Глава 2
– Ну наконец-то, – сказал Волков и протянул руку капитану Пруффу.
Тот пожал руку и сразу спросил:
– Раненые, которые мне встречались по дороге и которых я опросил, говорили, что мужики нас ждали. Ждали и крепко побили?
– Да, устроили нам засаду. Бертье погиб, Гренер тоже, погиб ротмистр Хилли.
– Это молодой такой? Из стрелков?
– Да. Роха и Брюнхвальд ранены, второй роты нет, она была в голове колонны. Арбалетчики сбежали. В общем, мы угодили в засаду.
– Засаду? Но ведь вы выставляли разъезды!
– То и удивительно, никто из кавалеристов ничего не видел, пока на нас не обрушились батальоны хамов. Впрочем, это уже прошлое, пойдемте, я покажу вам, что вам надобно сделать. – Волков обернулся, увидал все еще растерянного Рене, что был тут же, и едко произнес: – Капитан, прошу вас продолжить работы, займите уже своих людей, дайте им лопаты, чтобы мысли дурные к ним в головы не лезли.
Рене пытался ему что-то ответить, но Волков его сейчас даже слушать не хотел, он жестом велел удалиться. Капитан поклонился и ушел. После кавалер заговорил с ротмистром Вилли:
– Ротмистр, отберите среди своих стрелков десять самых надежных человек с самым надежным сержантом…
– Сейчас все сделаю, а зачем они вам?
– Для моей охраны, – отвечал полковник, – сзади у меня глаз нет, а одного Максимилиана может быть мало. Думаю, что солдатики теперь на меня злы.
– Я могу быть при вас, полковник, – сразу вызвался Вилли.
– Вы должны быть при своей роте, у меня и так не хватает офицеров. Пришлите мне десять людей и сержанта.
После они с Пруффом пошли по лагерю.
Как ни устали, как ни злы, как ни голодны восемь сотен людей, но сила это немалая, и сделать они могут многое, если есть воля, что сможет их объединить и сподвигнуть на усилия. Стена из кривоватых бревен уже перегородила дорогу с востока, оставив проезд для телег. Перед стеной полсотни людей копали ров. А сам частокол повернул на запад и шел над лесом, которым густо порос спуск к реке.
Волков вывел Пруффа на дорогу. Как раз луна вышла, река блестела серебром в ее свете.
– Вот, – сказал полковник, – это брод, я хочу, чтобы ваши пушки не дали завтра ни одному мужику перейти его.
– Завтра? – спросил капитан. – Думаете, что они пойдут уже завтра?
– Думаю, что они начнут утром. Им слышно, что мы укрепляемся. Я бы на их месте тянуть не стал.
Они направились обратно в лагерь. Волков привел артиллериста в северо-восточный угол лагеря.
– Насыпьте здесь земли столько, чтобы вы могли стрелять по переправе поверх частокола.
– Насыпать придется немало, – заметил Пруфф.
– Да, немало, – согласился кавалер.
– Надеюсь, вы дадите мне хоть тридцать саперов.
– Нет, все саперы ставят частокол или окапывают его.
– Но мои люди выбиваются из сил, они весь день и полночи тащили пушки. – В голосе Пруффа опять слышалось привычное недовольство.
– Капитан, лишних саперов у меня нет, из трех сотен их осталось чуть больше сотни, и те уже с заката рубят лес и копают канавы. Придется вам справляться самим.
– Я не успею до рассвета! – уже раздраженно проговорил капитан.
– Объясните своим людям, что если они не успеют до рассвета, то к полудню им уже некуда будет торопиться: их всех перережут мужики.
Слушать, что ответит ворчливый капитан, кавалер не стал, он повернулся и направился прочь. Однако не прошел он и десяти шагов, как услыхал очень взволнованный и знакомый притом голос, хотя сначала не мог вспомнить, кто его кличет.
– Господин! Господин!
– Это брат Ипполит, – сразу признал монаха Максимилиан и посветил ему фонарем. – Брат Ипполит, мы здесь!
Монах подбежал к Волкову. На брате Ипполите был длинный кожаный фартук, руки грязные, засохшая кровь черными точками покрывала и лицо его, и горло. Кажется, он недавно плакал.
– В чем дело? – довольно холодно спросил кавалер, его раздражал даже тон, которым монах его звал.
– Господин, – монах чуть обескуражен его тоном, – они умирают.
– Кто?
– Раненые, некоторых мы даже не успеваем осмотреть. Умирают, даже когда мы их лечим, когда зашиваем раны.
– Что, все умирают? – У Волкова защемило сердце.
– Нет-нет, слава Создателю, не все, но многие, уже шесть человек померло, я…
– Что? – сквозь зубы, но негромко спросил кавалер, чтобы, не дай бог, солдаты не услышали то, что им слышать нельзя. – Всего шесть? И ты прибежал ко мне пожаловаться или чтобы я тебе слезы утер? Ты в своем уме, дурень ученый? Ты, когда сюда ехал, о чем думал, думал тут желтуху да золотуху лечить?
– Но они умирают, их еще целые телеги, я не смогу всех спасти, и помощники мои не смогут, я не думал, что так сложится, понимаете, раньше в других ваших битвах так много раненых не было.
– Иди, дурак ученый, и спасай людей… Спасай людей, спасай тех, кого действительно можешь спасти, а уж потом других, иди и делай то, на что Бог тебя сподобил.
– Я просто…
– Прочь! – заорал Волков. – Прочь отсюда, вернись на свое место и зашивай в людях дыры, связывай кости, как тебе дано, а тех, кого подлечил, укладывай в телеги и отправляй в Бад-Тельц, пусть один из твоих лекарей с ними поедет, дай ему денег, чтобы размещал раненых у селян. Иди!
Монах только смог кивнуть и убежал в темноту. А Волков опять почувствовал, как кольнуло в груди и боль ниткой протянулась в левую руку до самого безымянного пальца. Он сжал левый кулак. «Левая рука слабая, вот и болит. Надо прилечь, что ли, поспать хоть час-два». Но его окликнули.
– Господин полковник, – обратился к нему немолодой сержант, Волков помнил его еще с Фёренбурга, там он был простым стрелком, которому даже оружия не хватало.
– Тебя Вилли прислал?
– Да, сержант Хольц. Ротмистр говорит, вас надо охранять.
– До утра точно придется, – отвечал кавалер, а сам поморщился от неприятных ощущений в груди. Хотелось приложить к беспокоящему месту руку, разгладить его, да попробуй еще дотянуться – там кираса, кольчуга и стеганка.
– Не беспокойтесь, господин. Мы вас убить не позволим, – заверил сержант.
– Отлично.
Волков огляделся, ища себе место для лежанки, и тут увидал в одной из телег своего молодого оруженосца Курта Фейлинга. Тот сидел в пустой телеге в обнимку с флагом, который так никому и не отдал, и что-то грыз.
– Сдается мне, что вы так и не выполнили мой приказ? – сказал он молодому человеку без всякой злости. – Вы так и были с ротой Брюнхвальда до конца?
Фейлинг перестал жевать, посмотрел на полковника с трепетом.
– Думается, что знаменосцем вам быть рановато, это звание еще нужно заслужить, – произнес Волков, залезая в телегу и садясь рядом с мальчишкой. – Будете и впредь моим оруженосцем. Надеюсь, Максимилиан научит вас ухаживать за доспехом и за моими конями.
– Ухаживать за конями я умею, кавалер, – с радостью отвечал Курт Фейлинг.
– А шлем с меня снять сможете?
– Конечно.
– Ну так снимайте.
Молодой человек привстал, стал отстегивать ремни, что крепили шлем к горжету. Это у него получилось почти сразу.
Волков повалился на что-то мягкое, положил секиру под правую руку.
– Максимилиан, сержант Хольц.
Те сразу подошли.
– Мне нужно поспать, пусть даже немного. Думаю, на рассвете мужики начнут дело, хочу быть бодрым к тому времени.
– Я разбужу вас, – заверил его Максимилиан.
– Я пригляжу за вами, – пообещал сержант стрелков.
«Хорошо, что пришел Пруфф, а то без Брюнхвальда совсем плохо». Больше он ни о чем не успел подумать.
Сначала Волков не мог понять, что происходит. Вокруг все серое. Максимилиан склонился над ним.
– Кавалер, кавалер, просыпайтесь, барабаны…
Он сел, откинул одеяло – его кто-то накрыл, пока он спал, кажется, это денщик Гюнтер. Рядом, в ногах, спит новый оруженосец Курт Фейлинг, а вокруг все заполнено тяжелыми клубами серого тумана, такого плотного, словно вата.
– Барабаны? – Он не слышит барабанов, только звуки топоров, пил, заступов.
– Приехал кавалерист из разъезда с восточной дороги, говорит, что у второго брода барабаны бьют.
Волков сразу проснулся, вылез из телеги, взял топор, шлем и некоторое время постоял, привыкая к боли в растревоженной ноге, затем пошел к восточному выходу из лагеря. Максимилиан и стрелки охраны поспешили за ним.
Всадник ждал сразу за частоколом.
– Ну? – спросил кавалер.
– Барабаны, господин, – говорит тот, – за рекой у дальнего брода. Бьют «походный шаг».
– Езжай туда. Как только начнут переправляться, сразу отходите в лагерь.
– Да, господин, – ответил всадник и уехал.
Надо послать кого-нибудь на рекогносцировку, но кого? Рене? Да нет, какой из него разведчик. Хайнквист? Новый человек, Брюнхвальд говорил, что он проявил себя в деле. Один бой – этого мало. Волков не знает этого человека совсем. Вилли? Нет, конечно, мальчишка совсем без опыта. Гренер? Да будь у кавалера еще хоть один кавалерийский офицер, так он сразу снял бы Гренера-младшего с должности. Волкову надо все выяснить наверняка, но посылать-то некого. Был бы Бертье… Да, но Бертье нет. Волков понимает, что ему придется идти в разведку самому. Как не стало Бертье, Брюнхвальда и Рохи, ему приходится делать все самому. Потеря опытных командиров – самое худшее, что могло случиться. Заменить их всех Волков просто физически не сможет, даже если и силы в нем будут. Он не выспался, он мрачен, но надевает подшлемник и сверху небрежно нахлобучивает шлем.
По росе, по мокрому песку он спускается к реке. Здесь вообще ничего не видно, туман такой густой, словно молоко, не только лишает видимости, он еще скрывает звуки… Волков подходит к самой воде, присаживается, начинает умываться и… замирает.
– Слышите? Максимилиан, сержант, слышите?
– Я нет, – отвечает Максимилиан.
– Похоже, лошадь ржала, – говорит сержант.
Да, через плотную пелену тумана с той стороны реки донеслись именно эти звуки.
– Максимилиан, бегом в лагерь, передайте Рене, Хайнквисту и Вилли работы бросить, строиться в лагере.
– Да-да, полковник, – говорит знаменосец и убегает наверх к дороге.
Волков продолжает умываться, но больше прислушивается, чем моется, наконец встает.
– Сержант.
– Да, господин.
– Останетесь со своими людьми здесь. Как начнут переправу или даже просто подойдут к воде, так дадите один залп, чтобы мы знали, что они пожаловали, а потом бегом в лагерь.
– Да, господин.
Волков, хромая в сыром песке, насколько мог быстро двинулся вслед за Максимилианом, ему нужно было еще осмотреть укрепления, что построили за ночь. Осмотреть, чтобы точно знать, к чему готовиться.
То, что он увидел, его не слишком порадовало, вернее, не радовало совсем. Восточная стена, что перекрывала дорогу рядом с поворотом к броду, была хороша, поставлена, еще когда он не лег спать, стояла крепко, и окопали ее хорошо. Канава под ней была человеку по грудь, спуск легок, подъем крут – попробуй из такой вылези. Рогатки у восточного входа вкопаны надежно, заточены на восток, телега одна пройдет, а вот строй солдат нет. Такой проход несложно будет оборонять, особенно если у тебя достаточно стрелков. Тут все было хорошо. Солнце уже почти вылезло из-за верхушек деревьев. Подул ветерок, туман клочьями разлетался и таял в воздухе, словно творилось какое-то волшебство, но рыцарю было не до красот природы. Первые пятьдесят шагов северной стены тоже были неплохи, а дальше… Бревна вкапывались неглубоко, держались некрепко, да и эти окопаны плохо… Саперы и солдаты второй роты, что еще работали тут, видели недовольство командира работой, смотрели на него зло, что-то бурчали себе под нос.
А к нему подбежал новый командир второй роты Хайнквист.
– Господин полковник… – проговорил он устало.
– Что это? – сразу перебил его Волков, показывая на кривые и косо вкопанные бревна. – Кто учил вас, ротмистр, так укреплять лагерь?
– Мои люди еле волочат ноги от усталости, господин полковник, они сутки не ели.
– Вы офицер, Хайнквист, и должны понимать, да еще и людям своим объяснять, что если не будет укрепления, так им вообще больше поесть не придется…
– Я пытался…
– Плохо пытались… Плохо, – прорычал Волков и, уже успокаиваясь, добавил: – Снимайте своих людей, быстро кормите и стройте.
– Что-то случилось?
– Разъезды доложили, что на том берегу у дальнего брода слышны барабаны, играют «походный шаг», а у нашего брода я сам слышал ржание лошадей.
– Пойдут на штурм, думаете?
– Нет, придут поздравить нас с Днем святого Енуария, – невесело усмехнулся полковник. – Кормите людей быстро и стройте.
– Вторая рота, бросай работу, сержанты, всех людей ведите в лагерь! – закричал Хайнквист.
– Господин, а жрать дадут? – тут же откликнулись солдаты, что были рядом.
– Дадут. Сержанты, инструменты не бросать, все нести в лагерь.
– А нам что? – закричали саперы, тоже останавливая работу, ожидая ответа от офицеров.
– Тоже в лагерь идите, идите есть, – отвечал им полковник.
Все, и солдаты, и саперы, радостно, чуть не бегом поторопились к проходу. Люди хоть и устали смертельно, но голод пересиливал усталость.
Волков отправился дальше. Стена дрянь, ров неглубок, хорошо, что сразу за рвом начинается заросший лесом крутой спуск к реке, тут очень непросто будет врагу атаковать, волноваться за северную стену смысла не было, тем не менее он не преминет высказать все Хайнквисту. Брюнхвальд такого бы не допустил.
Западная стена, которую ставил Шуберт, оказалась не лучше северной, да еще и у прохода не вкопали рогатки, просто сложили рядом… Он уже собирался повернуть за угол к южной стене, как услышал выстрелы. Мушкеты, стреляющие новым порохом. Он уже знал этот звук. Пикет из его охраны оповещал, что у брода появились хамы.
Дальше разглядывать бревна и канавы времени не было, он поспешил в лагерь, где почти сразу увидел Максимилиана.
– Господин полковник, вернулись наши разъезды и пикет с восточной дороги. Мужики переправляются.
– Сколько? – только и спросил он.
– Насчитали пять сотен, но конца колонны не видели.
– Пять сотен минимум, – прикинул Волков, – а может, и тысяча будет, на этот раз переправятся со стрелками, на этот раз времени у них много. Где Рене?
– Строит людей, но без вас не решается просить ни трубачей, ни барабанщиков, чтобы сыграли ему построение.
О, как этот слюнтяй раздражал Волкова, кавалер аж зубами скрипел. Не будь Рене мужем сестры, отстранил бы этого болвана сразу после атаки мужиков. А поставил бы… Да хоть того же Хайнквиста, хуже бы не было.
– Максимилиан, бегите к трубачам, пусть играют «тревогу» и «построение».
Знаменосец коротко кивнул и скрылся.
В лагере суета, крики, неразбериха. Резко кричал молодой офицер, фамилии которого Волков вспомнить не мог.
– Первая рота, строиться!
Сержанты повторяли приказ, орали так, что у них вены на горле выступали.
– Рене? Где капитан Рене? – спросил кавалер у первого попавшегося сержанта, схватив того за рукав кольчуги.
– Там, господин, ближе к воротам был. – И тут же отвернулся от полковника. Сержанту не до того, у него свое дело. – Эй вы, бараны во втором ряду, куда первым на пятки наступаете? Опытные люди, а сбиваетесь в стадо, как новобранцы. Ровняйтесь, на полтора шага от них. Не напирайте.
«Даже этот сержант и то знает, что делать. Достался мне родственник».
А тут звонко, громко и тревожно, как положено, зазвенели трубы, играя сигнал «тревога, к оружию».
…Солдаты, те, что еще ели, спешно закидывали в рот еду грязными руками, бросали миски и кружки, брали оружие. Волков, расталкивая мельтешащих под ногами возничих, кашеваров и саперов, стал искать офицеров.
– Вторая рота, стройся в проходе, под мою руку, – заорал старший сержант второй роты, вытягивая руку вдоль прохода. – В колонну по четыре.
Слава богу, хоть ротмистр Хайнквист знал, что делать, он оказался уже рядом со своим сержантом, уже надел шлем, уже готов и критически оглядывал солдат.
Вилли тоже собирал стрелков, Волков посмотрел на мальчишку, слушая его высокий голос, и заволновался. «Ах, как все это нехорошо, рано, рано мальчишке командовать ротой, не дорос еще, был бы Роха…» Но старого товарища не было рядом, и от этого на душе у полковника стало совсем неспокойно.
