Гринвич-парк - читать онлайн

Серена

– Не припомню такого лета, – говорит Хелен. – Сегодня так тепло было, даже не верится!

Вчетвером мы сидим во дворе. К вечеру стало прохладнее, но все еще очень тепло. Сидеть под открытым небом вполне комфортно. Ветер слабый, хотя обычно с этой стороны парка ветрено. Ребенок, уютно расположившись в моем чреве, затих, убаюканный покачиванием гамака.

Рори накладывает поленья в жаровню. Он стоит на коленях, словно молится. На лицо ему падают волосы. Дэниэл и Хелен сидят вместе на качелях. Я зажгла свечи в стеклянных фонарях «летучая мышь», ветви вишневого дерева опутала гирляндой. Деревянная терраса серебрится в их свете. Надо бы не забыть сделать снимок для «Инстаграма».

– А я жару люблю. По мне, так чем жарче, тем лучше, – отзывается Рори.

– Ну, тебе же беременность не грозит. – Хелен на качелях меняет позу. На ней длинное платье с цветочным узором. Оно укрывает ее огромный живот, как палатка. А он у нее сейчас уже больше, чем у меня, и вообще за время беременности она сильно раздалась. Ладони ее покоятся на животе; бледные толстые пальцы растопырены и напоминают морскую звезду. – А я устала от жары, – продолжает Хелен. – Дождик бы не помешал. Вы видели Гринвич-парк? Трава вся выгорела, пожухла.

– Ничего, новая вырастет, – бурчит Рори. – Не драматизируй, Хелен.

Я кладу прохладную ладонь на его плечо, намекая, чтобы он замолчал.

– Говорят, нам отпущено еще несколько теплых дней, – успокаиваю я мужа. – Вечерами, правда, холодает, да? Хелен, принести тебе одеяло?

Рори раздраженно вздыхает, закатывая глаза:

– Ради бога, ну вот скажи, на что ей одеяло?! В кои-то веки в нашей проклятой стране выдался теплый вечерок, хоть на свежем воздухе можно посидеть! Надо наслаждаться моментом! – произносит он таким тоном, словно мы все, остальные, портим ему удовольствие. – С сердитым выражением на лице Рори берет растопку и обращается ко мне: – Нужно ли вообще это разжигать?

– Нужно, – отвечаю я. – Огонь создает определенную атмосферу. К тому же твоя сестра замерзла.

При этих словах Дэниэл поднимает голову и моргает, глядя на меня сквозь стекла очков, будто он спал, а я его разбудила. Рядом с раздувшейся Хелен он выглядит субтильным; брюки и рубашка морщатся в тех местах, где ткань не облегает тело.

– Хелен, ты замерзла? – уточняет он у жены.

Та заверяет его, что ей не холодно, а сама плотнее закутывается в свой серый кардиган, будто это спасательный жилет. Дэниэл начинает снимать с себя пиджак, но я жестом его останавливаю:

– Не надо, я принесу одеяло. – Я встаю с гамака и иду в кухню. Там, оглянувшись на Рори, извлекаю ноутбук из-под газет, которыми прикрыла его некоторое время назад, когда муж вошел в комнату. Сев так, чтобы с террасы меня не было видно, я удаляю историю поиска. Это занимает всего секунду.

Сквозь стеклянные двери я смотрю на мужа и гостей. Из дома терраса похожа на плот, плывущий по спокойному темному морю. За качелями мерцают и переливаются огни большого города, словно некий иной мир на далеком берегу. Порой в Гринвиче чувствуешь себя как на другой планете.

Идея поселиться в Мейз-Хилл принадлежала Рори. Ориентиром для нашего дома служит громадный платан. Соседний отличает синяя именная табличка. Рори любит показывать на нее, сообщая всем и каждому, что некогда там жил знаменитый архитектор. Говорит он это таким тоном, что сразу становится ясно: он хочет, чтобы однажды и на его доме повесили подобную табличку.

На табличку мне плевать, а вот вид с балкона нашей спальни на верхнем этаже нравится. Вид на город впечатляет. С высоты кажется, будто он раскинулся на серебряном блюде. Строительные краны горделиво высятся на фоне стального неба, размеченного красными огоньками. Переливчатые закаты, свинцовый блеск Темзы. Сегодня я снова пыталась с балкона сфотографировать панораму для «Инстаграма». Хороший снимок никак не получается – из-за плохого света небо кажется тусклым, маленькие огоньки сливаются.

Я беру кашемировое одеяло и выхожу на террасу, аккуратно закрывая за собой дверь. Переступаю через ноги Дэниэла, чтобы подойти к Хелен. Он даже бровью не повел. Грызет фисташки без всякого видимого удовольствия. Держит орехи в ладони одной руки, что лежит на коленях, а второй счищает скорлупу и машинально сует их в рот, один за одним, безучастно глядя куда-то вдаль.

– По крайней мере, скоро должно стать попрохладнее, – произносит Хелен. – На днях, когда я встречалась с Рейчел, в парке так жарко было, что мне пришлось присесть в мемориальном садике, а то думала сознание потеряю!

Я почти на том же сроке, что и Хелен, но чувствую себя иначе. Мне не знакомы ни вялость, ни тяжесть, на которые жалуется Хелен. Напротив, ребенок заряжает меня энергией, подкрепляет мои силы. Она – мое тайное оружие, прочно обосновалась в моем чреве, под моей одеждой, даруя мне непередаваемые ощущения. Крепкая девочка: активно толкается, сердечко ее бьется уверенно. Ее неутомимость передается мне, и я с каждым днем становлюсь выносливее, здоровее. Она наполняет меня своей кровью, и я обрастаю новыми тканями. Хожу без устали с наушниками в ушах. Мое либидо на высоте. Я чувствую, как мои маленькие груди наливаются, волосы делаются гуще, мышцы ног приобретают упругость и твердость.

Хелен и Дэниэл живут в нижней части парка, в доме, где Хелен с Рори выросли. После смерти родителей по завещанию Рори унаследовал компанию, Хелен – дом, а Чарли – по небольшой доле того и другого. Все остальное свое наследство он получил наличными – деньгами, которые теперь, как гласит молва, он успешно проматывает.

Когда кто-то выражает свое восхищение домом Хелен, а это бывает нередко, она неизменно отвечает: Дэниэл женился на ней только затем, чтобы заграбастать его своими алчными архитекторскими ручонками. Она, конечно, шутит. И, говоря это, неизменно стискивает руку мужа, как я заметила, а он ей с нежностью улыбается. Однако порой я думаю, что, возможно, в ее словах есть доля правды. Всего лишь зернышко, которого достаточно, чтобы шутка Хелен не казалась очень уж смешной.

– На днях, когда я встречалась с Рейчел, в парке было полно народу, – говорит Хелен.

Я заметила, что имя Рейчел она упоминает уже второй раз, явно стремясь разжечь мое любопытство. Хочет, чтобы я спросила, кто эта особа. Но я пока не готова заглотнуть наживку. Хелен меняет тактику:

– Переполненный парк всегда напоминает мне о летних месяцах в Кембридже. На траве ни одного свободного пятачка, все устраивают пикники.

– Трава ведь пожухла, – бормочет Рори.

– Не везде, – возражает Хелен, уязвленная его резким тоном.

Мы покинули Кембридж десять лет назад. Но Хелен по-прежнему, словно за костыль, цепляется за воспоминания о тех летних деньках. Не понимаю, зачем она постоянно поднимает эту тему, почему ей дорого то, что для нас давно утратило всякий интерес.

– Подумать только, десять лет прошло! Даже не верится! – Тоскливо вздохнув, она теребит брата: – Помнишь, как ты угнал лодку?

Рори бросает в огонь последнее полено и выпрямляется во весь рост, отряхивая руки о джинсы.

– Просто позаимствовал на время, – поправляет он. – И, если мне не изменяет память, помог мне в том Дэниэл.

Рори хлопает Дэниэла по плечу, проходя на свое место. Тот как смотрел тупо в пустоту, так и продолжает смотреть, даже не вздрогнул. Правда, через какое-то время приходит в себя, говорит:

– Не помню. – Он бросает в миску скорлупу от последней фисташки. – Мы много раз ходили на лодке.

Воцарившуюся тишину разбавляет треск огня в жаровне.

Я пытливо смотрю на лицо Дэниэла. Странное замечание. Хелен вечно на ум приходят какие-то вещи, которые мы давно позабыли. Каким же мусором забита ее голова! Порой она не прочь приукрасить, добавляя подробности, которых и в помине не было. Но тот день, я уверена, Дэниэл помнит. Это был идеальный летний денек, настолько идеальный, что начинаешь сомневаться в собственной памяти: то ли он и впрямь такой был, то ли ты видела нечто подобное на фотографии или в фильме, в более ярких красках.

Ребята стащили плоскодонку из университетского эллинга, хотя уж не помню зачем, мы вроде никуда не собирались. Они тогда сказали, что это сюрприз. После долгих недель, проведенных в тиши и затхлости библиотек и экзаменационных залов, прогулка по реке под ослепительно-голубым небом пьянила. Запах травы, растущей по берегам; чпоканье лодки, задевающей речное дно; отражения в воде. Парни гребли по очереди; мы с Хелен пили из бутылки дешевую шипучку, что они покупали для нас в университетском баре. Для нас с Хелен выпускные экзамены знаменовали завершение учебы в университете, а Рори и Дэниэла осенью ждала магистратура. Послеуниверситетская жизнь представлялась далекой точкой на горизонте, от которой нас отделяли восхитительно долгие летние месяцы.

Подвыпившие и обласканные солнечными лучами, мы хохотали над тощими ногами Дэниэла, над Рори, который так увлекся позированием без рубашки, что забыл пригнуться, когда мы проплывали под мостом, и едва не упал в реку. Потом он все-таки свалился, но быстро влез в лодку, столкнул в воду Дэниэла и разделся: Рори любил оголяться. Наконец мы все, поснимав с себя одежду, попрыгали в воду. Даже Хелен. Пьяные и оттого легкомысленные, мы плавали наперегонки. В какой-то момент Рори поднырнул под Хелен и посадил ее к себе на плечи. Она охнула от неожиданности. «Рори! Отпусти! Я думала, это Дэниэл!» – вскричала она. Мы наблюдали за Хелен с другой стороны. Вода была темная и студеная – не определить, кто к ней подплыл.

В тот день в общежитие мы вернулись позже, чем рассчитывали. От речной воды моя кожа была влажная и холодная, волосы выгорели на солнце. Даже Хелен утратила присущую ей бледность. Переодеваться мы и не подумали. На щеках Хелен проступили веснушки. Помнится, я увидела, как Дэниэл целует их, стоя в очереди, чтобы пройти в клуб. Зрелище это было настолько сокровенное, что я невольно отвела взгляд, испытывая странное чувство. Помнится, в тот вечер мы с Рори, едва добрались до его комнаты, без промедления – мне даже минута ожидания была невыносима – рухнули на его односпальную кровать и сплелись в жарких объятиях. От Рори исходил резкий, но приятный запах пота. Тело его тогда было другим – мускулистым, оттого что он постоянно играл в хоккей и сквош. Я до сих пор помню ощущения, что дарили его руки, тяжесть его тела. Заснули мы на рассвете. Рори обнимал меня одной рукой, просунув ее мне под шею. Сквозь шторы с боков сочился свет, щебетали пробуждавшиеся птицы.

– Ну как же, Дэниэл? Ты должен помнить. – Хелен кажется расстроенной. Она пристально вглядывается в лицо мужа, выискивая в нем признаки того, что память его не подводит. А он с минуту смотрит на нее так, будто впервые видит, потом пожимает плечами и опускает глаза. Блики пламени пляшут на его лице, высвечивая тени под глазами, придавая рельефность выпуклостям лба.

– Хелен, прости, что мы отказались от посещения перинатальных курсов, – говорю я. – Надеюсь, ты не в обиде, что мы выбрали другие. Они чуть ближе к дому.

– Да нет, что ты, – слабо улыбается она. – За это не переживай.

Я подозреваю, что она ждет более внятного объяснения. Но с ходу таковое я придумать не могу и перевожу разговор на другую тему:

– Ну что, перекусим?

Рори садится за стол, наполняет бокалы. У нас так заведено: он отвечает за напитки, я – за еду. Хелен тянет к Дэниэлу руки. Тот помогает ей встать с качелей, причем делает это запросто: в его худом жилистом теле таится недюжинная сила. В школе он занимался гимнастикой, завоевывал медали. Однажды в университетском спортзале он продемонстрировал нам одно из упражнений на гимнастическом коне – целую минуту держал на весу свое тело, опираясь на одни лишь запястья. Жилы на его руках вздулись; туловище прямое, как карандаш, в лице полнейшая сосредоточенность. Без очков Дэниэл выглядит совершенно другим человеком.

– Ну и как они? Занятия? – любопытствую я. – Есть от них польза?

Да, я согласилась посещать вместе с ней курсы для беременных, поручила ей записать меня. Хелен была вне себя от радости. А я, если честно, более отвратительного варианта представить не могла – сидеть в жарком помещении с ней, Дэниэлом и Рори; слушать болтовню о растяжках, кровотечении, потугах, разрезании. И напрочь позабыла про эти курсы. Хелен говорила, что нам присылали уведомление, но я ничего такого не помню. К тому времени, когда увидела пометку на своем календаре, у меня уже были другие планы.

– Занятия как занятия, ничего выдающегося, – Хелен внимательно наблюдает за мной. Я не проявляю должного энтузиазма, и она, заметив это, умеряет свой пыл. – На самом деле, довольно скучные. А в помещении, где они проводятся, жарко, как в преисподней. Ужасно! Духота неимоверная. Ты ничего не потеряла. Дэниэл тоже так и не сумел ни разу выбраться. – Она отпивает воду из бокала и осуждающе смотрит на Рори. – Кто-то ведь должен защищать честь фирмы, тем более когда с проектом возникает столько неувязок.

Ни Дэниэл, ни Рори не реагируют на замечание Хелен. Порой мне кажется, что они ее вообще не слушают. Обстановка накаляется, и я принимаюсь подливать вино. Смотрю, как оно омывает стеклянные стенки бокалов. Почти ощущаю его вкус, чувствую, как оно шумит в моих сосудах, заставляя ребенка кувыркаться in utero[4]. Но, взглянув на Хелен, я решаю воздержаться.

Жаль, что Хелен столь фанатично придерживается правил. Я часто ловлю себя на этой мысли. По крайней мере, хотелось бы, чтобы она не раздувала из мухи слона. А то в ресторане всю плешь проест официанту, показывая ему, какая она беременная. Можно подумать, у него глаз нет. Конечно, ее можно понять. У нее есть все основания не доверять собственному организму. Он уже, случалось, ее подводил. Теперь она старается исключить всякий риск. Думаю, Хелен убеждена, что, следуя правилам, она сумеет договориться – с Богом, со Вселенной. С кем угодно. Если будет следовать правилам, правила уберегут ее ребенка.

Я планировала поднять тост – за детей. Но Дэниэл, стоило мне налить ему вина, тут же подносит бокал к губам и одним глотком его ополовинивает. С минуту мы все молчим. Тишину за столом нарушают лишь звяканье приборов о тарелки, треск огня и слабые отголоски музыки, играющей на вечеринке в саду одного из домов на холме. В фонарях за дымчатыми стеклами мерцает пламя свечей.

Я смотрю на Рори. Он, глотнув вина, энергично накалывает на вилку кусочек пирога с салатом. Я пинаю его ногой под столом. Он обращает на меня недоуменные глаза. Я прожигаю его гневным взглядом.

– Обалденно вкусно, дорогая, – громко произносит Рори.

Остальные угукают, соглашаясь с ним.

– Очень простое блюдо. Там еще много, если кто хочет.

Заметно посвежело. Может, и зря мы сели есть во дворе. Но на холод никто не жалуется. Никто вообще ничего не говорит. Вечер, чувствуется, сбился с курса. Как бы направить его в нужное русло? Я снова сердито смотрю на Рори, пока он не перехватывает мой взгляд.

Рори поднимает голову и прижимает руки к столу, словно беседа только завязалась, раз он начал принимать в ней участие.

– Итак. Надеюсь, ребята, вы почтите своим присутствием небольшую вечеринку с ужином по случаю моего дня рождения?

Я вздыхаю. Вечеринка будет отнюдь не маленькой. Он приглашает всех подряд. Видимо, Рори думает, что ужины организуются сами собой. Впрочем, почему он должен думать иначе?

– Разумеется, – расплывается в улыбке Хелен. – Мы непременно будем.

– Отлично, – улыбается ей в ответ Рори. – Хелен, я тут на днях братика нашего видел. Его тоже пригласил.

Хелен на мгновение замирает со столовыми приборами в руках.

– Ты виделся с Чарли?

– Да. Мы тут как-то собрались сь сходить на одно из его вечерних диджейских выступлений, на которые он нас вечно приглашает. Забавно было, правда ведь, дорогая?

В удивлении вскинув брови, Хелен переводит взгляд на меня.

– Да, меня они тоже с собой потащили, – улыбаюсь я, поводя глазами с преувеличенной снисходительностью. Надеюсь, Хелен не очень рассердится, что никто из нас даже не сказал ей об этом. Ночные клубы она ненавидит, но еще больше не любит, когда про нее забывают.

– Мы водили туда одного из наших заказчиков, – объясняет Рори. – Вообще-то, было здорово. Правда, Дэниэл?

Тот пожимает плечами. Хелен хмурится: совершенно очевидно, что об этой вылазке «в свет» ей не сообщали и уж тем более ее не приглашали. Да и вообще, она всегда испытывает неловкость, когда при ней упоминают Чарли. Вряд ли она сама понимает, почему так происходит. Ее младшему брату почти тридцать лет, живет он в задрипанной однушке в Хакни, работает диджеем в клубе, который власти регулярно грозятся закрыть.

В принципе, Чарли – безнадежный тип. Несколько лет назад некая шведка, имени которой я не помню, родила ему дочь. В прошлом году у него возникли неприятности с полицией – вероятно, из-за наркотиков. Помнится, его освободили из заключения под поручительство Хелен. Подробностей я не знаю.

Теперь, судя по всему, он снова живет с Кэти. Интересно, как относится к этому Хелен? Про Кэти она давно не упоминала.

– Прекрасно, – неуверенно смеется Хелен. – Я буду рада повидаться с Чарли.

Я придаю своим чертам невозмутимость.

– Как поживает Кэти?

– Да мы как-то редко видимся в последнее время, – скорчив гримасу, отвечает Хелен. Я смотрю на ее исказившиеся черты, в которых сквозит обида. Похоже, у них с Кэти вышла какая-то размолвка.

– Должно быть, она очень занята на работе, – предполагаю я. Кэти – журналист, работает в одной из национальных газет – не самой престижной. И нам она при каждом удобном случае говорит, что у нее бешеная нагрузка.

– Да. Она сейчас очень занята, – с благодарностью кивает Хелен.

– В настоящий момент Кэти в Кембридже, освещает судебный процесс по тому ужасному делу… – осекается Хелен, краснея. – Вы, конечно, все о нем читали.

Мы морщимся, переглядываясь. Я кладу вилку, беру салфетку и промокаю губы. У Кэти просто талант портить аппетит и приятный вечер, навевая тошнотворные мысли, даже когда она не приглашена в компанию.

Всем известно, о каком деле говорит Хелен: газеты только об этом и пишут. Изнасилование, в котором обвиняют двух парней, выпускников частных школ. Бульварные издания, дабы подогреть интерес публики, также обычно добавляют, что один из них – сын какого-то бывшего министра, второй – отпрыск графа. Жертвой оказалась пьяная восемнадцатилетняя студентка, только-только поступившая в университет. В прессе публиковалась подробная информация о семьях обвиняемых, о том, в каких привилегированных условиях они воспитывались. Их родителей ежедневно фотографировали на ступеньках здания суда – матерей с затравленными взглядами, отцов с совершеннейшей опустошенностью в лицах. Я абсолютно уверена, что из сидящих за столом не только меня уже тошнит от всей этой шумихи.

– Странно, да? – осторожно произносит Хелен. – Как… как тогда.

Ей никто не отвечает. Я бросаю взгляд на Дэниэла. Тот смотрит на Рори. Мой муж прочищает горло.

– Кому-нибудь еще подлить? Хелен, еще «Сидлипа»?

– Я принесу, – говорит Хелен. – Мне все равно нужно в ванную.

Она начинает неуклюже подниматься из-за стола. Дэниэл смотрит в пространство, даже не замечая, что его жена намерена удалиться. Ей помогает Рори.

– Спасибо, – тихо благодарит Хелен.

Я улыбаюсь Рори, довольная тем, что он сменил тему разговора и проявляет заботу о сестре. Он встает, подмигивает мне, берет мой бокал и следует за Хелен в кухню.

– Дорогая, ты Клео покормила? – кричит Рори из дома.

– Ой нет, прости, – откликаюсь я.

Спустя несколько мгновений я слышу, как Рори насыпает в кошачью миску гранулированный корм. Ребенок в моем чреве начинает шевелиться, сильно пихает меня под ребра. Сидя на стуле, я меняю позу и смотрю на свой подергивающийся живот, в котором активничает живое чудо. Кладу ладони на ожерелье, обвивающее мою шею, и принимаюсь медленно водить по цепочке вверх-вниз холодную серебряную подвеску.

Хелен

Я в ванной Рори и Серены. Нахожусь здесь дольше, чем следует. Остальные на террасе, ждут. Я не вправе оставаться тут столько, сколько хочется. Поэтому приступаю к своей обычной процедуре, только по сокращенной программе.

Первым делом припудриваю щеки пудрой Серены, что она держит в среднем выдвижном ящичке. Затем из верхнего левого ящика беру крем для рук и толстым слоем обмазываю кисти. Он впитывается быстро. Потом начинаю открывать шкафчики. Вдыхаю запах ее шампуня, читаю ярлычки на упаковках ее лекарств, нюхаю ее полотенца, от бутылочек с лаком для ногтей отвинчиваю колпачки с кисточками, подношу их к свету и любуюсь восхитительными оттенками.

Электрическое освещение в ванной выключено, у раковины сияют две свечи, которые поставила Серена. Я мысленно отмечаю, что надо бы найти такие же для нашей новой ванной, которая скоро будет доделана. На деревянной полке набор масел для ванны в старинных аптекарских бутылках, которых я прежде здесь не видела. В одной – веточки лаванды, в другой – распустившийся бутон гибискуса.

Решаю открыть самую высокую бутылку. В ней веточка розмарина длиной с кошачий хвост. Я вытаскиваю стеклянную пробку и, смежив веки, упиваюсь ароматом.

Неожиданно пробка выскальзывает из моих пальцев и со стуком падает на плиточный пол, звоном оглашая ванную. Я успеваю заметить, что она закатилась за ножку шкафа.

– Хелен, ты как там?

Это голос Серены.

– Я сейчас, – отзываюсь я, бросая взгляд на дверь – на шероховатое стекло с ледяным узором. Опускаюсь на четвереньки, огромным животом подметая холодную плитку. Чувствую пыль на пальцах, подбирающихся к стеклянной пробке. Закупориваю бутылку, мою руки и открываю ящички, проверяя, все ли в них так, как было. Убирая на место пудру, я рукой задеваю что-то – листок бумаги в самой глубине ящика.

Я вытаскиваю его, рассматриваю. Это маленький конвертик – из тех, что обычно вставляют в букет цветов или прилагают к чеку в дорогом магазине. Конверт темно-красный, и на нем всего три буквы: РРХ. Инициалы Рори – Рори Ричард Хаверсток.

Похоже на любовную записку. От Серены? Колеблясь в нерешительности, я уже точно знаю, что вскрою конверт. С восторгом и нетерпением предвкушаю, как мне становится известна маленькая подробность личной жизни Серены. Донесшийся с террасы ее смех заставляет меня поторопиться. Я сую палец в конверт, извлекаю на свет плотную кремовую карточку.

Я хмурюсь. Почерк явно принадлежит не Серене. При взгляде на последний инициал я чувствую, как внутри у меня все сжимается.

Появляется тошнотворное ощущение: я нашла нечто, не предназначенное для моих глаз, что-то нехорошее. Любовная записка, адресованная Рори? И что значит «хочу полюбоваться»? Чем полюбоваться? И кто эта «В»?

У меня сводит живот. Я запихиваю записку в конверт и прячу его в бюстгальтер. Потом поразмыслю.

Вернувшись на террасу, вижу, что грязная посуда со стола уже убрана. Серена и Рори сидят на качелях под одеялом. На Серене шелковый топ, прикрывающий совершенно круглый, но аккуратненький живот. В ушах, на запястьях и шее у нее блестят серебряные украшения. Я смотрю на Серену и брата. Она улыбается мне и зарывается лицом в джемпер Рори. Тот играет с золотистыми прядями ее волос. Дэниэл сидит на стуле. Для меня места нет.

Я усаживаюсь на табурет возле Серены.

– Мы можем уступить тебе качели. – Серена порывается встать.

– Нет-нет, не надо. Мне и так хорошо.

Серена все равно снимает с себя руку Рори и, отодвигаясь от спинки скамейки, выпрямляется. Цепочка с миниатюрной фигуркой-подвеской на ее шее свешивается вперед.

– Красивое ожерелье, – замечаю я. – Что за фигурка? Собачка?

– Вроде бы, – рассеянно отвечает она. Наклонившись ко мне, кладет холодную ладонь на мою на руку. – Как у тебя с Кэти, все хорошо? Вы с ней не поссорились, нет?

– Что? С Кэти? Да нет, ничего подобного. Думаю, у нее просто много работы, – говорю я. Однако вопрос Серены меня насторожил. Может, Кэти и вправду на меня обижена? Это странно, что мы давно не виделись. Сразу добавляю:

– Я с ней скоро встречаюсь. У нее будет выходной, и мы с ней вместе пообедаем.

– Отлично, – улыбается Серена.

– Тебе придется отпрашиваться у своей новой подружки.

Я поворачиваюсь, осознав, что ко мне обращается Дэниэл. Все смотрят на него. Я только теперь понимаю, что до сей минуты он и двух слов не сказал за весь вечер.

– У какой подружки? – любопытствует Серена.

Теперь я жалею, что поделилась с Дэниэлом своими первыми впечатлениями о Рейчел до того, как узнала ее лучше. И зачем только я рассказала ему про то, что она пьет и курит, орет во весь голос, про ее телефонный чехол и одежду? Сейчас для меня важно дать всем понять, что мне и одной вполне комфортно на перинатальных курсах, что я прекрасно справляюсь там без них, и даже завела новых друзей.

– Да глупости он болтает, – говорю я Серене, чувствуя, что краснею. – Я с ней на занятиях познакомилась.

– Это та девушка, про которую ты упоминала? Рейчел? Какая она?

Дэниэл фыркает. Я награждаю его сердитым взглядом.

– Что, Дэниэл?

– Молчу!

– Ты даже с ней не знаком.

Дэниэл трогает свои очки, словно поправляет их, чтобы видеть лучше.

– Постой, я лишь исхожу из того, что ты мне говорила. Не ты ли назвала ее несколько экспансивной?

– Я этого не говорила, – отрывисто бросаю я, хотя, может, и говорила. – Ничего такого я не говорила, Дэниэл. Мне она нравится.

Я поворачиваюсь к Серене.

– Дэниэл просто бесится, оттого что на днях она приходила к нам и…

– Перевернула все наши диваны, – заканчивает за меня Дэниэл. Рори смеется. Серена удивленно смотрит на меня. Я медлю с ответом, подыскивая объяснение, которое удовлетворило бы Серену и выставило бы Рейчел в выгодном свете.

– Мы освобождали место для… йоги, – импровизирую я.

Тогда я впервые пригласила Рейчел к нам домой.

– Здесь мы и живем, – сказала я.

– Что… это все ваше? – Она тихо присвистнула, стряхивая с себя джинсовую куртку, и задрала голову, разглядывая люстры. – Ни фига себе! С ума сойти!

Мне ее изумление доставило удовольствие. Я провела Рейчел на кухню, стала наливать воду в чайник.

– Слушай, а вдруг под полом золото спрятано. Вы никогда не проверяли?

Я завинтила кран, думая, что из-за шума воды, возможно, что-то не так услышала.

– Прости, что мы не проверяли?

– Золото не искали? Под половицами? Его полно в домах на этой стороне парка.

Я поставила чайник. Подумала, что, возможно, она надо мной подшучивает. Мне говорили, что я шуток не понимаю, все принимаю за чистую монету.

– Ты что, правда про это не слышала?

Я покачала головой.

Рейчел уселась на табурет и, щурясь, взмахом руки показала на потолочную розетку.

– В ту пору, когда строили эти дома, здесь поселялись богатые торговцы, – начала она. Затем, резко повернувшись, указала пальцем в сторону окна: – Люди постоянно ездили через парк, везли с собой золото, драгоценности, деньги, ткани и все такое.

Она ненадолго умолкла, чуть прищурилась.

– Но по другую сторону парка, в Блэкхите, орудовали грабители. Дорога на Вулидж была безопасной, по обеим сторонам высились стены, бандитов там не было. Но иногда приходилось ехать через Блэкхит. А разбойники не знали жалости.

Рейчел бросила взгляд в окно, словно хотела убедиться, что за нами никто не наблюдает из кустов роз.

– Существует множество всяких историй: как они срывали у женщин с шей ожерелья, разрубали в щепки кареты, если думали, что внутри есть золотые монеты. Перерезали упряжь и, вскочив на лошадей, мчались прочь. А криков о помощи никто там не слышал – ори не ори.

Я выдавила из себя смешок, давая Рейчел понять, что не принимаю всерьез ее россказни, но пусть я ей и не верила, мне хотелось услышать больше.

– Только вот король и его окружение не знали, – продолжала Рейчел, накладывая сахар в чай, – что богатые торговцы Гринвича были в сговоре с грабителями Блэкхита. Именно поэтому им сходили с рук их преступления. Торговцы покровительствовали разбойникам и за то всегда получали свою долю награбленного золота. Разумеется, им светила бы виселица, если б король узнал об этом, потому они прятали добычу в своих домах. Обычно под половицами. Честное слово! Я сама где-то читала об этом. – Рейчел остановила на мне взгляд. – Серьезно, поверить не могу, что ты ничего об этом не слышала. Здесь многие находят клады в своих домах – ювелирные украшения, антиквариат, всякие разные ценности. Бывает, что и целые состояния.

Я задумалась. Или все-таки я что-то такое слышала? По-моему, мама однажды рассказывала, что люди, живущие где-то неподалеку, нашли кубышку со старинными монетами.

– Возможно, – нерешительно промолвила я.

Теперь я краснею от стыда, вспоминая, как указывала Рейчел на верхнем этаже – в стороне от строительных работ – такие места, где половицы неплотно пригнаны друг к другу. Как поднимала мамин ковер, переворачивала диван. Нас обеих пьянила мысль, что мы можем отыскать в доме спрятанные сокровища. Одержимая этой идеей, Рейчел настояла, чтобы мы продолжили поиски в спальне, ванной, в других комнатах. Но, разумеется, таких половиц, которые отходили бы сами собой, мы не нашли, а как их поднять, не разворотив весь дом, придумать не могли и в итоге бросили это дело. После Рейчел даже кофе пить не захотела. К тому времени, когда Дэниэл вернулся с работы, ее уже и след простыл, а у меня не было сил ставить на место мебель.

– Хелен, по-моему, она абсолютно нормальная, – поддерживает меня Серена, бросая косой взгляд на Дэниэла. – Хорошо, что ты с ней подружилась.

У Серены просто талант гасить скандалы. Щекотливые ситуации она сглаживает так, будто расправляет складки на скатерти. Дэниэл улыбается ей и затем, повернувшись ко мне, говорит более мягким тоном:

– Я не был возмущен. Просто немного удивился при виде сдвинутой мебели. – У него чуть заплетается язык, отчего я раздражаюсь еще больше.

– Ну, сдвинули диван один раз, и что? Небо упало? – сердито вопрошаю я. – А ты все никак не успокоишься.

– Расслабься, Хелен. Я просто подтруниваю над тобой, – спокойно ответствует он. Но я уже взвинчена, злость клокочет в горле, и сдержать ее я не могу.

– Наша гостиная сейчас не самый прелестный уголок на свете. Как там диван ни поставь, уютнее она не станет.

– Ну вот, началось. – Дэниэл теперь тоже злится. – Ну, конечно, это я во всем виноват. Ишь, ремонт затеял, гад.

– Я этого не говорила.

– Ты только это и говоришь.

Мы продолжаем пререкаться. Рори и Серена тактично помалкивают, отводя от нас глаза. Я с ужасом вспоминаю, что они и прежде так себя вели, когда становились свидетелями наших супружеских перебранок.

Я сдерживаю свой запал, твердо вознамерившись не допустить, чтобы наши пререкания вылились в безобразный скандал. И лишь когда гнев утихает, осмеливаюсь посмотреть на стол. Дэниэл снова наполнил свой бокал и с притворным интересом изучает этикетку на винной бутылке. Поймав взгляд Серены, я беззвучно, одними губами, извиняюсь. Она морщит лоб, как бы говоря: «Ерунда». Качает головой, давая понять, чтобы я не волновалась. Подливает себе и мне воды, и Рори тоже.

В тот вечер по возвращении домой Дэниэл почти сразу валится на кровать, медленно смежает отяжелевшие веки, пряча под ними бегающие зрачки, и проваливается в пьяный сон. Вскоре я слышу, как мой муж дышит с присвистом – верный признак того, что он крепко спит. Очки его, словно неся вахту, лежат на книгах, которыми завалена прикроватная тумбочка с его стороны. Без очков его лицо кажется каким-то неприкаянным, незаконченным, словно детский рисунок.

Я разворачиваю записку, что нашла в ванной Серены и Рори. Ногтем большого пальца разглаживаю примятости на бумаге и долго смотрю на текст. РРХ. Может быть, «В» – это какое-то прозвище Серены? Нет, вряд ли. Я наткнулась на что-то дурное, не предназначенное для моих глаз. Это ясно как божий день. «Ох, Рори, Рори, – мысленно вздыхаю я. – Во что ты ввязался?»

Я все смотрю и смотрю на записку. Буквы начинают расплываться и сливаться перед глазами. Вскоре это уже вовсе и не буквы, а какие-то очертания, символы. В конце концов, так ничего и не надумав, я закладываю записку между страницами в конце книги, которую читаю, и выключаю лампу, что стоит на тумбочке.

Прислушиваюсь к глубокому ритмичному дыханию Дэниэла. Прислушиваюсь к тихим взрывам смеха где-то в ночи, к гудению стиральной машины внизу, к шуму ветра, гуляющего по холму и со свистом пролетающего мимо наших окон. Долго не могу уснуть.