Глава 10
Выехали в ночь, солдаты, что стояли на карауле, карету даже попытались остановить. Перед тем как сесть на козлы, Игнатий спросил:
– Куда же ехать-то?
– Назад, в Бад-Тельц, по дороге сюда его проезжали. А оттуда на север свернем, к Ламбергу. И побыстрее езжай, нам вернуться еще потребуется.
– Госпожа, быстро ехать ну никак нельзя. Темно, хоть глаз коли. Завалимся в канаву.
– Ты уж расстарайся, Игнатий, – уговаривала его девушка, – тороплюсь я. Если все получится, так награда тебе будет.
Так и поехали, а тут еще и луна вышла, стало полегче.
Кухарку Агнес с собой брать не стала, не до обедов ей сегодня будет. Взяла только Уту. Здоровенная девица молча таращилась в темноту из окна, иногда пришептывая:
– Глаза, что ли, желтые видала в кустах, волки, что ли, не волки, не поймешь.
Но страха в голосе девицы не слышалось. Она давно уже не боялась ни людей, ни зверей, ни Бога. Боялась Ута только свою госпожу, боялась и почитала безмерно.
А госпожа ее даже и из окошка не выглядывала. Сосредоточилась, молчит, коли свет был бы, так любой увидел бы, что лицо у нее холодное, бледное, круги под глазами. Круги и бледность – это оттого, что за последний день она в стекло глядела неотрывно. А ручка ее маленькая крепко сжимала рукоять любимого ею изящного и страшного кинжала. Так же как Волков собирался до зари встать и идти на дело кровавое, точно так же на свою войну ехала и она. И точно так же не знала, вернется ли. Бабища злая, что наводила морок на господина, что мешала все время девушке смотреть в стекло, была сильна неимоверно. Она была старой, она была умелой, она была могущественной. И ехать к такой безрассудство, но коли надо для господина, так Агнес готова была ехать в ночь, ехать к сильной сестре, чтобы помериться с нею силами.
Когда господин уснул, а девушка взяла в руки шар, она сразу почувствовала, что никто ей не мешает, что баба теперь спать надумала, а пока она спит, она не видит Агнес. Девушка смотрела в шар недолго, как ни противилась баба раньше, Агнес уже высмотрела, где она живет. Видела дом ее, большой и красивый, на чистой улице в зажиточном городке у реки.
Вот и поехала, хоть знала, что до рассвета может не успеть. Проснется сестра, узнает, что к ней едут, так подготовится, людей своих соберет – и тогда конец Агнес. Но девушка готова была рискнуть. Господину сие нужно. А господин… Как отец к ней ласков… Ради него девушка готова была рисковать. Вот и не смотрела она по сторонам в темноту, как служанка. Она собиралась с силами, так как знала, что бабища сама сильна.
Ехали и ехали. Игнатий лошадей не гнал, даже когда луна вышла: боялся. И, наверное, уже за полночь доехали до Бад-Тельца. Тут хоть какие-то фонари на улицах стояли.
– Игнатий, – высунувшись из окна, скомандовала Агнес, – здесь направо, на север поворачивай. Там мост должен быть.
– Как прикажете, госпожа, – повиновался кучер, а сам думал: откуда ей про то знать, сама же в городе впервые.
Но мост там действительно был. Проехали чуть-чуть по пустынным улицам большого села, и вот уже рекой запахло. И вот уже въезд на мост. А тут уже луна на середину неба выплыла, еще светлее стало. Игнатий поехал смелее. До тех пор, пока не разглядел в темноте, что дорогу перегородили рогатки, не увидал огонек фонаря в ночи и не услышал злобный голос:
– Куда? Куда прешь? А ну, стой!
Кучер остановил лошадей. Тут он и разглядел их, шли они втроем: один с фонарем, все в доспехе; хоть и с оружием, но щурились, как со сна. Видно, оттого и злые, что разбудили их.
– Кто такой? А? Куда едешь?
– Кучер я. Госпожу везу, – отвечал Игнатий, а сам на всякий случай за голенищем сапога нож нащупал. Мало ли… И между делом поинтересовался: – А вы, господа, кто такие будете?
– Мы-то? – В голосе отвечающего послышалась гордость. – Мы – Черное отребье Эйнца Железнорукого. Слыхал про таких?
– Как же не слыхать, слыхал, слыхал, – сказал кучер. – Только уж пропустите нас, господа, госпоже надобно на север.
– Госпоже? – не унимаются люди. – Чего это твоя госпожа по ночам ездит?
– Так ты сам у нее спроси, – отвечал кучер ехидно.
– И спрошу, – сказал тот, что с фонарем. – А ну-ка, Петер, пошли поглядим, что там у него за госпожа.
– Да, надо взглянуть, – согласился Петер, – Может, придется до утра и задержать такую госпожу.
В голосе их послышались сальные нотки, людишки эти опасны, не зря их отребьем называют. Один из них остановился рядом с кучером, в руках копье, стоит, недвусмысленно копьишком поигрывает, а Петер и тот, что с фонарем, направились к карете. Мужик с фонарем мордой прямо в окно полез и светить внутрь пытается. Но разглядеть ничего не успел, а услышал лишь негромкое, голосом девичьим сказанное:
– Вон пшел. Или сердце твое сожру.
Мужик отшатнулся, едва фонарь не выронил, его словно арапником по лицу ожгло, а затем ледяным ветром отшатнуло. Он постоял, дух переводя, поглядел на Петера глазами, полными ужаса, и сказал:
– Пусть едут. – И тут же заорал первому, тому, что кучера сторожил: – Отпускай их, пусть едут.
Игнатий лишь усмехнулся, щелкнул хлыстом, залихватски и страшно свистнул, и карета покатилась дальше в ночь.
– Ну, – спросил Петер того, у которого был фонарь, – и кто там был?
– Кажись, демон, – отвечал его товарищ.
Петеру и самому так казалось, хоть в карету и не заглядывал, он поежился, как от холода, и ничего больше спрашивать не стал.
Карета подъехала к городу Ламбергу, когда уже начало светать. Городишко оказался мал, но не беден, стен у него еще не было, но красивую ратушу он уже имел. На улицах было еще немного народа, Агнес теперь выглядывала в окно, пытаясь угадать, где находится нужный ей дом. Учитывая, что спрашивать она не хотела, найти увиденный в шаре красивый дом было нелегко, но она точно знала, что его отыщет.
– Направо сейчас сверни и езжай до конца проулка, а там… – Она подумала, глядя перед собой. – А там еще раз направо.
Девушка даже сама не понимала, то ли ее удивительная память, то ли женское чутье помогло, но солнце еще не встало, как она уже нашла нужный дом.
Карета остановилась там, где велела Агнес. Усталые лошади помахивали хвостами, измученный дорогой кучер слез с козел, стал поправлять упряжь, а девушка все сидела внутри, почти не шевелясь. Люди городские, что уже покинули свои дома, с интересом посматривали на нездешнюю карету. Ута, видя странное поведение госпожи, тоже замерла, едва дышала, понимая, что сейчас лучше ничем хозяйку не беспокоить. Агнес смотрела прямо перед собой и на первый взгляд была абсолютно спокойна, только костяшки пальцев на кулачке, который сжимал рукоять кинжала, висевшего у нее на поясе, побелели. Так продолжалось некоторое время, девушка просто не могла решиться, уж больно серьезное и опасное дело ей предстояло. Но Агнес была очень умной девицей, она понимала, что высиживать неизвестно что резону нет, от этого только хуже стать может. Нужно было начинать.
Она, не произнеся ни слова, сама открыла дверь кареты, не откидывая ступенек, выпрыгнула наружу и быстро пошла к тому самому дому, который искала. Подошла к красивой и большой двери и сразу стала дергать за веревку колокольчика.
– Ну чего… Чего трезвонишь? – донесся из-за двери низкий мужской голос. – Молочник, ты, что ли?
– Я, – спокойно отвечала девушка своим голосом. – Открывай.
– Чего ты в рань-то такую… – За дверью загремели засовы и крюки.
Дверь приоткрылась… И тут же, как только образовалась щель, через которую стало видно гостью, дверь попытались захлопнуть. Агнес едва успела поставить башмачок в проем, не давая створкам сомкнуться, а на дверь навалились так, что ногу обожгло болью, и девушка прошипела в ярости:
– А ну, пес, брось… Брось, говорю, отойди. Не смей мне противиться. Отпусти дверь, иначе глаза тебе вырежу. Ну!
Говорила она это зло и особым голосом, что шел из глубин ее груди, от самого сердца. Тем голосом, заслышав который, Ута деревенела. Тем голосом, которым мало кто мог пренебрегать.
И почти сразу на дверь давить перестали, Агнес толкнула ее и вошла в красивую переднюю комнату, а там стоял здоровенный мужик. Босой, в портках и простой грязной рубахе, он смотрел на нее, как на чудо, так что аж глаза вылезли. А ноге еще было больно, и Агнес от злости едва не полоснула мужика по брюху, едва сдержалась, а лишь двумя пальцами как будто клюнула его промеж бровей, произнеся тихо:
– Спи, холоп!
И мужик, как куль, повалился на пол. Девушка подошла к двери, выглянула на улицу на всякий случай, не смотрел ли кто, и закрыла засов. Посмотрела на валяющегося на полу мужика.
Первый шаг оказался пройден. Но это был самый легкий шаг. Девушка из передней вышла в коридор. Осмотрелась, разобралась: справа кухня большая, чад, вонь, шум – там бабы копошатся. Напротив двери на замках – кладовые. Дальше людская, видно, в доме немало слуг. И тут же из одной двери вышла баба с корзиной под мышкой. Она шла прямо на Агнес, та прижалась к стене, и баба едва не задела ее корзиной с бельем. А в конце коридора лестница наверх шла. Значит, нужно туда, там господские комнаты. Девушка тенью скользнула по коридору до самой лестницы. Вот и ступеньки. Она поставила ногу на первую. Ах, как ей оказалось непросто. Волнение такое, что на груди в платье места мало осталось. Едва Агнес дышать может. Нет, ей не страшно, она даже жаждет увидеть невероятно сильную сестру, хоть парой слов с ней перекинуться, ведь что ни говори, всякому умелому человеку хочется признания от таких же умелых людей, как и он сам, а баба, что мешала ей в стекло глядеть, была очень сильна. Может, даже сильнее, чем она сама? Нет, нет, нет, о таком девушка не думала, была в себе уверена, но волнение ее охватило такое, что она сердце свое слышала.
Ступенька за ступенькой, ступенька за ступенькой, и вот Агнес уже наверху. Все, прочь волнения, прочь дрожь в руках. Перед нею несколько дверей, но ей и гадать не нужно, она знает, за какой ее сестра-недруг. Агнес, чтобы больше не терпеть волнения, немедля толкнула дверь и вошла.
Комната оказалась хороша: комоды из полированного дерева, большие окна дают много света, длинный стол под красивой скатертью, за которым без труда усядется дюжина людей, камин, по бокам от него большие резные сундуки, зеркало от потолка до пола. А в углу у камина – она. Агнес тут подумала, что будь она на месте сестры-недруга, так встала бы к окну, чтобы вошедшему свет из окна мешал бы ее рассматривать. Но женщина стояла в углу – неужели совсем не боится незваной гостьи?
Сестра была в платье черного бархата с белым кружевным воротником, платье весьма недурном, да и сама она хоть и немолода, но красива необычайно. Только вот Агнес сразу поняла, что красота эта деланая. Женщина оказалась много старше, чем выглядела. Агнес же была в своем естественном виде. Ни к чему ей красота сейчас, лишь лишний расход силы будет.
– Ну, здравствуй, сестра, – сказала ей женщина.
И тут же перед глазами девушки все поплыло. Темнота вдруг стала на нее опускаться. Морок. Дура, неужели она думает, что сможет мороком с Агнес справиться. Девушка лишь едва заметно встряхнула головой – и все разлетелось, снова стало светло. Впрочем, баба сильная. Сила чувствовалась в ее голосе. Голос у нее мягкий, воркующий, обволакивающий и завораживающий, таким голосом мужчин с ума можно сводить. Но девушка и на магию ее чарующего голоса не поддастся. Она смотрела на женщину внимательно, нового подвоха ждала, руку с рукояти кинжала не убирала.
Агнес молчала и ждала, что будет дальше, а баба продолжала ласково, словно с приятельницей говорит, а не с соперницей:
– А я знала, что ты придешь.
Врет! Врет! Врет! Агнес порадоваться хотела, но побоялась преждевременности этой радости. Словно боялась птицу вспугнуть. Если бы баба ждала ее, так людей добрых полный дом собрала бы, а людей в доме не оказалось, бабы одни, прислуга. А почему врет? Зачем ей врать? А затем, что не ждала она девушку. И не думала даже о том, что та может так внезапно нагрянуть. Что Агнес рядом, она поняла в последний момент, когда девушка уже в доме ее была, не раньше. Вот и врет теперь, чтобы сильной казаться. Сильней, чем есть на самом деле.
Женщина ждала, что Агнес ей ответит, но дева стояла, смотрела на нее и думала, и думала, и думала. Думала о том, почему та врет, почему к окну не встала. И вдруг поняла… Как озарение на нее нашло. Сестра как почувствовала, что Агнес в доме ее, так стала что-то прятать. Что-то ценное. Самое ценное. И что самым ценным для любой сестры быть может? Конечно, стекло! Что же еще? В этом и крылась слабость женщины: она очень боялась потерять свою ценность. Агнес опять готова была порадоваться, но вновь побоялась, что радость будет преждевременной.
И опять у нее поплыло все перед глазами, так спать захотелось, но девушка снова с легкостью развеяла это, лишь слегка взмахнув рукой с кинжалом. Нет, не так уж и сильна была сестра, как казалось поначалу.
Тут она и спросила холодно и даже строго:
– Ну и где он?
И поняла, что угадала. Бабу как ударили, да так, что она едва не потеряла свой красивый вид. Женщина сжала руки, к груди их приложила, но не ответила, лишь задышала тяжело, а девушка уже по-хозяйски пошла в комнату, приблизилась к столу. Остановилась и вдруг резко заглянула под столешницу, приподняв скатерть, сама так и не поняла зачем, но после этого спросила снова:
– Где он? Отвечай!
– Не смей, жаба, так со мной разговаривать! – сквозь зубы проговорила женщина. – Не выйдешь ты отсюда, сварю тебя да скормлю свиньям.
Но Агнес уже знала, что это пустое, пыжится сестра, раздувается, чтобы больше казаться, на самом же деле уже боится гостью. Уж в этом девушка была уверена, уж страхи людей она чувствовала лучше всех и страх этот вдыхала с удовольствием, сильнее от него становилась. Она уже знала, что победила, что страх разъест бабу быстрее, чем купорос – глаза.
Агнес так же неторопливо пошла вдоль стола. И чем дальше шла, тем беспокойнее становились руки сестры, тем сильнее от нее воняло страхом. Девушка улыбалась, она понимала, что на верном пути. И сейчас главное – не спешить, не торопиться, дожимать бабу, ломать ее не спеша.
Так она дошла до конца стола и снова спросила:
– Отвечай, где ты его прячешь? Все равно ведь найду.
Она смотрела на бабу, а та уже забыла свои попытки пугать девушку и неотрывно следила за ней. Агнес улыбалась. Она уже знала, что отнимет такое вожделенное для нее стекло.
– Говори, старая, говори, где он? Ну? Иначе резать тебя буду. Живьем резать, а это больно! – со страшной улыбкой говорила девушка. – С морды твоей напускной начну, чтобы настоящую увидеть.
Девушка глаз с нее не сводила, ждала, ждала, ждала… И увидела Агнес, как глаза бабы, зрачки ее серые, чуть дернулись. Выдала себя баба.
Дева посмотрела туда, куда косилась баба. А там у каминной стены три сундука, и лишь на одном из них, на том, что ближе всего стоял к окну, нет замка. Не успела, значит, баба его запереть. Девушка улыбнулась: не успела, а говорила, будто ждала, будто знала, что Агнес придет. Тварь лживая.
Вот теперь девушка не медлила, была быстра, сразу кинулась к сундуку. Баба заорала истошно, грубо и хрипло, как мужик, куда только голос воркующий делся, и бросилась ей наперерез.
Агнес лишь крикнула ей строго:
– Замри!
Баба была раздавлена, она уже не могла сопротивляться девушке, так и застыла: руки тянулись к Агнес, а лицо перекошено не то от страха, не то от злобы. И лопотала при этом несуразицу, словно от вина у нее язык заплетался. А девушка подошла к ней, посмотрела в глаза, удовлетворенно поднесла кинжал к лицу бабы и произнесла сквозь зубы:
– Вот так и стой, не шевелись даже… Ишь ты, кобыла ретивая…
Она, стараясь не спускать глаз с женщины, наклонилась к сундуку, откинула крышку. Тут баба застонала, словно от боли.
– Тихо, я сказала, – прошипела девушка и наконец заглянула в сундук.
Заглянула и растерялась на мгновение. Нет, там лежал не шар. Там на дне, свернувшись калачиком, прятался мальчик.
Агнес взглянула на бабу.
– Даже не думай шевелиться! Иначе… – Она показала ей кинжал и после наклонилась, схватила мальчишку за шиворот, стала его из сундука вытаскивать. – Вылазь, вылазь, крысеныш.
Мальчик захныкал, что Агнес очень не понравилось, она поднесла кинжал к его лицу и сказала:
– Даже не думай рыдать. Я того не выношу. Зарыдаешь – я тебя распотрошу. Понял?
Хоть и стояли у мальчишки в глазах слезы, но голос девушки был столь убедительным, что он только кивнул в ответ да носом шмыгнул.
Он был пригож, лет семи-восьми, причесан ладно, в хорошей одежде. У девушки не оставалось сомнений, что это сынок бабищи. Вот из-за чего баба не смогла ей сопротивляться, вот отчего была слаба. Она стала бояться Агнес, как только та переступила порог ее дома. И страх ее разъел, парализовал.
Как все удачно сложилось. Агнес размышляла, поглядывая то на мальчишку, то на бабу. А думать она умела быстро. Сюда ехала она, полагала, что придется сразиться с бабой. Если получится победить – забрать у нее стекло, а саму ее убить, чтобы не мешала господину. А уже Железнорукого они с господином вместе как-нибудь одолеют. Но теперь все переменилось. Теперь все могло еще лучше стать.
Она так и держала мальчишку за шиворот и, не отпуская его, сказала бабе:
– Давай стекло.
– Не убивай его, – прохрипела баба, бледнея до цвета полотна.
– Давай стекло, тогда не убью.
Женщина сразу кинулась к камину, там на верхней полке стоял ларец красивый, она схватила его, поднесла Агнес, раскрыла перед ней. Девушка сначала удивилась: шар был маленький, вернее, меньше, чем у господина, и был он бело-желтого цвета, как самые жирные сливки, совершенно непрозрачный. Но у девушки не возникло и тени сомнений, что сие вещь истинная, а не те подделки, что присылали детоубийце всякие его знакомые.
– Не убивай его, – все так же прохрипела баба, протягивая ей ларец.
– Ладно, – сказала Агнес, забирая ларец и смеясь. – Я даже тебя не убью. Но встань на колени передо мной.
Бабу уговаривать не пришлось, она сразу рухнула перед девушкой на колени.
– А ну-ка, покажи мне свое настоящее рыло, сестра, – потребовала Агнес.
Женщина сразу стала меняться. Теперь она уже не была прекрасна. Лицо изможденное, лицо женщины, что давно уже немолода. Девушка склонилась ближе.
– Вот ты какая, а муж-то твой тебя настоящую видел?
И не успела баба ответить, как Агнес полоснула ее по лицу кинжалом, от виска к носу, через глаз. Ударила с силой, чтобы наверняка располосовать глаз.
Баба хрипло вскрикнула, а потом стала противно завывать, схватилась за глаз руками, кровь полилась на ее платье, на паркет.
– Мой глаз, мой глаз!.. – выла баба.
Агнес ее завывания показались забавными.
– Это тебе на память обо мне, – смеясь, сказала девушка.
Она вытерла кинжал о скатерть, затем спрятала его в ножны, под мышку взяла ларец со стеклом, прежде еще раз убедившись, что оно там, а потом и мальчишку схватила за шиворот и поволокла его к выходу.
– Не убивай его, не убивай, молю… – кричала ей вслед баба, но Агнес уже спускалась по лестнице.
Если бы ей потребовалось, она бы убила его не задумываясь, но мальчик был нужен ей живым. У нее появился план.
