После этого шокирующего заявления он снова закрыл глаза.
Сначала я совершенно иррационально решила, что Мейсон как-то прочел мои мысли и узнал, что я оцениваю его физическую привлекательность.
«Очень жаль, что за ней скрывается такой лживый подлец», – сказала я себе, хотя ни единой клеточкой в это не верила. Весь мой организм был слишком занят тем, что наслаждался красотой этого мужчины.
Я вспомнила про Камиллу и ее предупреждение. Мне нужно избегать любого неподобающего поведения, а тут Мейсон вдруг рассыпается в комплиментах прямо перед сеансом. В целом ничего страшного, однако если бы его слова кто-нибудь услышал, меня сочли бы непрофессиональной. Несмотря на просьбу Хизер, все мои инстинкты кричали, что его нужно выставить за дверь. Прямо сейчас!
Вот только я не хотела, чтобы он уходил. Даже если подозревала, что он пытается меня обмануть, использовать или просто неискренен, даже не учитывая то, как он обошелся со мной много лет назад…
Все это было неважно.
Я хотела, чтобы он остался.
И понятия не имела, как или когда моя точка зрения изменилась.
«Мейсон Бекет не способен читать мои мысли», – прошептала я себе, успокаивая нервы и убеждая начать сеанс.
M&M’s на журнальном столике так и манили: больше всего мне хотелось зачерпнуть горсть конфет и отправить это сладкое наслаждение в рот, чтобы утешиться сахарной эйфорией. В тумбе у меня тоже были припрятаны сладости, но Мейсон наверняка заметит и выдаст очередной раздражающий комментарий.
– Ты все уже видел на сеансе Хизер, так что первым делом тебе нужно расслабиться. Сделай три медленных глубоких вдоха, стараясь с каждым выдохом погружаться в полный покой.
Во время гипноза я говорила особым тоном: мягким, спокойным, уверенным.
– Очисти разум. Забудь обо всех тревогах и переживаниях. Для начала сосредоточь внимание на руках. Напряги их, прочувствуй, а затем расслабь. Положи их как можно удобнее. Руки постепенно становятся тяжелыми. С каждым выдохом ты расслабляешься все сильнее. Дыши медленно, успокаивайся.
Я наблюдала, как его руки сначала напряглись, а затем обмякли.
– Хорошо, – сказала я. – Теперь плечи. Напряги, а потом расслабь их, почувствуй, как они погружаются в мягкую кушетку. С каждым выдохом тебе становится легче.
В этот раз реакция Мейсона на мои слова была уже не так заметна. Даже наоборот, он выглядел напряженным, словно весь подобрался и замер на одном месте.
– Ты даже не пытаешься. – Не стоило его упрекать, однако он как будто специально пытался меня спровоцировать. Наверное, эта мысль тоже была не очень рациональной, но что поделать, весь день такой: ни логики, ни рационализма – подумаешь, одной нелогичностью больше.
Он открыл глаза и посмотрел на меня.
– Извини, но мне очень сложно расслабиться, когда ты в любой момент можешь пырнуть меня ножом. Только об этом и думаю.
Я с трудом сдержала вздох.
– Обещаю: никакого холодного оружия, пока ты в моем кабинете.
– А потом?
– Предложение действительно только в этих стенах.
– Понял. Значит… нужно расслабиться. Поможешь? – тихо спросил он, и от его взгляда у меня пересохло во рту.
Как ему удалось вложить столько соблазна в совершенно невинный вопрос? Мое воображение сорвалось с цепи, и я не понимала, что со мной происходит.
Я уже давно не испытывала ни к кому такой жгучей ненависти. Неужели по ощущениям она так близка к страсти?
– Этим и занимаюсь, – процедила я сквозь зубы. Под коленями опять вспотело. – Как я и говорила, это называется прогрессивной релаксацией.
– Мы так по всему телу пройдемся?
И снова непрошеные картинки у меня перед глазами. Я уже много лет не была в церкви, но похоть ведь грех, насколько я помню. Раз так, пора прекращать. Жизнь во Флориде заставила меня поверить в то, что в ад я точно не попаду.
– Да, это часть процесса. А теперь помолчи.
Он слегка улыбнулся и закрыл глаза.
– Как скажешь, Синклер.
Я вновь перешла на гипнотический голос и попросила его сосредоточиться на напряжении в груди и медленном дыхании. Мой взгляд в это время скользил по ножу для писем, лежащему на столе.
Мейсон просто сводил меня с ума. Раньше я и подумать не могла о том, чтобы причинить вред другому человеку.
Так сильно меня еще никто не бесил.
Я действовала словно на автопилоте, а сама в это время пыталась разобраться, почему его присутствие так на меня влияет. Я же взрослая женщина. Очень глупо со стороны моего организма реагировать подобным образом на человека, причинившего мне сильную боль. Да, он чертовски привлекателен, и что? Мне же не семнадцать лет! И я не позволю своим гиперактивным яичникам повелевать мной.
– Хорошо, – на автомате сказала я. – Очень хорошо.
Я всегда подбадривала клиентов по мере того, как они выполняли мои инструкции.
Он скрестил руки на груди, напрягшись всем телом. Глаза распахнулись, в его взгляде снова читалось что-то сродни желанию. В воздухе вдруг повисла тяжелая неловкость, а потом он улыбнулся и сказал:
– Оказывается, ты все-таки можешь разговаривать со мной по-доброму, нужно лишь прийти на сеанс гипноза. Жаль, я раньше этого не знал.
Я, конечно, понимала: он не имел в виду ничего плохого, но все равно почувствовала, что меня используют, и от этого вновь захотелось его чем-нибудь стукнуть. Я поджала губы.
– Замолчи и слушай меня, иначе у нас ничего не получится.
Теперь он выглядел самодовольным. Так и подмывало стереть эту ухмылку с его лица, но я сдержалась, даже несмотря на близость ножа для писем, – обещала ведь не пускать его в ход.
Он прикрыл глаза и произнес:
– Ты ведь присматриваешься к ножу для писем, да?
– Нет! – ответила я чересчур быстро.
От этого его улыбка стала только шире.
Как будто он знает меня лучше всех и видит насквозь. Совершенно отвратительное чувство!
Я даже нож воткнуть в него не могу – обрабатывать раны в приемном покое будет, скорее всего, Сьерра, и она очень рассердится. А еще вся эта бумажная волокита… Да и лицензию наверняка потеряю.
Не стоит он того.
Прогнав мысли о ноже прочь, я опять заговорила о необходимости расслабиться и сосредоточиться по очереди на разных частях тела. Идея оказалась неудачной, ведь мне пришлось смотреть, как он напрягает мышцы, и думать о том, каким спортом он теперь занимается. Точно не волейболом. Может, ходит в тренажерный зал? Бегает?
Я так точно с ума сойду…
Обычно я предпочитала очные сеансы, но сейчас пожалела, что нас не разделяет расстояние в несколько километров и экраны компьютеров.
Потому что я не понимала свои противоречивые желания: мне то хотелось выпустить из него всю кровь, то наброситься и поцеловать в эти крепко сжатые губы.
Но самое ужасное: мне приходилось неотрывно за ним следить, чтобы контролировать процесс релаксации.
А процесс этот наконец пошел.
Мейсон полностью расслабился, свесил руку с кушетки, тело обмякло. Для более глубокого погружения я попросила его представить лестницу и пойти по ней вниз, считая каждую ступеньку от десяти до одного, а затем напомнила, что нужно расслабиться, сосредоточиться на моем голосе, отпустить все тревоги.
Мне почему-то самой стало проще сконцентрироваться и вернуться к делу. Я сказала, чтобы он открыл дверь внизу лестницы и представил, что за ней его любимое место – прекрасное, теплое, умиротворяющее, при мысли о котором он всегда расслабляется и чувствует себя счастливым.
– Осмотрись внимательно. Чем больше ты сможешь увидеть и ощутить, тем глубже мы спустимся в твое подсознание. Получилось?
– Да.
Голос Мейсона стал другим: более медленным и глубоким, как у его матери на этом этапе. Казалось, он целиком и полностью находится под воздействием гипноза.
Хизер совершенно точно попадала в тот небольшой процент людей, которые очень легко поддавались гипнозу, так что было бы логично ожидать от ее сына такой же восприимчивости.
Но по большей части я все-таки полагала, что он меня обманывает. Вчера я обозвала его троллем, и сегодня он, вероятно, решил потроллить меня.
– Ты что-нибудь видишь? Слышишь? Может, чувствуешь запах? – спросила я, готовая к тому, что он выдаст очередную глупость.
Его голос оставался все таким же низким и расслабленным.
– Я у пруда, сижу свесив ноги на краю старенького, обветшалого причала. Вокруг меня танцуют светлячки, тихо квакают лягушки, стрекочут сверчки. Вода еле слышно бьется о берег. Рядом привязана лодка, которая раскачивается из стороны в сторону. Вдалеке вижу костер, но вокруг меня лишь ярко сияющие звезды и небо такое темное, что не поймешь, где оно заканчивается и начинается вода. На берег падают тени кипарисов, лианы испанского мха тихо колеблются от ветерка. Тепло, но в тяжелом воздухе чувствуется намек на прохладу. Пахнет дымом от костра, а еще цветочными духами.
Сердце практически выпрыгнуло из груди и встало комом поперек горла, не давая мне дышать. Я просто сидела и ждала, что он сейчас откроет глаза и воскликнет: «Ага, попалась!»
Только ничего подобного не произошло: он по-прежнему находился в трансе. У меня на лбу выступил пот.
Мейсон описывал одно из моих лучших воспоминаний. Наши волейбольные команды отправились на выездную игру, но по дороге нам пришлось остановиться в недорогом отеле, чтобы переждать ураган. Помню, как Мейсон постучался ко мне, помню его взгляд, когда он сказал, что хочет мне кое-что показать, и я пошла за ним.
Ребята собрались у огромного костра, но Мейсон вел меня дальше. Тогда он впервые взял меня за руку. Помню, какое удовольствие испытала от того, что наши пальцы переплелись. Голова шла кругом: наконец-то он прикоснулся ко мне не как к подруге.
Мы пришли на причал недалеко от гостиницы. Отличное уединенное и романтичное место. Я надеялась, он меня поцелует, но этого не случилось. Мы просто сидели, держась за руки, и разговаривали, пока не взошло солнце.
В тот вечер я влюбилась в него еще сильнее. И не сомневалась, что нашла родственную душу – по-другому и быть не могло.
Неудивительно, что его книга попала в список бестселлеров по версии «Нью-Йорк таймс». Описание было таким живым, таким идеальным, что я перенеслась туда вместе с ним.
– Ты один? – не сдержавшись, спросила я.
На его лице мелькнула тень улыбки.
– Нет. Со мной прекрасная девушка, которую я любил всю жизнь.
Я и раньше едва дышала, но тут меня придавило совершенно удушающим чувством, будто я больше никогда не смогу вдохнуть.
Любил. В прошедшем времени. Мое сердце сжалось.
Он любил меня?
Может, поэтому и пустил тот слух? По ошибке решил, что его чувство безответно, и набросился на меня из какой-то жалкой ребяческой мести?
Голова шла кругом, во мне ураганом вертелся миллион самых различных эмоций, так что я даже не успевала разобраться в своих ощущениях. Однако их следовало отодвинуть на задний план и сосредоточиться на сеансе.
Я докажу себе, что могу оставаться профессионалом даже с тем, кто вызывает у меня подобные чувства.
Я начала спрашивать, что значит для него это место, сказала, что он может вернуться туда в момент потрясения или стресса и будет в полной безопасности, потому что без приглашения туда никто не придет.
Как только мы с этим разобрались, я уточнила, в какой части тела он испытывает напряжение, когда говорит «нет».
– В груди.
Я попросила его представить, как он вытягивает эти чувства из груди – необходимость всегда говорить «нет», страх новых ощущений – и сматывает в клубок перед собой.
– Как он выглядит?
– Как маленькая грозовая туча, – ответил он.
– Брось ее в лодку – пусть плывет. Это ненужные эмоции. Что-то не дает тебе говорить «да», какое-то чувство. Туча уже уплывает прочь. Теперь ты видишь, что мешало?
Он немного помолчал, а потом ответил:
– Да. Страх.
Интересно. Никогда бы не подумала, что Мейсон может чего-то бояться. Прежде всего потому, что он вечно окружал себя такой необоснованной самоуверенностью, что мне это даже в голову не приходило.
– Чего ты боишься?
– Разного. Боюсь, что меня будут использовать, как это делала моя девушка. Ей было на меня плевать.
Кажется, этого мне знать не следовало. Как использовала? Зачем? Сейчас это не имело значения, но мне почему-то было очень любопытно.
– Что нужно, чтобы усмирить эту грозу и победить страх? – спросила я, уводя беседу в сторону, чтобы не совать нос в его личную жизнь.
Он долго не отвечал, и я подумала, что он уснул, но затем вдруг услышала:
– Чтобы меня воспринимали и любили таким, какой я есть.
Очень рассудительный ответ, обычно мои клиенты приходят к такому где-то на четвертом-пятом сеансе. Я вновь поддалась мысли, что Мейсон меня разыгрывает, но не стала его обвинять, а продолжила свою обычную речь о том, что подсознание всегда внимательно прислушивается к нему, что он преодолеет страх. О том, как будет приятно говорить «да», и о том, что ему не стоит переживать из-за того, что подумают другие.
– Тебе хватит сил и уверенности поступать так, как ты хочешь.
Он был сейчас таким искренним и глубокомысленным, что на секунду я задумалась и хотела спросить, зачем он так со мной обошелся. В какой момент и почему все пошло не так? Потребовать объяснений, пока он был честным и откровенным.
Нельзя. Это его сеанс, и мы прорабатываем его проблемы, а не мои. К тому же ответ все равно не имеет значения и ничего не изменит. Что сделано, то сделано, былого не воротишь.
Я тихонько откашлялась, а затем сказала:
– Говори «да». Пробуй новое. Почувствуй, как это приятно.
Я сделала паузу и, не в силах удержаться, добавила:
– И почаще звони маме. Она по тебе скучает.
Я думала, он тут же выдаст какое-нибудь колкое замечание, но он ничего не сказал.
– Мейсон?
Молчит.
Либо уснул, либо погрузился еще глубже – такое состояние называется гипнотическим сомнамбулизмом. В первом варианте нет ничего удивительного: пришел сюда и отключился, – а вот второе уже означало, что он сейчас намного восприимчивее к моим словам.
Ни один из моих клиентов не погружался настолько глубоко, но меня учили, что это хорошая возможность для внушения и положительных подкреплений – так они усвоятся куда лучше. Я попросила его вспомнить тот период, когда слово «да» не вызывало страха, когда он шел на этот риск; вспомнить, каким сильным он себя при этом чувствовал.
– Тебе будет проще говорить «да», если ты откроешься новым возможностям. Ты больше не позволишь страху управлять своей жизнью и сможешь делать то, чего раньше боялся.
Я дала ему еще пару полезных установок, чтобы закруглиться, перейти к пробуждению и выпроводить уже наконец Мейсона Бекета восвояси.
Но не успела я добраться до завершающего этапа, как в здании пронзительно заревела пожарная сигнализация. Я подпрыгнула в кресле, сердце бешено заколотилось в груди. Закрыв уши руками, я посмотрела вниз.
Мейсон не двигался.