было военное везение, может, Бог был к кавалеру благосклонен, а может, канониры уже наловчились стрелять точно в цель, но первое же ядро оторвало голову коню, на котором ехал первый всадник. Голова отлетела в сторону, а сам конь вместе со всадником свалился плашмя в воду. Всадник скрывается под водой, только копыта конские из-под нее торчат. «Вот, а я бы пешим шел, коня в поводу вел. А ты барахтайся теперь, болван, надеюсь, ногу из стремени вытащить не успел. И тебе это за вторую роту, дай бог, не выплывешь, будешь знать, как моих людей топтать». И никакого снисхождения не было у кавалера к тому рыцарю. Служили они хамам, топтали его людей, так еще и еретиками были, скорее всего, – пусть хоть все потонут.
Другие рыцари спрыгивали тем временем с коней, кидались на помощь к своему товарищу.
– Пруфф, бейте по ним, бейте из полукартауны, пока в кучу съехались, хорошо же стоят.
– Картечь мелкая, далеко для нее, рыцарский доспех не возьмет, – сомневается капитан.
– Попробуйте. Стреляйте.
– Канонир полукартауны, пока кавалеры в кучу собрались, врежь им.
– Да, господин.
Наводчик припадает к стволу. Волков смотрит то на него, то на рыцарей, которые, к его сожалению, достают товарища из-под воды. «Да быстрее же, быстрее». Ему не терпится, но подгонять канонира нельзя, спешка только увеличит вероятность промаха. Волков молчит, хотя уже готов сам кинуться наводить орудие. Вернее, помогать. Сам, конечно, он этого делать не умеет.
Кавалеры уже вытащили своего лидера, поддерживают его. Он, стоя по пояс в воде, открывает забрало шлема, дышит…
И тут кричит канонир:
– Палю!..
Бах-х-х…
Волков уже готов был к такому громкому хлопку, открыл рот и смотрел, как густой рой мелкой картечи летит прямо к рыцарям и их коням. Свинец взметнул мелкие фонтанчики там, где и нужно было, – вокруг сбившихся в кучу рыцарей. Одна лошадь, с которой всадник спрыгнул, чтобы спасать своего товарища, стала биться, а еще одна встала на дыбы, скинув седока в воду.
– Накрыл, – удовлетворенно произносит канонир, глядя на кутерьму, что началась на переправе.
Те рыцари, что еще не вошли, ждали, а те, кто уже вошел, поворачивали назад. Еще трое пешими выходили из воды, под руки вели товарища, который двигался так неуверенно, словно собирался упасть. Видно, одна из картечин нашла щель в его доспехе.
– Кажется, переправа в этом месте на сегодня закончена, – с улыбкой произнес капитан Пруфф, глядя, как, увлекаемые стремниной, на середину реки выплывают мертвые лошади – три, одна за другой.
«Ну что ж, переправа сорвана, три лошади убито, один кавалер ранен. А главное… Главное, что у мужичья, которое торчит на берегу и все это видит, задор упал, упал. Если даже кавалеры в своей прекрасной броне не смогли на вражеский берег вылезти, то им и пытаться нечего. Тем более что потом придется лезть на укрепленный лагерь, под те же самые пушки, что так их нещадно бьют».
– Кавалер, – слышит он голос из-за плеча, Максимилиан указывает рукой на восток, на дорогу. – Колонна!
Волков вглядывается – так и есть. Люди, много, много людей. И им уже переправляться нет нужды, они уже на этом берегу и идут к нему. С барабанами, с флагами. Колонна тянется и тянется, люди выходят из утренней дымки, кавалер прикидывает: шесть сотен, семь, восемь. Они подходят ближе. Волков уже различает флаги, слышит барабаны. Все верно, он так и думал: перед сплоченными пехотными колоннами свободным строем идут стрелки и арбалетчики – по сотне тех и других.
– Развернуть пушки? – спрашивает у него Пруфф.
Полковнику очень не хочется этого делать, он боится, что, как только артиллерийский огонь будет перенесен на другую цель, с той стороны снова полезут в воду мужики или кавалеры, но, наверное, придется разворачивать.
Он не успевает ответить артиллеристу. Они оба видят, как из прохода навстречу колонне выходит… ротмистр Вилли.
Он спокойно, даже вальяжно идет вперед. Идет навстречу тысяче врагов, хворостиной похлопывая себя по сапогу, отходит от рогаток шагов на пятьдесят, останавливается и поднимает руку. Тут же за ним, быстро обходя вкопанные рогатки, выдвигаются мушкетеры.
Волков думает закричать ему, потребовать, чтобы немедленно вернулся за стену, но не успевает, Вилли отдает приказ:
– Рядами по двадцать стройся!
Два сержанта стрелков показывают подчиненным, где начинаются линии. Мушкетеры деловито встают, ставят свои сошки, кладут на них свои тяжелые мушкеты. Они готовы, фитили, привязанные к рукам, дымят. Стрелки замирают, ждут команды. Теперь Волков уже не думает останавливать Вилли, он видит, что молодой командир стрелков знает, что делать. А тот ждет. Видно, считает шаги. С какой дистанции мушкетерам открывать огонь, он знает. Враг все ближе, ближе… Двести шагов, теперь Волков уже различает офицеров и сержантов, а Вилли поднимает вверх свою хворостину. Еще мгновение, еще… «Чего он тянет? Еще полсотни шагов, и арбалетчики смогут ему ответить».
– Первая линия, пали! – кричит Вилли, делая отмашку своей хворостиной.
Дружно, с таким звуком, словно крепкую ткань порвали, прозвучал залп, окатив стрелков серым дымом. Но Волков смотрит не на стрелков и не на дым, он смотрит на арбалетчиков и аркебузиров врага, что идут в авангарде мужицкой колонны. Он видит, как десяток, а может, и вся дюжина арбалетчиков валится на влажную еще землю. Товарищи хватают упавших и стараются быстро оттащить их из-под ног надвигающейся пехотной колонны. Это был неожиданный для кавалера результат.
– Первая линия, в лагерь! – кричат сержанты. – Вторая линия, готовься!
«Ах, как это было хорошо, и не подумал бы, что на такой дистанции может быть такое прекрасное накрытие».
А Вилли снова поднял свою хворостину.
– Вторая линия, пали!
Снова рыжие всполохи, снова почти черный дым клубами. И опять валятся на землю и арбалетчики, и аркебузиры. На сей раз меньше, но все равно хорошо. Хорошо. Вторая линия уходит в лагерь…
– Третья линия!.. – кричит Вилли и… не торопится, ждет, пока враг пройдет еще десяток шагов навстречу тяжелым мушкетным пулям. Когда дистанция кажется молодому ротмистру достаточной, он кричит: – Пали!..
Новый залп, снова дым, снова удачно, снова валятся на землю враги.
Деловито и неспешно третий ряд кладет на плечи мушкеты, забирает сошки и уходит, освобождая линию огня для последнего, самого малочисленного ряда. В последнем ряду всего двенадцать человек, но, судя по всему, это лучшие люди, Волков знает пару из них – это его вчерашняя охрана.
– Разбегаются, – Максимилиан смеется, – они разбегаются!
И точно: ни аркебузиры, ни арбалетчики не желают стоять под мушкетными пулями, они разбегаются от дороги и влево, и вправо, предоставляя право получить свою порцию свинца закованному в доспех первому ряду мужицкой пехоты.
– Четвертая линия, пали! – Вилли снова машет хворостиной.
Новый залп разрывает воздух. И это был залп прекрасный.
Колонна врага построена для штурма, по шесть человек в ряд. И вот весь первый ряд, закованный в железо с головы до ног, все шесть человек как подкошенные валятся наземь. Никакая, даже самая лучшая броня не выдержит попадания мушкетной пули.
В последнюю линию стрелков Вилли и вправду поставил лучших.
Второй ряд пехоты спотыкается об упавших, мешкает, третий ряд накатывается на второй, третий пытается остановиться, но на него сзади напирает уже четвертый, сержанты бросаются исправлять дело, но колонна уже смешалась в кучу, останавливается. Мужики есть мужики. Солдаты, у которых за плечами годы войн, давно научились перешагивать через павших товарищей, не теряя темпа и не задерживаясь, чтобы оказать кому-то помощь. Главное в строю – это слушать сержанта и держать линию.
Волков бросает быстрый взгляд за реку – там все спокойно, толпа с берега еще не убралась, но переправляться хамы и не помышляют.
– Господин капитан, – он указывает Пруффу на остановившуюся колонну, – кажется, неплохая цель для вас.
Пруфф тут же кричит:
– Фейерверкер! Весь огонь по колонне справа!
– Весь огонь по колонне справа! – орет младший офицер. – Пошевеливайтесь, ребята, пока они кучей стоят!
Прислуга начинает поворачивать орудия, канониры целятся, все это не занимает много времени.
– Готов! Готов! – первыми кричат канониры кулеврин.
– Готов! – чуть погодя вторят канониры полукартауны.
– Так стреляйте! – разрешает капитан.
– Огонь! – кричит фейерверкер.
Хлопают кулеврины, а за ними все тем же ревущим басом ахает полукартауна. Опытные артиллеристы со ста пятидесяти шагов не промахиваются, тем более с возвышенности, тем более в огромный отряд. Ядра и картечь ложатся как надо – накрывают мужиков.
– Еще! – кричит Волков.
Результат отличный, но ему мало… Мало.
– Заряжай так же! – командует Пруфф.
И артиллеристы принимаются за свою нелегкую работу. Но… Через шлем и подшлемник кавалер слышит далекие трубы. Это не его, это у мужиков… Они играют сигнал «отходим».
«Отходим, отходим, отходим!» – несется над дорогой. И первыми приказ выполняют стрелки и арбалетчики. Они, пока пехота пытается построиться в колонну, дружно поворачивают и уходят быстрым шагом. Кому охота попасть под картечь или пули? Уходят на восток, туда, откуда пришли.
Да, колонна разворачивается, а из лагеря выбегают мушкетеры и аркебузиры. Сначала Волков не понял для чего, а потом додумался. Мушкеты и аркебузы заряженными оставлять нельзя, вот Вилли и вывел стрелков разрядить оружие вслед уходящему врагу. Дым заволок всю округу, а полковник смотрел на тот берег. Там враг убирался прочь, унося с собой раненых и убитых.
– Ну что ж, – произнес капитан Пруфф, не скрывая удовольствия, – дело, можно сказать, сделано. У врага пять-шесть десятков убитых и раненых. Надеюсь, мы поквитались за вчерашнее.
– Нет! – неожиданно резко и для капитана, и для Максимилиана, и для Фейлинга отвечал Волков.
Пруфф, как всегда, поджал губы, Фейлинг посмотрел на господина с опаской.
– Не поквитались, и десятой доли мы им не отплатили, даже за Увальня хамы еще не рассчитались. – И, видя удивленное и обиженное лицо Пруффа, уже смягчаясь, добавил: – Вы были на высоте, капитан, ваши люди стреляли отлично, победа по праву принадлежит вам и ротмистру Вилли. Всем вашим людям по талеру награды. А вам, господин капитан, гульден премии.
Пруфф, который, кажется, хотел уже, по обыкновению своему, что-то обиженно отвечать полковнику на его жесткий тон, оттаял и крикнул:
– Артиллеристы, за хорошую стрельбу полковник жалует вам по талеру!
– Слышали, ребята? – подхватил фейерверкер. – Полковник жалует каждому по талеру!
Артиллеристы радовались, а кавалер уже спускался с насыпи.
Еще недавно, часа не прошло, в лагере царила суматоха, похожая на панику, а теперь на лицах радость. Отбились, не пролив ни одной капли своей крови, хотя собиралась уже умирать. Враг даже не дошел до них.
– Славное дело, господин полковник, – закричал кавалеру один сержант, из старых людей Брюнхвальда, – умыли хамов!
Волков кивнул: «Умыли».
Люди радовались, но никто, никто из них не вспоминал вчерашнюю ночь, когда они ненавидели командующего до зубовного скрежета только потому, что он не побежал назад, рискуя обозом, а приказал строить лагерь. Интересно, сколько человек вчера ночью хотели его ударить копьем в спину или со всего размаха врезать ему по шлему алебардой? Может, даже каждый второй. А теперь вон радуются… Радуются… Полторы тысячи человек: солдат, кашеваров, саперов, возниц в лагере, – и ни один даже капли крови не пролил. Враг пришел, понюхал частокол и ушел, обливаясь кровью. И это не только потому, что он приказал ставить тут укрепление, а еще и потому, что тащил сюда свои пушки черт знает откуда вместо того, чтобы нанять кавалерию. Потому что он делал мушкеты за свой счет, потому что не жалел денег на дорогой новый порох, давая возможность и стрелкам, и артиллеристам получать навыки стрельбы. Может, кто-то скажет ему спасибо за это? Нет, не скажет, да Волков и не ждал ни от кого благодарности. Он стянул с головы шлем, снял латную перчатку, вытер лоб, лицо и подумал, что чертовски хочет есть.
