Поезд из нескольких синих вагончиков не спеша подошёл к платформе вокзала Антверпена и я вышел из вагона, в котором оставался один. Да и немудрено. Ведь время приближалось к полуночи, а сегодня уже двадцать четвертое декабря. Вот-вот должен наступить Кристмас.
Для меня это только дата в календаре, а весь католический мир сегодня отмечал наступление нового года. Во время моих контрактов в иностранных компаниях, если на них выпадала эта дата, этот день для меня являлся только днём отдыха, во время которого можно посидеть за столом, вкусно поесть и повеселиться, а здесь, в Европе, это – праздник.
Вот и сегодня в Гамбурге, в офисе компании, где я пробыл несколько дней для ознакомления с её правилами, царило возбуждение. Никто не собирался работать, а чопорная фрау Шварц даже достала из большого шкафа собранные заранее подарки и торжественно вручила их всем сотрудникам. Мне тоже досталась красивая авторучка в футляре, завернутом в блестящую бумагу и перевязанным красивым бантиком.
На этом поздравления закончились. Сотрудники офиса окружили накрытый сладостями и вином стол, за который не пригласили меня, потому что румынский немец Дрэгомир повез меня на вокзал, где посадил в переполненный вагон поезда и объяснил, где сделать пересадку, чтобы добраться до Антверпена.
Вагон оказался настолько забит людьми, спешащими разъехаться по домам на праздник, что сесть мне сразу не удалось и больше часа пришлось стоять в тамбуре, пока не освободилось одно из мест, на котором я и устроился.
Одну сумку я поставил у ног, а другую, с рабочими комбинезонами и башмаками, едва воткнул на полку.
Вагон, в который мне купили билет, оказался общим и напоминал наши вагоны в электричках, так что, устроившись у окна, я молча наблюдал за проносящейся за окном Германией и изредка поглядывал на входящих и выходящих пассажиров.
За окном ничего необычного. Печальный осенний пейзаж. Моросящий противный дождь, начавшийся ещё в Гамбурге. Дома как дома. Деревни как деревни. Только по сравнению с Россией они попадались более часто, да дома выглядели аккуратнее. В основном каменные и нигде не проглядывались покосившиеся заборы, неухоженные, заросшие бурьяном огороды со «скворечниками» во дворах.
Через полчаса около меня устроился молодой, одетый с иголочки парень, попытавшийся завязать беседу. Мой немецкий оставлял желать лучшего, поэтому я, к его удивлению, ответил по-английски. Слегка замешкавшись, он перешел на английский и мы с ним мирно беседовали около часа, пока он не сошел на одной из остановок.
Петер – так звали парня – подробно объяснил мне, посмотрев в мой билет, где надо сделать пересадку, чтобы добраться до Антверпена.
На указанной станции я вышел и попытался найти необходимый мне поезд. Меня удивило то, что к кому бы я ни обратился по-английски, все мне охотно отвечали и старались помочь, чтобы я не перепутал поезда. А один парень, в небрежно накинутой цветастой куртке и бейсболке, даже отвёл к переходу, ведущему к необходимой платформе, где стоял небольшой состав из нескольких синих вагончиков, который и должен доставить меня в Антверпен.
Если двадцать лет назад в ГДР, куда меня послали на приемку судна в Варнемюнде английский вообще никто не знал, там мы больше общались с немцами по-русски, то сейчас меня все прекрасно понимали и отвечали, если я кого спрашивал по-английски.
В вагоне, в отличие от предыдущего, народу оказалось мало. Я устроился на одной из свободных скамеек и принялся ждать отправления.
Через скамейку от меня сидел какой-то чернявый, неопрятно одетый, небритый мужичок в черной широкополой шляпе и с завитыми прядями волос вместо бакенбард. Я даже обрадовался, что он сел не рядом со мной, потому что мне показалось, что от него даже идет запах немытого тела.
Когда поезд тронулся, то этот странный человек достал из сумки толстую книгу и принялся её читать, не обращая внимания на окружающих. Интересным для меня оказалось то, что страницы книги он переворачивал справа налево. Вот тут только я и догадался, что это верующий еврей, который читает свою книгу, типа нашей Библии. Я знал, что их много живет в Антверпене, но вживую настоящего верующего еврея я встретил впервые и исподтишка разглядывал его. Но вскоре мне это надоело и я больше вглядывался в темноту ночи, в которой то тут, то там возникали огни мелькающих деревень.
От однообразия я поймал себя на том, что стал дремать, периодически прислоняясь лбом к холодному окну. От таких прикосновений я просыпался, но вновь и вновь дремота овладевала мной. Один раз я очнулся оттого, что кто-то осторожно потрогал меня за плечо. Наверное, это была граница. Люди в форме проверяли билеты и паспорта. После проверки они ушли в соседний вагон и вскоре поезд поехал дальше.
Как сказал мне в Гамбурге Дрэгомир, меня на вокзале должен встречать представитель агентирующей компании, который и отвезёт меня на судно, поэтому я не переживал, что приехал в незнакомое место и не торопясь вышел из вагона.
Осмотревшись, куда же я попал и где находится выход с платформы, я остановился и в изумлении озирался, не в силах двинуться дальше.
Я находился под куполом огромной стеклянной крыши, высоко вздымавшейся над перронами. Несмотря на ночное время и ажурные тёмные окна над головой, создавалось ощущение простора, свободы и полета, а яркое освещение и боковые стеклянные стены арками, уходящими ввысь, усиливали это впечатление.
От всего этого мне даже стало как-то легче дышать из-за отсутствия ощущения замкнутого пространства, которое обычно я испытывал на всех вокзалах. Атмосфера, царившая под таким сводом, взбодрила меня и, даже несмотря на то, что я сильно устал и в поезде постоянно «клевал носом», легко подхватил сумки и вслед за несколькими пассажирами бодро пошёл к входу в вокзал. Стена его с высокими окнами в резных рамах, облицованных светло-серой резной мраморной плиткой, виднелась слева.
На втором этаже этой стены верхняя часть окон заканчивалась арками, поблескивая многочисленными витражами, уходящими ввысь, к полукруглой крыше.
Пройдя через высокую и широкую дверь, я оказался в зале вокзала. Вот тут меня уже по-настоящему поразило ощущение, что я оказался или в старинном храме, или в сказочном дворце. Передо мной раскинулся огромный зал, окруженный стенами из светло-серого мрамора, с огромными окнами, уходящими куда-то ввысь к стеклянному куполу, накрывающим его.
По лестнице из темно-серого мрамора я спустился в зал, с полом, покрытым серыми мраморными плитами различных оттенков и встроенными в них темными квадратами прямоугольников. Колонны, балюстрады, арки и полуарки, скульптуры, золотая отделка часов над дверями, окна полу розочки – все это гармонично сочеталось между собой, дополняя друг друга.
От всего увиденного меня обуял восторг и я молча стоял, озираясь по сторонам, разглядывая окружающую меня красоту, вызывавшую чувство легкости и воздушности, прогоняя усталость, накопившуюся за целый день.
Ведь сегодня я проснулся в гостинице для моряков в семь утра, позавтракал в ней и к девяти часам подошёл с вещами к офису компании, расположенному в двадцати минутах ходьбы от гостиницы. В десять часов Дрэгомир посадил меня на поезд, а сейчас на часах, установленных на входной стене в зале вокзала с изящными балкончиками, под которыми красовался золотой герб Антверпена, было почти одиннадцать вечера.
Медленно, чтобы не поскользнуться на мраморном полу, я двинулся к выходу. По залу беззвучно ездили уборочные машины, оставляя за собой влажные следы и везде стояли предупреждающие таблички «Осторожно, влажный скользкий пол».
Подойдя к выходной двери, я увидел мужчину в кепке и аккуратной черной куртке. В руке он держал табличку с названием моего судна. Поняв, что это мой встречающий агент, я смело направился к нему.
– Добрый вечер, сэр, – поздоровался я с ним.
– Добрый вечер, – ответил он мне по-английски. – Это ты едешь на «Фредерике Зельмер»? – Он указал на надпись на табличке.
– Точно, я. – Я изобразил на лице улыбку.
– Ну, тогда поехали. Чего ждать? Может быть, сегодня я ещё успею к семейному столу.
Агент развернулся и, махнув рукой, чтобы я следовал за ним, пошёл к выходу, а я направился за ним с сумками в руках.
Сумка с робой, которую вручили мне в офисе, оказалась непомерно тяжела и одна из ручек на ней почти оторвалась, так что тащить её мне было неудобно, но агент, не обращая внимания на это, быстро шёл к выходу.
«Не его это дело – таскаться с чужими сумками, – подумалось мне. – Ему за это не платят».
Меня удивляло, что же Дрэгомир положил в сумку, что она оказалась такой тяжелой и неудобной. Пара комбинезонов и специальные рабочие ботинки, которые мне положены по контракту, не могли столько весить, а времени и места, чтобы рассмотреть содержимое сумки у меня не было и создавалось впечатление, что там лежали гири или в лучшем случае кирпичи. Поэтому, обхватив покрепче эту чертову сумку одной рукой, я вышел следом за агентом на площадь.
После тепла вокзала прохлада заставила меня даже передернуть плечами от свежести и промозглости, но температура воздуха была положительной, что я определил по лужам, оставшимся после недавно прекратившегося дождя. На них отсутствовали даже льдинки, и мне приходилось осторожно обходить их, чтобы не промочить туфли.
На площади, несмотря на приближение полуночи, оказалось светло, как днём, а вокзал подсвечивался фонарями и различными прожекторами так, что сиял всей своей красотой. Искусно выбранное освещение подчеркивало изящность колонн, эркеров и башенок на крыше, отражаясь от ажурных окон, выходящих на площадь. Обернувшись, я даже залюбовался этим видом. Жаль, что фотоаппарат остался в сумке, а то бы я обязательно запечатлел такой прекрасный вид. Но, увидев уходящего агента, который, наверное, хотел поскорее избавиться от меня, я заторопился за ним.
Машина его – а это оказался черный «шестисотый» «Мерседес», на которых у нас разъезжали только бандиты или состоятельные граждане, подчеркивающие свой статус, – находилась рядом, так что с сумками мне мучиться долго не пришлось и я с удовольствием свалил их в любезно открытый багажник.
Внутри салона чувствовалось тепло – по всей видимости, агент только недавно подъехал и оставил машину на стоянке.
Устроившись за рулем, он посмотрел на меня.
– Ну, как ты? Нормально? – В его голосе чувствовалось некоторое беспокойство.
– Да, всё хорошо. Только устал немного сегодня, – пожал я плечами.
– Ничего, – успокоил он меня. – Сейчас съездим в портовую администрацию, отметим твой паспорт, и я отвезу тебя на судно. Оно там недалеко стоит. Может быть, сегодня успеешь ещё поднять бокал за Кристмас. – И, доброжелательно улыбнувшись, осторожно выехал со стоянки.
Я молча разглядывал ночной Антверпен, по пустынным улочкам которого быстро ехал агент.
Если сразу за вокзалом машина осторожно двигалась по брусчатым мостовым с трамвайными путями по середине, то потом, выехав на широкую улицу, обсаженную по обе стороны высокими старыми деревьями, поехала намного быстрее.
Город казался пустым. Если недалеко от вокзала на тротуарах ещё встречались одинокие пешеходы, то здесь никого не было. И, попав в зеленую волну светофоров, минут через пятнадцать, агент остановился у невысокого здания, сбоку которого виднелась небольшая пристройки из старинного кирпича.
– Всё! – возвестил агент. – Мы на месте. Паспорт у тебя с собой или в багаже? – и первый раз после вокзала посмотрел мне в глаза.
– Конечно. – Я похлопал себя по груди, где во внутренних карманах лежали документы.
– Давай его сюда, – потребовал агент и, забрав паспорт, вышел из машины. – Чего сидишь? – недовольно буркнул он. – Выходи. Вместе пойдем к офицеру.
Подойдя к массивной, побитой временем двери, агент нажал на кнопку звонка.
Дверь долго не открывалась. Только после вторичного нажатия на звонок она отворилась, и в щель выглянуло заспанное лицо человека в форме. Агент обратился к нему по-фламандски и тот, открыв шире дверь, пропустил нас вовнутрь.
В коридорах царил полумрак и мы последовали за офицером, который тут же, на первом этаже, завёл нас в ярко освещенную комнату и, прищурившись от яркого света, протянул руку агенту:
– Паспорт, пожалуйста.
Агент молча протянул ему мой паспорт с листом печатной бумаги, и офицер принялся копаться в каких-то бумагах, сложенных на столе. Найдя необходимый документ, он просмотрел его, сделав в нём отметку, и небрежно шлепнул в паспорт и на бумагу печать.
Приняв у офицера документы, агент поблагодарил его, и мы, выйдя на улицу, вновь сели в машину, где агент вернул мне паспорт с листом бумаги.
– Это судовая роль, – объяснил он, увидев мой недоуменный взгляд. – Отдашь капитану. – И, чуть ли не рванул с места, взвизгнувший колесами «Мерседес».
Сделав несколько разворотов, машина поехала дальше. Тут уже было видно, что мы в порту. Слева то тут, то там между пакгаузов начали появляться корпуса судов, мимо которых он проносился.
Проехав вдоль длинного и высокого забора, «Мерседес» выскочил на причал, лихо развернулся и подъехал к борту судна, с которого почти вертикально вниз опускался трап, зависший над причалом на высоте чуть больше двух метров.
– Ну вот мы и на месте, – радостно возвестил агент, нервно поглядывая на часы. – Вот твоё судно.
Он торопливо выскочил из машины и, открыв багажник, вытащил из него мои сумки. Поставив их на причал, он торопливо пожал мне руку со словами:
– Удачного Рождества, и не забудь отдать капитану судовую роль, – и сел за руль.
У бедного «Мерседеса» взревел мотор, бешено завизжали колеса, пробуксовывающие на асфальте и агент умчался куда-то в ночь, оставив после себя клуб сизого дыма и запах жжёной резины.
Оставшись на безлюдном причале, я в недоумении озирался. Надо мной высился ржаво-коричневый борт судна, стоящего к причалу правым бортом.
Где-то высоко-высоко над головой виднелись огни надстройки, а впереди, насколько хватало взгляда, простиралась ободранный, в ржавых подтеках и проплешинах борт судна. Посмотрев в сторону кормы, я с удивлением увидел, что она огорожена желтыми бонами, плавающими на воде, выставляемые портовыми властями, если с борта судна идёт какое-либо загрязнение акватории нефтепродуктами.
Из предварительного ознакомления с судном в офисе компании я знал, что это балкер на сорок тысяч тонн и длиной в двести тридцать метров, построенный в Румынии.
В офисе я подробно ознакомился с чертежами, написанными на румынском языке. Поэтому, чтобы разобраться с ними и объяснить все нюансы судна, мне выделили в помощь румына, живущего в Германии, – Дрэгомира, который и сам во всем путался, впервые видя эту документацию. Он путался не только в чертежах, но и в судовых инструкциях, изложенных в компьютере, да и в самом компьютере тоже.
Иной раз я с иронией смотрел на него, представляя, как этот некомпетентный человек будет меня поправлять и учить работать из офиса. Радовало только то, что Дрэгомир переводил мне всю документацию, которую я разбирал почти неделю, да водил на обеды, оплачивая их. Поэтому я воспринимал всё спокойно, надеясь, что в дальнейшем не встречусь ним, а только буду переписываться.
Вид одиноко стоящей ржавой и ободранной громадины, да ещё и огороженной бонами, производил тягостное впечатление, вызвав у меня только одну пессимистическую мысль: «Вот это я попал…»
Но, отбросив первое удручающее впечатление от судна, я, задрав голову, громко свистнул. На судне от моего свиста никакого движения не произошло. А вот когда я засвистел ещё громче и продолжительнее, то через борт свесилась чья-то голова в каске.
– Опускай трап! – прокричал я этой голове.
Но голова отреагировала на мои крики только встречным вопросом:
– А кто вы будете, сэр? – громко, с филиппинским акцентом прокричала голова.
– Я ваш новый старший механик! – раздраженно крикнул я в ответ и уже требовательно добавил: – Быстро опускай!
– Есть, сэр! – тут же отреагировала голова и трап поехал вниз.
При приближении площадки трапа к причалу я ухватился за сетку безопасности и потянул её на себя, чтобы уложить нижнюю площадку трапа на причал, не допуская, чтобы он висел над водой в пространстве между бортом и пирсом.
Установив площадку трапа на причал, я дал отмашку матросу, чтобы он прекратил майнать трос, и, подхватив сумки, начал чуть ли не на четвереньках карабкаться вверх.
«Да, нелегкая это работа – тащить из болота бегемота», – подумалось мне, когда я поднялся, отдуваясь, на главную палубу, невольно вспомнив стишок, который читал детям, когда они были маленькими.
Поставив сумки на палубу и распрямившись, я посмотрел на спокойно глядевшего на меня филиппинца, который вежливо поздоровался:
– Добрый вечер, сэр.
– Добрый вечер, – ответил я и недовольно добавил: – Чего стоишь? Помощника зови.
Обычно мне, если я впервые поднимался на борт судна, филиппинские матросы помогали поднять багаж по трапу на палубу, а этот застыл истуканом и только лупал глазами.
– Извините, сэр, – отреагировал на мой приказ матрос и, схватив трубку телефона, принялся вызывать вахтенного помощника.
Пока помощника не пришёл, я огляделся.
Краска на палубе в проплешинах ржавчины, которая в некоторых местах проглядывала везде и даже сквозь белую, да уже и не белую, краску переборок надстройки.
На палубе сильно воняло топливом. Пройдясь к носовой оконечности надстройки, я, к своему ужасу, увидел загородку из досок сантиметров в пятнадцать высотой, огораживающие пространство на палубе между надстройкой и комингсом трюма, заполненное чуть ли не до краев застывшим топливом. Доски были установлены для предотвращения дальнейшего растекания топлива по палубе. Да оно уже и не растекалось, ведь температура воздуха чуть выше ноля градусов, поэтому топливо застыло и только зловеще отблескивало от палубного освещения.
Мне стало ясно, что при последней бункеровке произошёл выброс топлива на палубу. Кто-то уже начал убирать его, потому что рядом с трюмом стояло с десяток канистр с «Юниторовской» химией. Часть палубы уже очистили и рядом с канистрами валялось несколько мешков с чистой ветошью и опилками, а вся грязь после протирки оказалась собранной в бочки.
Минут через пять к трапу вышел старпом, о чём я догадался по надписи на его «аляске», вышитой большими буквами справа над накладным карманом, а слева, над таким же карманом, красовался цветной логотип компании.
Высокий стройный блондин протянул мне руку и представился:
– Олег, старпом. – Он доброжелательно посмотрел мне в глаза.
– Борис. – Я в ответ пожал его ладонь, почувствовав её твердость.
Чувствовалось, что передо мной не белоручка, который только и может, что перебирать бумажки и точить карандаши, а нормальный, работящий мужик.
– Агент сказал ещё утром, что привезет тебя ближе к полуночи, – проговорил он, отпуская мою руку. – Где он, кстати? – Олег подошёл к борту и посмотрел вниз. – Что, свалил уже, что ли?
– Конечно, – усмехнулся я. – Так дал газу, что весь причал в дыму остался. Я так понял, что к семье на Кристмас торопился, – пояснив отсутствие агента.
– Помню, помню, – отреагировал на мои слова Олег, – он ещё утром мне все жаловался, что из-за тебя у него весь Кристмас может сорваться. – И, переведя взгляд на молчащего, вытянувшегося в струнку матроса, приказал ему: – Трап подними. Забыл, что ли?
– Есть, сэр! – тут же отреагировал матрос, кинувшись исполнять приказание.
– Бляха-муха! – раздраженно вырвалось у Олега. – Не напомнишь, так ничего и не сделают. – И, вновь посмотрев на меня, поинтересовался: – Как доехал-то?
– Да нормально, – пожал я плечами, – устал только от сидения в поезде. От Владика до Москвы долетел за восемь часов, а тут по этой Германии чуть ли не полдня тилипался.
– Ничего, – подбодрил меня Олег, – сейчас отдохнешь. Пошли, – он махнул мне рукой, – я тебя пока в лазарете поселю. – И, открыв броняшку, ведущую в надстройку, перешагнул высокий комингс, а я, подхватив сумки, двинулся за ним.
В надстройке откуда-то неслись громкие звуки музыки и кто-то бешеным голосом, постоянно фальшивя, орал в микрофон.
– Филиппинцы Кристмас празднуют, – пояснил эти вопли Олег и, подойдя к лифту, вызвал его.
Лифт медленно поднялся двумя палубами выше. Старпом подошёл к двери лазарета, обозначенной специальным знаком и, порывшись в кармане «аляски», достал ключ, которым открыл дверь.
– Проходи, устраивайся, – пригласил он меня, зажигая свет в лазарете. – Спать будешь здесь. – Он указал на гравитационную койку. – Я сказал мессбою, чтобы он застелил тебе свежие простыни.
Подойдя к кровати, он толкнул её рукой. Кровать не шелохнулась.
– Молодец, – похвалил он кого-то, – заклинил стопора.
Войдя в большое и светлое помещение лазарета, я осмотрелся. Везде идеальная чистота и порядок.
Увидев мой взгляд, Олег усмехнулся:
– Два дня отмывали перед приходом тут весь срач после греков. Хоть здесь замечаний от порт-контроля не было. Зато по другим частям во-от такой список нарисовали. – Показывая размер этого списка, он широко развёл руки.
Поставив сумки у кровати, я по-прежнему озирался, не зная, что мне делать дальше.
– Наверное, проголодался? – предположил старпом, вопросительно посмотрев на меня.
– Да, есть немного, – утвердительно кивнул я. – Подкрепиться бы не мешало. Завтракал только в бичхолле, а так не до этого было. Хорошо, что хоть попить с собой взял, а то бы засох от жажды, – невесело пошутив при этом.
– Не переживай, – улыбнулся Олег. – Это дело поправимое. Пошли в столовую. Сегодня поварило наготовил всего до отвала. Кстати, он неплохо готовит. – добавил он.
Олег закрыл дверь лазарета и вручил мне ключ.
– Держи. – А потом продолжил: – Пошли, сейчас сам попробуешь и оценишь.
Спустившись на лифте на главную палубу, мы прошли в ко́рму надстройки по небольшому коридору.
Как только Олег открыл дверь столовой команды, меня оглушил звук песни, слова которой пьяным голосом надрывно орал толстый филиппинец, отчего даже пришлось приоткрыть рот, чтобы он меня не оглушил. Музыка била по ушам не хуже кувалды, которой отдают гайки на крышках цилиндров у главного двигателя.
Старпом подошёл к орущему филиппинцу и что-то прокричал тому на ухо. Филиппинец неуверенно, слегка покачиваясь, встал со стула, поставленного перед большим телевизором и уменьшил громкость на надрывающемся музыкальном центре.
– Задолбали эти певцы-музыканты, – сокрушенно прокомментировал старпом свои действия, подойдя ко мне. – Как только какое-нибудь пати или барбекю, орут как скаженные. Нам моря не надо – музыку давай, – сделав ударение на букву «ы», пошутил он. – А ты бери тарелку и накладывай себе всё что хочешь. – Олег указал на многочисленные блюда и кастрюли, выставленные на одном из столов.
Выбрав тарелку побольше, я прошёл к столу с различной снедью и, приоткрывая одну кастрюлю за другой, наложил себе всего, что понравилось.
Старпом уже сидел за столом. Перед собой он выставил несколько банок пива.
– Давай, что ли, за Кристмас? – Олег полувопросительно посмотрел на меня, беря одну из банок. – А то, я погляжу, – старпом посмотрел на наручные часы, – он уже наступил.
– А что, – усмехнулся я, – если праздник и обстановка позволяют, то давай, – и, взяв предложенную банку, осторожно перелил её содержимое в стакан.
Чокнувшись и отпив пару глотков, я принялся за еду. Она и в самом деле оказалась отменно приготовленной.
Салат «Оливье», ребрышки, жаренные в красном сладком соусе, салаты из свежих овощей и морепродуктов, жареная картошка, которую, наверное, готовил кто-то из русских, и, конечно же, рис с различными соусами.
Закусив, Олег откинулся в кресле.
– Так ты из Владика, говоришь? – Он с интересом разглядывал меня.
– Угу, – промычал я с набитым ртом.
– Далеко же тебя занесло, – усмехнулся он, покачав головой. – А я из Одессы.
Тут уже я с интересом посмотрел на Олега. В нашем понимании, как нам представляли одесситов, они все пришепетывали и говорок у них был, как у Бернеса во многих фильмах. У Олега ничего подобного в произношении не слышалось. Речь была правильной и слова по-русски он выговаривал без малейшего акцента.
Увидев мой удивленный взгляд, он подтвердил свои слова:
– Да-да, именно из неё, Одессы-мамы.
Но вот тут уже слово «Одесса» он выговорил как настоящий одессит. У него получилось «Адеса», чем он окончательно развеял мои сомнения о его принадлежности к такому знаменитому и неповторимому городу.
– У нас тут весь экипаж смешанный, – продолжил Олег. – Капитан тоже был из Одессы.
– Почему «был»? – перебил я его.
– А потому и был, что вышел лоцмана встречать балдым, так тот его моментом заложил в порт-контроль. Вечером встали к причалу, а утром его уже увезли в аэропорт. Поэтому капитана на борту нет и мне приходится расхлебывать всё, что здесь сейчас происходит.
– А что происходит? – Я все ещё не мог понять обстановки, в которую попал.
– А то и происходит, что по палубе и машине у нас шестьдесят замечаний от порт-контроля. Короче, надо их устранить до третьего января. А тут ещё фиттер распорол и сломал себе руку, так его из госпиталя тоже домой отправили. Сейчас ждём нового. Кто что делать будет? Не знаю. Дед вон тоже балдой валяется. Тому всё по барабану – домой он, видите ли, уезжает, – передразнил он кого-то. – Вот и пролили топливо при бункеровке.
– А чего пролили-то? – не понял я последнее возмущение Олега.
– А то и пролили, – начал с жаром объяснять мне Олег. – Четвертый механик пытался поднять его, а он – никакой, вот и начал сам принимать топливо.
– Подожди, – перебил я Олега. – Почему четвертый? Третий же должен принимать топливо.
– А здесь по правилам компании – четвертый занимается всем топливом, – уже спокойно пояснил мне Олег. – Кормовые танки он заполнил и переключился на носовые, а они в носу, в сотне с лишним метров, – махнул он рукой в сторону бака, – а трубы проходят по туннелю, и обогрева они не имеют…
– Как не имеют? – вновь перебил я.
– А вот так, – развел руками Олег. – Сгнил весь этот обогрев и старая мазута в нём застыла, а новое топливо в нос не пошло. Сам знаешь, какой мазут принимаем. Он вон на палубе колом стоит и его при такой температуре можно только лопатами грузить. – Тут он криво усмехнулся и продолжил: – Кормовые танки заполнились, в нос топливо не пошло и плюхнуло на палубу. Хорошо, что обеспечивающие матросы проявили бдительность. Сразу остановили бункеровку, но всё равно литров пятьсот на палубу вылилось. Хорошо, что не за борт – шпигаты были забиты чопами, а то бы был полный трындец. А сейчас его надо убрать к третьему числу, – уже безнадежно закончил он.
– Да-а… – протянул я. – Ситуация… А что вообще с пароходом-то случилось? Я смотрю, он весь ржавый да засранный.
– А потому что его только недавно купил у греков какой-то немецкий банк. И хоть ему всего восемь лет, – он имел в виду судно, – но оно убитое донельзя. Оно пару лет стояло на рейде в Турции, арестованное за долги. Немцы его выкупили и передали в управление нашей компании. Мы приехали на него около трех месяцев назад, приняли его у охранного экипажа, а потом ждали, когда оформят все документы и только что перегнали его из Турции сюда. То есть сделали только один рейс. А теперь вот стоим тут опять арестованными. – И он с печальной улыбкой развёл руками.
– Да-а… – вновь протянул я, стараясь усвоить полученную от Олега информацию. – А дед где сейчас? – стараясь перекричать музыку, «льющуюся» из динамиков музыкального центра, продолжал я выспрашивать у него.
– А где ему быть? – невесело усмехнулся он. – В каюте валяется. Он тут чуть ли не пузырь «Джонни Уокера» сожрал да пивком заполировал. Завтра вечером у него самолёт. Так что с утра отлавливай его и вытряхивай из него всё, что тебе надо. Но смотри, больше ему не наливай и не пей с ним. – Это он уже напомнил мне серьезным тоном.
– Понятно… – Я с ожесточением поскреб у себя в затылке.
– Вот второй механик, который тоже из Владика, только сейчас и рулит в машине. Так он и сам пашет допоздна и народ заставляет там работать.
– Да, знаю я его, – подтвердил я слова Олега. – Мы с ним перед самым его отлётом в Германию разговаривали. – Мне стало даже приятно, что мои разговоры со вторым механиком не оказались пустым звуком.
Доев содержимое тарелок, я допил пиво и, поднявшись, посмотрел на старпома:
– Пойду-ка я спать, а то сегодня чего-то замотался.
– Конечно, – кивнул мне в ответ Олег. – Тебе надо выспаться. Завтра для тебя серьезный день, а я еще пивка драболызну, – он показал на недопитый стакан, – и тоже завалюсь.
Придя в лазарет, я раскрыл «подарки» от немцев. Комбинезоны оказались на два размера больше. Но я знал, что в этом ничего страшного нет. После пары стирок они будут как раз, а после десяти – малы.
Вместе с тем и приятно удивился: в сумке находился сверток, развернув который я обнаружил точно такую же зимнюю «аляску», как и у старпома, только с вышитой моей должностью и фамилией. Она оказалась точно моего размера, а если её носить со свитером, то могла быть теплой при любом европейском морозе.
Ботинки оказались здоровущими гадами со стальной пластиной в носке, толстенной подошвой и высокой шнуровкой. Теперь я понял, почему сумка с рабочей одеждой оттягивала мне руки. Это из-за ботинок, каждый из которых весил не менее полутора килограммов. Скорее всего, они так и останутся стоять где-нибудь в укромном уголке каюты, напоминая, как компания заботится о своих работниках. Для себя же я прихватил из дома легкие полуботинки, но без стального носка. Поэтому, приподняв тяжеленные гады за прочную шнуровку, я вернул их в сумку.
Сил не осталось даже на то, чтобы сходить в душ, поэтому выключив свет, я забрался в койку и моментально провалился в сон. Ведь дома было уже почти одиннадцать часов утра.