– Отлично, – сказал он с усмешкой, которая тут же заставила меня передумать. – Может, мне лечь?
И откуда этот намек в его словах? Стало жарко, захотелось охладить лицо, но я сдержалась. Кондиционер точно работает?
– Нет, сперва расскажу тебе о процессе.
И я начала свой обычный для вводного сеанса монолог. Описала различные состояния сознания, пояснила, что гипноз – не чудесная таблетка от всех недугов и пациент может контролировать происходящее.
– Значит, не будешь раскачивать карманные часы у меня перед носом, чтобы заставить крякать?
– Только если попросишь, и за отдельную плату.
– Синклер, это что, была шутка?
Ой! Нечаянно вышло. Я и не думала с ним любезничать, будто ничего не случилось. Возможно, у него даже найдется внятное объяснение, почему он тогда пропал, но я не собираюсь давать этому коварному обольстителю шанс снова завоевать мое расположение.
Я опять перешла на деловой тон.
– Клинический гипноз отличается от сценического. Это не управление мыслями. Ты не будешь делать ничего противоречащего твоим убеждениям. Критическое мышление не даст тебе выйти за рамки комфорта.
Будь я азартной, поставила бы на то, что уж его-то критическое мышление не только позаботится о безопасности, но и вообще помешает гипнозу.
– Хорошо, – он кивнул. – Может, заставишь меня поверить в какую-нибудь ложь?
Он что, совсем не слушал?
– Нет. Обман, манипуляции, использование слабостей – все это мне неподвластно.
Мейсон игриво посмотрел на меня.
– Обидно, наверное, учитывая, что под гипнозом буду именно я.
Чуть-чуть, если быть до конца откровенной.
– Это хорошо, – продолжил он, – что ты не сможешь выудить из меня ПИН-код. Если б могла, наверняка бы уже жила на каком-нибудь тропическом острове.
Теперь он дразнился и действовал мне на нервы. Неудивительно, что я поддалась на его провокацию.
Чувствуя себя очень неловко, я показала рукой в сторону вазочки на журнальном столике.
– Хочешь… M&M’s?
Снова эта его улыбочка.
– Знаю я одну сказку про брата с сестрой, которые ели конфеты в подозрительных местах…
То есть теперь я еще и ведьма, пожирающая детей? Я бы, может, даже возмутилась, но сама временами думала о нем намного хуже. Да что там думала? Говорила!
Однако это замечание как будто вернуло меня в реальность.
Не обращая внимания на его колкость, я приступила к работе и объяснила Мейсону, что он не потеряет ни сознание, ни память. Даже под воздействием гипноза он будет понимать, что происходит, и я гарантирую ему конфиденциальность.
Я уже так много раз произносила эту речь, что мне не составило труда довести ее до конца без запинок и колебаний. Но что же творилось в моих мыслях? А вот что: мой мозг суматошно метался, пытаясь сообразить, что случилось и почему я добровольно провожу время с Мейсоном Бекетом, которого мое присутствие, похоже, волновало так мало, что он даже умудрялся шутить.
– Запомни самое важное: сеансом управляешь ты, а я тебе лишь немного помогу. Любой гипноз – это по сути самогипноз, а я только направляю.
Он выгнул бровь, и я заметила на его лице тень недоверия.
– То есть ты поможешь мне загипнотизировать самого себя?
– Подсознание нельзя просто включить или выключить по желанию. Оно всегда с тобой: прислушивается и откликается. Гипноз – это переход в другое состояние, в котором ты сосредотачиваешь внимание и снижаешь восприятие внешних раздражителей, чтобы лучше сконцентрироваться.
– Не уверен, удастся ли мне отключиться от внешних раздражителей, пока ты рядом.
Мое лицо снова обдало жаром. Надеюсь, хоть не покраснела. Я не знала, как трактовать его заявление и как на него реагировать.
Вот раньше все было проще некуда: я ненавидела Мейсона Бекета – все ясно и понятно. Кто мог предположить, что мой организм будет так на него реагировать.
Однако все мои более-менее хорошие мысли о нем испарились, когда он покачал головой и сказал:
– Поверить не могу, что ты думаешь, будто гипноз действительно работает. Такое ощущение, что ты попала в какую-то секту, про которую вот-вот выйдет восьмисерийная документалка на «Нетфликсе».
– Я знаю, что гипноз работает, – возмутилась я, пытаясь сдержать враждебность. – Я видела результаты и испытала его на себе. Даже Американская психиатрическая ассоциация считает его «действенным и эффективным терапевтическим методом».
Он ухмыльнулся.
– Думаю, тебе далеко не в первый раз приходится так говорить.
Мейсон прав, но я не собиралась доставлять ему удовольствие, сообщая об этом. Особенно когда он так разозлил меня своим стереотипным мышлением и снисходительным тоном.
– Обычно я бы спросила, для чего ты пришел, какие ставишь цели и что, на твой взгляд, не дает тебе их достичь, однако не вижу смысла, учитывая, что ты здесь ради статьи.
Двигаться к целям часто мешали низкая самооценка и неуверенность в себе, но у Мейсона уж точно не было проблем ни с тем, ни с другим.
– Нет-нет, продолжай, я хочу пройти от начала до конца. С чем обычно к тебе приходят?
– Причины самые разные. Я помогаю людям справиться со многими проблемами: от бессонницы, как у твоей матери, до стресса и тревоги, зависимости, фобий, болевых синдромов, панических атак, ПТСР, сложностей с контролем поведения – с такого рода затруднениями.
Судя по его виду, Мейсон был готов отпустить саркастичный комментарий, однако сдержался и вместо этого спросил:
– А что, по-твоему, мне нужно проработать?
Очень странный вопрос, как будто он меня проверял. Правда в том, что за шесть лет он наверняка изменился, и я плохо знала эту новую версию Мейсона. Было странно находиться рядом с таким близким и одновременно чужим человеком.
– Не знаю. Ты по-прежнему испытываешь иррациональный страх перед аллигаторами?
Услышав мои слова, он выпрямился и расправил плечи.
– Бояться их совершенно нормально и разумно. Аллигаторы – это пережиток мелового периода, так что с точки зрения эволюции вполне рационально избегать встречи с этими мини-динозаврами.
– Отличная фобия для уроженца Флориды, – сказала я и сжала челюсти, чтобы не засмеяться. Пришлось даже вытянуть губы трубочкой, чтобы скрыть улыбку.
Не помогло.
– Синклер! Ты что, улыбаешься? Или у тебя инсульт?
Не обращая внимания на его поддевки, я сказала:
– Хорошо, значит, с фобией бороться не будем. А как насчет проблем в отношениях?
Почему мне так сложно было об этом спросить? Плевать, с кем он там встречался!
– С отношениями у меня все в порядке, – его слова прозвучали уверенно, но без заносчивости.
– Неужели? Говорят, дело шло к помолвке, но невеста тебя бросила.
Он нахмурился.
– Ни о какой помолвке и речи не было. И это я ее бросил – сама виновата.
– Виновата в том, что терпеть тебя не могла? Вполне ее понимаю.
– Ого! Да ты кусаешься. – Как бы игриво это ни звучало, что-то в его тоне заставило меня задуматься, насколько мои слова задели его за живое. – И откуда, позволь спросить, тебе это известно? Ты что, за мной приглядывала?
Если честно, новость о его грядущей помолвке стала для меня ударом. Отчего? Почему? Я не хотела, чтобы он заметил, насколько близки его слова к правде, так что лишь покачала головой.
– Ты ведь всегда за мной приглядывала, – добавил он. – Даже когда злилась.
И снова правда, от которой мне захотелось убежать и спрятаться. Единственный выход – притвориться, что ко всему сказанному я равнодушна.
– Изучать противника – не то же самое, что «приглядывать» за ним.
Он опять подался вперед, и мне пришлось собрать всю волю в кулак, чтобы не отскочить на три метра. Не хочу показывать свою слабость – вдруг он использует ее против меня.
– Когда тебе нравилось наблюдать за мной больше всего?
Невинный, на первый взгляд, вопрос прозвучал так, что вызвал во мне ураган воспоминаний. Даже в моменты сильнейшей ненависти я не могла оторвать от него глаз. Я следила за его движениями, когда он играл в волейбол, прислушивалась к его голосу, когда он зарабатывал очки во время дебатов, искала его в библиотеке, где он читал, погрузившись в кресло и занимая собой все окружающее пространство.
Меня даже чудовищно восхищало, как он ест – его аппетит и удовольствие, которое он получал от любой еды. То, как он, сотрясаясь всем телом, хохотал с друзьями.
Меня пронзала невыносимая боль от того, что когда-то он так же смеялся над моими шутками. Как мне этого не хватало…
Со мной творилось что-то совершенно непонятное.
– Я все думаю, – заявил он, прервав мои мысли, – какие такие жизненные решения привели меня сюда.
– В кабинет злейшего врага? На сеанс гипноза?
Еще одна ухмылка.
– В том числе.
Его слова заставили меня вспомнить вчерашний день: мы виделись всего ничего, а он так много раз успел сказать «нет».
– А что, если тебе попробовать изменить подход? И вместо «нет» начать говорить людям «да»? Я могу построить сеанс на этом.
– Хочешь, чтобы я на все соглашался? Ну ладно. Давай попробуем.
В его словах не хватало уверенности, и я понимала, что подобный скепсис наверняка скажется на результатах.
– Имей в виду: твои сомнения и предубеждения, скорее всего, будут сильно мешать. Ты спрашивал, всех ли можно загипнотизировать. Так вот, небольшой процент гипнозу не поддается, в основном те, кто в него не верит. От пяти до двадцати процентов – очень внушаемые, с ними легко работать. Ну а остальные находятся где-то посередине.
– Так ты думаешь, на меня он не подействует?
– Основная задача гипноза – заставить тебя посмотреть на вещи под другим углом, и для этого важны два условия: согласие и вера.
Он несколько раз быстро моргнул.
– То есть я должен поверить в тебя, как в Санта-Клауса?
Не в силах удержаться, я закатила глаза. В его присутствии я снова чувствовала себя подростком, которого все вокруг бесят.
– В процесс, а не в меня. К тому же подарков все равно не дождешься.
Он хитро улыбнулся.
– Что, даже не спросишь, хорошо ли я себя вел?
Если я продолжу так закатывать глаза, они из орбит выскочат.
– Думаю, мы оба знаем ответ на этот вопрос.
– Конечно. Хорошо! На все сто процентов, – заявил он.
Сама того не желая, я рассмеялась. Но не от удачной шутки, а от удивления, что услышала такую наглую ложь.
– А теперь уже ты мне не веришь, – сказал он.
– Так и есть. Ты врешь, и я тебе не верю.
Он улыбнулся.
– Ну, может, не на сто процентов. Но я заметил, что девушкам нравятся плохие парни.
«Уж мне-то точно», – снова подала голос та раздражающая часть меня. Пришлось опять напомнить ей, как я ненавижу Мейсона.
– От этого гипноз тоже помогает. Можно сделать так, что ты перестанешь быть бабником.
– Ага, то есть спасешь меня от меня же самого. Теперь понятно, зачем тебе это. Хлебом не корми, дай спасти кого-нибудь.
Настал мой черед хмуриться.
– Неправда.
– Правда. Это ведь ты находила в школе отщепенцев, подсаживалась к ним и тащила с нами гулять. И Сьерра была такой же. Вы постоянно подтягивали других по учебе и тратили уйму времени на тренировки с командой.
То, что он обо мне хорошо думал, вызывало смутное беспокойство.
Как будто он пытался выбить землю у меня из-под ног. Неужели хотел сорвать сеанс, чтобы выставить меня шарлатанкой в статье? Обманом добыть признание, что все это выдумки?
Затем, словно подтверждая мои опасения, он сказал:
– Ты назвала два условия, которые важны для гипноза. Так вот, веру я обещать не могу, но у тебя есть мое полное согласие. Делай со мной, что пожелаешь.
Да он флиртует! Этого мне только не хватало! Слова вертелись у меня на языке. Я хотела рассказать ему, как не согласилась работать с Тимоти, как тот несколько раз ко мне клеился, как я его отшила и как все это было неэтично, но Мейсон все равно нашел бы способ обратить мои слова против меня. Раз он собирался писать статью, нельзя даже заикаться об официальном предупреждении.
На него это подействует, как красная тряпка на быка.
Тут нужно по-другому. Принять его – и выпроводить сразу после сеанса. Мейсон не станет моим клиентом, и я никогда больше не увижу его на пороге своего кабинета.
Да и флиртовал-то он не по-настоящему, лишь пытался выбить меня из колеи. Не стоило забывать об этом.
Однако в его присутствии мой мозг отказывался соображать. Я начала говорить, а Мейсон уставился и не спускал с меня глаз.
Не то чтобы он так никогда не делал – и раньше частенько случалось, – но теперь он смотрел иначе. Более… оценивающе. Как будто у него был вопрос, и он пытался угадать ответ по моему лицу.
Я старалась дышать ровно и спокойно, но это было не так-то просто. Мейсон неторопливо меня рассматривал. Мой пульс помчался вскачь, как в тот раз, когда я случайно выпила два энергетика и думала, что сердце разорвется.
Я почувствовала себя уязвимой, совершенно беззащитной – как будто он видел меня насквозь, заглядывал прямо в душу, а я ничем не могла ему помешать.
Какие бы барьеры и стены я ни выстраивала, им не сдержать этот взгляд.
Затем его выражение сменилось на довольное, словно он нашел, что искал, и на лице его засияла раздражающая улыбка.
Не зная, что и думать, я прочистила горло и начала сеанс.
– Приступим. Под головой у тебя должна быть опора, так что можешь отклониться к стене или прилечь.
Удивительно, насколько непринужденно звучал мой голос, в то время как меня всю трясло от этого пристального разглядывания.
Очередная мимолетная улыбка – и Мейсон лег на кушетку. Он положил правую руку под голову, а левую – упер перед грудью. Еще один до боли знакомый жест. Он всегда так ложился. А я, глупышка, когда-то мечтала, как устроюсь рядом, а он меня обнимет и прижмет к себе.
Эта мысль вызвала очередную вспышку боли и укрепила мое намерение – не давать гневу утихнуть.
Нельзя так поддаваться его воздействию. Говорить вдруг стало трудно – очередное предательство моего организма.
– Словно затишье перед бурей, – нарушил молчание Мейсон.
– Ага, и ты – вызывающий ее циклон, – бросила я в ответ, снова забывая о необходимости сохранять профессионализм и не поддаваться на провокации. Ну, хотя бы его замечание развязало мне язык, и на том спасибо.
Он закрыл глаза, и я воспользовалась этой краткой возможностью рассмотреть его. Чувствуя себя по-настоящему слабовольной, я решила взглянуть на него в последний раз, чтобы потом навсегда выкинуть из головы. Он был действительно красив и с годами только похорошел. Угловатые черты лица чуть заострились, бицепсы стали объемнее, а плечи – шире и мощнее.
Он был таким высоким, что едва помещался на кушетке, а ноги свисали с края.
Я и сама не коротышка, так что мне всегда нравился его рост.
– Кстати, – сказал он, приоткрыв один глаз, – если тебе вдруг удастся стереть мне память, чтобы я выдал ПИН-код, а потом обо всем забыл, знай, что ты прекрасно выглядишь.
Из комнаты словно выкачали весь воздух.