Агата.
У меня вправду одни глупости на уме… Я с трудом прихожу в норму. Внутри кипит котел из эмоций: раздражение, досада, гнев, возбуждение… Как ему удается все время обводить меня вокруг пальца? Кто он, этот Корсаков? Как может он бороться со мной? Это ведь не удавалось никому… И дело не в моей неотразимости, я другой человек, стала другим после страшного происшествия.
Когда мне было пятнадцать лет, умер отец. Мы сажали картошку на дачном участке, болтали и обсуждали мальчишек из моего класса. День клонился к вечеру, а ясное небо заполнили дождевые тучи. Они наливались черным и медленно-медленно ползли, втягивая в себя, как в бездну все, что попадалось на пути. Воздух дрожал от скопившегося напряжения. Становилось трудно дышать, кружилась голова и хотелось пить. Даже сейчас, когда я вспоминаю об этом, задыхаюсь… Хватаю воздух широко раскрытым ртом, как наяву слыша раскаты грома и чувствуя аромат озона, вбивающийся в ноздри…
– Агатушка, давай заканчивать, солнышко, – предложил тогда папа. – Мама будет волноваться.
– Папуль, нам еще рядок остался. Давай закончим все. Ты что, дождя испугался? – весело произнесла я.
– Что-то у меня голова кружится. И темнеет в глазах… – происнес папа, роняя лопату.
У папы случился обширный инфаркт – я узнала об этом потом, после вскрытия. А тогда он просто упал на землю и тихонько стонал, хватал воздух ртом и морщился от боли. Крупные дождевые капли срывались с неба, ветви старых тополей качались от ветра, небо расчерчивала молния, когда я бежала по грунтовой дорожке и звала на помощь. Я кричала, молила о помощи, но разве кто-то осмелится выйти в такую погоду? Я слышала лишь звук своих шагов и собственный крик, эхом отражающийся от стен домов и стареньких заборов.
Казалось, с каждым моим воплем, небеса расползались. Клубились, как живые и смотрели на меня, всасывая в воронку тьмы… Молния сверкала ярче, гром истошно гремел, отвечая на мои стенания… Меня никто не слышал, кроме них…
– Помогите! Мой папа упал, у него что-то с сердцем! Пожалуйста!
Запыхавшись, я стала под молодую иву возле пруда. Зябко терла плечи и смахивала с лица дождевые капли. Одежда тяжелела от воды, кожа покрывалась мурашками. Я плакала и не понимала, как помочь отцу? Никого не было рядом – ни людей, ни проезжающих машин…
– Помогите-е! – крикнула я ослабевшим голосом.
А потом увидела ее… Она вспыхнула в небе, как яркая звездочка, разгорелась до размеров блюдца и поползла прямо на меня. Тогда мне казалось, что это галлюцинация, а не молния… Тело впитало в себя электрический ток. Меня трясло, выворачивало наизнанку, сжигало изнутри… Я никогда не испытывала такой сильной боли…
Очнулась я через три дня. Папулю успели похоронить к тому времени, а я так и не поняла, что произошло?
– Тебя ударила молния, Агата. Врачи сначала подумали, что ты умерла, дочка, – плакала мама, а я с трудом сдерживала рвотные позывы – у медбрата жутко воняли носки.
Да-да, именно после этого со мной начали происходить странности: я перестала стареть и обзавелась звериным чутьем – осязанием, обонянием, острым зрением… Наверное, природа подумала, что я прошу от нее даров и наградила меня? А я просто молила о помощи… Мне ничего другого не нужно было…
– О чем задумалась, мелкая? – произносит Корсаков, паркуясь возле злачной забегаловки неподалеку от нашего офиса.
– О том, какой ты, Корсаков жмот. Почему мы приехали сюда? Это же… Это бомжатник.
– Ничего и не бомжатник. Машина твоя в двух шагах отсюда. Нам же надо на работу вернуться или как? Какие у вас правила?
– Почему ты назвал меня мелкой? – прищуриваюсь, чувствуя, как к щекам приливает кровь. Он большой… Везде… Красивый, высокий, породистый мужик. Если бы я не знала, как его зовут, подумала, что Сергей – чеченец, грузин или турок – есть в нем что-то восточное.
– Не поверишь, я думал, что тебе восемнадцать. Тебя выдали сиськи, Римская. По ним я понял, что тебе… Гораздо больше.
Корсаков толкает дверь кафешки. Пропускает меня, позволяя выбрать место. Шагаю к столику возле окна, морщась от запаха сгоревшего мясо, витающего в воздухе.
– То есть ты считаешь, у восемнадцатилетних не бывает больших сисек? Я смотрю, ты с женщинами не очень, Корсаков. И это неудивительно, ты же… Ты ведешь себя, как придурок.
– У тебя глаза не девчонки, Агата. В них мудрость и опыт. Про сиськи я пошутил, забей. Так сколько тебе?
– А тебе?
– Тридцать три.
– Двадцать девять.
– Выглядишь на восемнадцать. Что ты с собой делаешь? Наверное, косметология или…
«Мощный удар молнией. Обследование в республиканском детском центре, ежегодные обследования в самых крупных научных центрах страны. Муки от того, что ты не такая, как все… Страшные сны, видения, обостренное чувство опасности… ».
– Да, у меня подруга косметолог. Я все время к ней хожу. Я же говорила, что частенько снимаю мужиков в баре, для этого нужно хорошо выглядеть. А это еще кто?
– Наш Гречка. Он был со мной, я его позвал поговорить о работе. А ты расстроилась? Хотела побыть со мной наедине, понимаю.
– Пошел ты, Корсаков. Привет, Гречка, что нарыл?
Коллега оживляется и неуклюже садится за стол. Вынимает свежие снимки и раскладывает на столешнице.
– Спасибо Сергею Юрьевичу, позвал с собой. Это же надо, отдел «Д» и такое дело! Я сфотографировал личные вещи и комнату Лидии. А ее мама дала мне ее фотоальбом и ноутбук. Надо будет подключить программистов и его вскрыть.
– Показывай фотографии.