Бунтарский голос внутри Лиры так и подговаривал облазить все до единого скалы на острове, чтобы доказать Грэйсону Хоторну, что он не вправе ею помыкать, но вместо этого она бросилась бежать. Сперва пересекла обгоревшую часть леса, потом – уцелевшую, добралась до середины острова и продолжила путь вдоль берега.
«Не расслабляйся! Беги дальше! Ничего не упусти!» Лира вслушивалась в ритмичные удары собственных подошв о землю, камни и траву, и этот звук был для нее как песня. Она прочувствовала остров. Пространство между руинами и новым домом, между пристанью, лодочным сараем и вертолетной площадкой оставалось в первозданном виде – нетронутым, свободным, подлинно диким. Как же красиво!
Лира снова добежала до руин, а потом опять пересекла остров – только уже другим маршрутом – и в этот раз делала остановки, чтобы внимательно осмотреть все строения на своем пути, за исключением дома на северной оконечности, который она обогнула, и снова вернулась к руинам.
«Не расслабляйся!» Сначала появилось жжение в легких и только потом – в мышцах ног. Что же она стала делать, когда жар разлился по всему телу? Переключилась с бега на верхолазанье: начала изучать скалы и каменистый пляж под ними.
Приближающийся закат застал ее в обгоревшей части леса. Тяжело дыша, девушка положила ладонь на обугленный ствол дерева и закрыла глаза.
«А Хоторн – вот кто всему виной». С визуализацией у Лиры было плоховато, но ее мозг компенсировал это звуками. Ей не просто вспоминались эти слова – она слышала их, слышала глубокий с едва уловимым акцентом голос своего биологического отца.
«С днем рождения, Лайра![2]» – он даже ее имя произносил неправильно. Еще одно доказательство, что их связывают исключительно кровные узы.
«А Хоторн – вот кто всему виной».
«С чего начать пари? Нет, думай до зари».
Какой-то звук вернул Лиру к реальности – что-то шелестело на ветру. Она обернулась, пробежала взглядом по обугленным деревьям и заметила лист бумаги, приклеенный к почерневшей коре.
Еще одна зацепка? Лира поспешила к дереву, осторожно отделила липкую ленту от ствола. Белая бумага. Темно-синие чернила. В жилах тут же вскипел адреналин. На обдумывание слова, выведенного на листе, потребовалось гораздо больше времени.
Не просто слово, а имя: «Томас» – и больше ничего.
Дыхание у нее перехватило, а по горлу словно провели кусочком льда, стоило ей услышать еще один звук, а потом – еще. На ветру шелестели другие странички, белые промельки среди черных стволов.
Лира заметалась от дерева к дереву. Теперь она отрывала листы гораздо смелее, а буквы на них глубоко врезались в сознание: Томас, Томмазо, Томаш.
– Томас, Томас, Томмазо, Томаш, – едва слышно прошептала девушка. Ладонь сжалась в кулак, сминая странички, и они вдруг вспыхнули.
Огонь! Лира вскрикнула и выронила листки. У нее на глазах имя ее биологического отца – и его вариации – превратилось в горстку пепла на земле.
Она и сама не знала, сколько времени вот так разглядывала пепел. Томас, Томас, Томмазо, Томаш… Джеймсон Хоторн упомянул, что на острове игроки найдут зацепки, намеки на грядущую игру. Но что всё это значит? Неужели и эти имена – часть состязания?
«Грэйсон, неужели ты рассказал братьям о наших телефонных разговорах? Неужели передал Эйвери Грэмбс всё, что от меня услышал?» Лире неприятна была эта мысленная беседа с Грэйсоном, как неприятен и очевидный вывод, который напрашивался еще с той секунды, когда она получила золотой билет: «Так вот почему я здесь».
Ей дали возможность выиграть несметные богатства, подарили шанс. Но она понимала, что это кровавые деньги, что-то между компенсацией, взяткой и попыткой проконтролировать нанесенный ущерб.
При этом Лира готова была поклясться, что Грэйсон Хоторн не знал, кто она такая, просто ни малейшего понятия не имел, пока не услышал ее голос. А во время телефонных разговоров она ни разу не называла ему имя отца и свое.
«Я тебя знаю. Знаю твой голос», – эхом пронеслись в сознании слова Грэйсона.
– Ты в порядке?
Лира заморгала, с трудом оторвала взгляд от пепла и грязи и посмотрела на девушку, заговорившую с ней. Первое, на что она обратила внимание, были ее волосы, длинные, убранные в косы и такие светлые, что казались почти серебристыми, в тон бледной коже, от которой как будто исходило легкое свечение. Потом Лира заметила толстую цепь, намотанную на руку незнакомки – от плеча до самого запястья. И, наконец, глаза – точь-в-точь как у Грэйсона Хоторна.
Он повсюду. В порядке ли я? В порядке? У них даже интонация похожа.
– Игра поехавшая какая-то, как и они.
– Они – это Хоторны и их наследница? – уточнил взявшийся неведомо откуда и уже знакомый голос с британским акцентом. – Сомнительно.
Лира обвела лес взглядом в поисках Рохана, и тот, словно по волшебству, появился на поляне. Несколько шагов – и вот он уже преодолел расстояние, отделявшее его от Лиры (спасибо длинным ногам).
– Склонные к самовозвеличиванию, чересчур тревожненькие, охотно мифологизирующие старика, который, судя по всему, был тем еще ублюдком, – соглашусь. Но жестокость – это не про Эйвери Грэмбс и четверку Хоторнов. Однако ты явно столкнулась именно с ней. Судя по выражению лица. – Рохан внимательно рассматривал Лиру. Его взгляд скользил по ней, точно шелковая перчатка.
Томас, Томас, Томмазо, Томаш… Лира сглотнула. К счастью, ее страдания, которые явно не удавалось маскировать, ненадолго завладели вниманием Рохана. Его взгляд плавно переключился на девушку с теми самыми глазами.
– Саванна Грэйсон, познакомься с Лирой Кейн, – сказал он.
Грэйсон? Должно быть, они родственники. Лира не позволила себе углубиться в эти мысли.
– Что тебя так расстроило? – прямо спросила Лиру Саванна. – Ты что-то нашла? – Она сделала шаг вперед. – Какую-то зацепку?
У них с Грэйсоном даже походка была одинаковая. Лира не нашла в себе ни малейшего желания отвечать на вопрос Саванны. Но всё же…
– Записки, – произнесла она, – с именем моего отца. – «Точнее, с именами». – Он умер. – Она и сама удивилась, до чего бесцветно звучит ее голос. – Что это, черт возьми, за подсказки такие?!
– Зависит от контекста. – Саванна, кажется, не поняла, что предыдущий вопрос был риторическим. – Кем был твой отец и как он погиб?
«Не в бровь, а в глаз», – подумалось Лире.
– Это не зацепка, – беззаботно вставил Рохан.
– Я не хочу говорить об отце, – сказала Лира Саванне.
– Искренне тебе сочувствую, – заверила та, хотя в голосе не было и капли сочувствия.
– Это не зацепка, – повторил Рохан, кашлянув.
– Не обращай на него внимания, – посоветовала Саванна, – душа целее будет.
– Проще сказать, чем сделать, милая, – парировал Рохан. – Так вот, это не зацепка, – в третий раз произнес он с усмешкой.
– Не могло же имя мертвого человека появиться на бумаге само собой! – возмутилась Лира, обрушив на Рохана всё свое негодование. – А потом заметки сгорели! А я должна поверить, что дело вовсе не в том, что организаторы решили взять меня хитростью? Что это издевательство не часть игры?
– Я и не говорил, что это не часть игры, – подметил Рохан. – Согласитесь.
Саванна пригвоздила его взглядом.
– Ты сказал, что это не зацепка.
– А еще – что организаторам игры чужда жестокость. Не уверен, что это применимо к остальным игрокам, но готов поспорить, что человек, устроивший это маленькое представление, рассчитывал, что Лира найдет его чуточку ближе к закату.
А это предположение прозвучало логично – комендантский час.
– Отвлекающий маневр, – произнесла Лира вслух.
Рохан намекал, что она стала жертвой кого-то из игроков. Того, кто знал, как зовут ее отца, знал все его имена.
– Можно сказать, тебе бросили перчатку, – продолжил Рохан и снова задержал на Саванне взгляд бездонных карих глаз, – но дуэль еще впереди.